Евгений Спицын - Древняя и средневековая Русь, IX–XVII вв.

Суть самой «норманнской теории» в их изложении состояла в том, что государственность в земли восточных славян была привнесена извне норманнами-викингами, которых на Руси называли варягами, поскольку сами славяне в силу своих природных качеств, в том числе низкого интеллекта («варварства»), были просто не способны без посторонней помощи создать собственное государство и управлять им.

Основанием для возникновения этой теории послужил летописный рассказ знаменитой «Повести временных лет» о призвании в 862 г. на княжение в земли чуди, кривичей и ильменских словен трех варяжских конунгов ― братьев Рюрика, Синеуса и Трувора. Как явствует из летописного повествования, изнуренные взаимной враждой, эти племена сошлись на совет и решили поискать себе князя на стороне. Послав посольство «за море к варягам, к руси», славянские послы заявили тамошним правителям: «земля наша велика и обилна, а наряда въ ней нетъ, да поидете княжить и володеть нами». При этом в Лаврентьевской летописи утверждалось, что пришлые князья сели править в Новгороде, Белоозере и Изборске, а Ипатьевская летопись называла в качестве таких княжеских резиденций Ладогу, Белоозеро и Изборск.

Вплоть до середины XIX в. все историки с полным доверием относились к этой легенде и спорили лишь об этнической природе варягов. Все норманисты (Н. Карамзин, М. Погодин, А. Шлецер, А. Куник) считали их норманнами-викингами, то есть древними скандинавами, а антинорманисты (М. Ломоносов, Н. Венелин, C. Гедеонов) — одним из славянских или близких к ним балтских племен, обитавшем на южном берегу Балтийского (Варяжского) моря. Во второй половине XIX в. известный русский историк профессор Н.М. Костомаров в ходе знаменитого диспута с академиком М.П. Погодиным в ряде своих статей впервые подверг сомнению достоверность варяжской легенды, заявив, что она является чистым вымыслом, поскольку отразила какие-то события не IX, а начала XII в., когда собственно и создавалась ПВЛ. Позднее эту точку зрения в своем трактате «Разыскания о начале Руси» (1876) обосновал и профессор Д.И. Иловайский.

Новый этап в изучении этой проблемы наступил на рубеже XIX—XX вв., когда было опубликовано несколько знаковых работ академика А.А. Шахматова, в частности, его знаменитый труд «Разыскания о древнейших летописных сводах» (1908). Создав оригинальную схему древнерусского летописания, он убедительно доказал, что легенда о призвании варягов является позднейшей вставкой в ПВЛ, а ее включение в общерусский летописный свод преследовало определенные политические цели.

Позднее, уже в советской историографии этот вывод выдающегося русского ученого пытались всячески обосновать.

Одни авторы (Б. Греков, В. Мавродин) полагали, что появление «варяжской легенды» было связано с необходимостью оправдать незаконное (вопреки старшинству) призвание Владимира Мономаха на великокняжеский киевский престол в 1113 г.

Другие (Д. Лихачев) считали, что включение этой легенды в ПВЛ преследовало две основных цели: 1) утвердить в общественном сознании родовое единство всех князей «Рюрикова дома» и положить конец кровавой междоусобице и вражде, и 2) охладить необоснованные притязания Византии на роль патрона Киевской державы, поскольку легенда убедительно доказывала северное, а не южное происхождение великокняжеской династии.

Третьи (Б. Рыбаков) утверждали, что появление этой легенды в ПВЛ было связано с обострением политической борьбы между Киевом и Новгородом за гегемонию на Руси, и называли авторами этой легенды новгородских летописцев, желавших подчеркнуть северное, а не южное происхождение русской великокняжеской династии.

Четвертые (В. Пашуто) связывали появление «варяжской легенды» в ПВЛ с женитьбой Владимира Мономаха на английской принцессе Гите.

Наконец, пятая группа авторов (А. Кузьмин, И. Фроянов) подозревала, что само появление этой легенды в ПВЛ было связано с региональным противостоянием двух наиболее крупных городских центров северной Руси — Ладоги и Новгорода. Профессор И.Я. Фроянов полагал, что это было обусловлено переменами в характере самой княжеской власти и укреплением вечевого строя во всех русских землях, в том числе и в самом Киеве.

