Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.
У нас нет совершенно никаких данных для утверждения, что эту свою работу летописец не выполнил. Смещение и некоторая путаница хронологии не может являться аргументом в пользу такого утверждения. Разнести сведения хронографа за 90 лет точно по годам было не просто и в 1290 г. Без наличия каких-то хронологических заметок, по существу, и невозможно. Наверное, эти заметки сопровождали не каждую запись, но предположить, что галицкие и волынские летописцы, ведя свои записи, вообще абстрагировались от временного определения событий, невозможно. К тому же у них, скорее всего у редактора-составителя Галицко-Волынской летописи, имелись киевские тексты за первую половину XIII в., а они, несомненно, были датированы.
В свое время близкую мысль высказал М. Д. Приселков. Судя по точности дат и мелочам описаний, которых нельзя было передать припоминанием, он допускал для XIII в. погодное летописание.[632] К сожалению, из этой верной посылки он сделал совсем нелогичный вывод о том, что в конце XIII в. на основании этого погодного материала был составлен целостный рассказ, не разбитый по годам и даже, вероятно, без всякой хронологической сетки.[633] Это утверждение прямо противоположное тому, которое принадлежит одному из редакторов-составителей Галицко-Волынской летописи.
Выше уже упоминалось, что в свое время продолжение Киевского свода 1200 г. называлось Волынской летописью. Основанием этому послужило, вероятно, содержание первых страниц летописи, которое было больше волынским, чем галицким. Позже летописеведы пришли к выводу, что, по меньшей мере, начальный текст следует считать творчеством галицких летописцев. Л. В. Черепнин, справедливо полагая, что Летописец Данила Галицкого целиком посвящен жизни этого князя, прославлению его человеческих и государственных достоинств, высказал предположение, что он открывается не волынской, а галицкой повестью. С его легкой руки она вошла в литературу как «Начальная Галицкая повесть». Начинается она со слов «Велику мятежю воставшю в земле Руской», а завершается известием об утверждении Данила в Галиче, которое состоялось, согласно М. С. Грушевскому, в 1211 г. Этим же годом Л. В. Черепнин датирует и написание повести.[634]
Н. Ф. Котляр, справедливо отметив, что вслед за сообщением об утверждении в Галиче Данила в полной сюжетной и стилистической гармонии идет рассказ об удалении из Галича княгини Анны и переживаниях по этому поводу ее малолетнего сына, полагает, что повесть была написана не ранее 1212 г.[635]
Еще раньше сомнение в достоверности вывода Л. Д. Черепнина о времени создания Начальной Галицкой повести высказал В. Т. Пашуто. Согласно ему, начальная часть Летописца завершалась рассказом о занятии княгиней Анной и ее сыновьями княжеского стола во Владимире-Волынском. В. Т. Пашуто датировал это событие 1217 г., а М. С. Грушевский — 1214 или 1215 г. По-другому представлялась В. Т. Пашуто и основная содержательная тема повести. Она не столько о малолетних сыновьях Романа Мстиславича, сколько о его супруге Анне и ее борьбе за сохранение волынского наследия. Только после 1219 г. на первый план в летописи выдвигается Данило Романович, достигший к этому времени совершеннолетия и женившийся на дочери Мстислава Удалого.[636]
Содержание начальной части Летописца, думается, свидетельствует о большей правоте В. Т. Пашуто. К тому же и приурочение повести, по-видимому, должно быть иным. Идейно она никак не галицкая, а Волынская. Мытарства княгини Анны и ее малолетних сыновей описаны кем-то из ее близкого окружения, кто хорошо знал все подробности злоключений семьи Романа Мстиславича. Летописец, рассказывая о бегстве Анны в Польшу, отметил, что беглецов мучили сомнения в том, как их примет король Лешко, с которым враждовал Роман, но тот, «не Помяну вражды», принял их «с великою честью». При этом он будто бы заявил, что это «дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами».[637] Такое впечатление, что записавший слова Лешко присутствовал при их произнесении.
В осиротевшей княжеской семье было много недоброжелателей. Имелись таковые и в родном Владимире, однако в летописи они характеризуются по-разному. Особенно негативных эпитетов удостаиваются только галичане: они «безбожные», «неверные» и «льстивые». Когда после изгнания из Галича Владимира Игоревича там был посажен Данило, то главную заслугу в этом летописец отдает владимирским боярам. «Тогда же бояре Володимерьстии и Галичскыи, и Вячеславъ Володимерьскый и вси бояре Володимерьстии и Галичскыи… посадиша князя Данила на столѣ отца своего великого князя Романа».[638]
Мать Данила Анна представлена как «великая княгиня Романовая», а ее изгнание из Галича объяснено происками галичан. В статье, обозначенной в Ипатьевской летописи 1209 г. (по хронологии С. М. Грушевского это 1211/12 г.), Анна вновь названа «великой княгиней Романовой». Ее поруганную честь защищали перед галичанами венгерский король, «бояре Володимерьскыи» и луцкий князь Ингвар. После непродолжительного пребывания в Галиче княгиня Анна и Данило вновь вынуждены были бежать из столицы земли, поскольку узнали от владимирских бояр об «отступлении Галичан». На этот раз путь их пролег через Венгрию и Польшу до Каменца, где княжил Василько Романович. Здесь Анна и Данило в очередной раз были поддержаны владимирскими боярами. «Братъ же его Василко и бояре вси срѣтоша и с великою радостью».[639] В конце концов с помощью польского короля Данило и Василько вокняжились во Владимире Волынском: «Лестько же посади Романовича в Володимери».[640]
Этим известием завершается Начальная повесть Галицко-Волынской летописи. Называть ее «Галицкой» нет совершенно никаких оснований. Повесть написана волынским автором, близким сподвижником княгини Анны и, скорее всего, во Владимире Волынском. В последующем она была дополнена некоторыми сугубо галицкими сюжетами, такими как рассказ о противоборстве галицких бояр и князей Игоревичей, но случилось это, видимо, уже на этапе редакции общего текста. Таким образом, если и обозначать каким-то названием начальную повесть, то наиболее соответствующим ее содержанию было бы: «Повесть о великой княгине Романовой».
Вторая часть Летописца Данила Галицкого обозначена в исследовании Н. Ф. Котляра как «Повесть о собирании Данилом волынской вотчины». По хронологии Ипатьевской летописи это 1212–1217 гг., в действительности 1218–1228 гг. По содержанию и месту написания, как полагает Н. Ф. Котляр, повесть волынская, созданная по горячим следам описанных в ней событий, — где-то в 1228–1229 гг.[641]
При внимательном ознакомлении с этой частью Летописца нетрудно убедиться, что в ней звучат две основные темы: Данила Галицкого (волынская) и Мстислава Мстиславича (галицкая).
В свое время Б. А. Рыбаков высказал предположение, что часть Галицкой летописи за 1218–1228 гг. есть не что иное, как княжеская летопись Мстислава Удалого, написанная его духовником Тимофеем. Одним из аргументов в пользу этого было содержание статьи 1226 г., в которой рассказывается о коварстве боярина Жирослава, оклеветавшего Мстислава, будто бы тот намеревался выдать галицких бояр тестю Котяну на расправу. Поверив клеветнику, бояре ушли в Перемышльскую землю, а Мстислав послал к ним своего духовника Тимофея — «отца своего», чтобы он убедил их в отсутствии такого замысла. «Тимофею же кленшюся имъ о сем, яко не свѣдущу Мьстиславу ничто же о семь, и приведе бояре вси к нему».[642] Жирослав был разоблачен и изгнан Мстиславом из Галича. При этом его поступок летописец сравнил с Каиновым и с помощью библейских фраз выразил ему проклятие.
«Князю же обличившю Жирослава изгна и от себе, яко же изгна Богъ Каина от лица своего».[643] Как полагал Б. А. Рыбаков, это напоминает нам «притчи» мудрого книжника Тимофея 1205 г.[644]
Трудно сказать, насколько отождествление книжника Тимофея 1205 г. и духовника Тимофея 1226 г. является корректным, но то, что автор яркой изобличительной речи — проклятия в адрес Жирослава — был ближайшим сотрудником Мстислава Удалого, не вызывает и малейшего сомнения. От летописца Данила, который определенно знал о непростых отношениях своего князя с Мстиславом, ожидать такой откровенной апологии Мстислава невозможно.
Этому же автору принадлежит и продолжение летописной статьи 1226 г. В ней сообщается, что по совету «льстивых бояр галицких» Мстислав выдал свою младшую дочь за венгерского королевича Андрея и посадил его на перемышльский стол.{21} Вскоре королевич, напуганный каким-то известием боярина Семеона Чермного, бежит в Венгрию, а затем возвращается к Перемышлю с венгерскими полками и берет его. Привел свое войско в Галичину и король Коломан. Не решившись идти к Галичу, он поочередно овладевает галицкими городами Теребовлем и Тихомлем. Под Кременцем терпит первое поражение и отводит свои силы к Звенигороду. Навстречу ему выступил из Галича Мстислав, одновременно послав боярина Судислава к Данилу с просьбой о помощи. Данило в очередной раз не поспевает придти на выручку тестю, но тот справляется и без него. В завязавшейся сече галицкие полки побеждают королевское войско, после чего король, как пишет летописец, «смятеся умом и поиде изъ земли борзо».