В настоящий момент можно выделить три основных подхода в оценке «варяжской легенды»:

1) полное доверие к этой легенде, которое демонстрируют все норманисты, как прошлого (Ф. Миллер, Н. Карамзин, М. Погодин, А. Куник, В. Томсен), так и настоящего (Л. Клейн, Р. Скрынников, В. Петрухин, Е. Мельникова, Т. Джаксон, Е. Пчелов);

2) полное отрицание достоверности легенды, которое было характерно, в основном, для советских историков (В. Пархоменко, Б. Греков, С. Юшков, Б. Романов, Д. Лихачев);

3) частичное доверие к легенде, поскольку в ней были отражены какие-то реальные события того времени, а сама эта легенда представляет собой сложное и многослойное произведение, создававшееся на протяжении длительного времени, и заключавшая в себе отголоски различных эпох восточнославянской и древнерусской истории (А. Кузьмин, И. Фроянов, В. Фомин).

С момента возникновения «норманнской теории» практически все историки-медиевисты разделились на два непримиримых лагеря — норманистов и антинорманистов. По устоявшемуся мнению, в русской исторической науке более сильные позиции традиционно занимали норманисты, а в советскую эпоху главным направлением научной мысли стал антинорманизм. Однако это мнение не вполне справедливо, поскольку:

1) Начиная в середины 1870-х гг., после выхода в свет фундаментальных работ С.А. Гедеонова, И.Е. Забелина и В.Г. Василевского, позиции норманистов в России были серьезно подорваны, и их идеологический центр переместился в Европу, где первую скрипку стал играть известный датский филолог В. Томсен, который быстро подменил научную полемику со своими оппонентами пренебрежительной оценкой их трудов.

2) Начиная с 1920-х гг., в условиях борьбы вождей большевизма с «великодержавным шовинизмом», которым прикрывалась откровенная русофобия тогдашней правящей элиты, норманизм в России вновь поднял голову, свидетельством чему стала публикация целого ряда трудов видных норманистов, в частности, знаковой работы В.А. Брима «Происхождение термина "Русь"» (1923), и пышные торжества по случаю юбилея датского русиста В. Томсена в 1927 г.

3) С середины 1930-х гг., когда к власти в веймарской Германии пришли нацисты с их расистской теорией о неполноценности славянской расы и неспособности славян создать собственное государство и управлять им, советское политическое руководство в лице И.В. Сталина и А.А. Жданова негласно дало отмашку на борьбу с норманизмом. Ряд современных норманистов (В. Петрухин, Д. Раевский) совершенно надуманно отождествляет эту борьбу с известной сталинской кампанией против «космополитизма», что, конечно, является сугубо политизированным мифом наших доморощенных «либералов». Вместе с тем, как верно заметил профессор А.Г. Кузьмин, эта борьба в методологическом и источниковедческом отношениях оказалась довольно уязвимой, поскольку, отказавшись от поиска новых доказательств ущербности «норманнской теории», советские историки взяли на вооружение известный марксистский постулат, что «государство не может быть привнесено извне», вырвав из контекста это знаменитое положение Ф. Энгельса, сформулированное им в его известной работе «О происхождении семьи, частной собственности и государства».

4) Именно это обстоятельство стало причиной того, что в 1960-х гг. норманизм в нашей стране опять поднял голову, свидетельством чему стала известная работа ленинградского историка И.П. Шаскольского «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (1965), в которой он, по сути, реабилитировал норманизм как «определенную теоретическую концепцию, заслуживающую самого серьезного внимания к ней». С этого момента и сам И.П. Шасколький, и многие его коллеги, в основном из северной столицы, в частности, Л.С. Клейн, Г.С. Лебедев, В.А. Назаренко, Д.С. Лихачев, В.В. Мавродин, Я.С. Лурье и другие, под личиной марксистской фразеологии стали ярыми апостолами и проводниками норманизма в советской исторической науке. Скоро к этому хору ленинградских ученых присоединились и их московские коллеги, в частности, Д.А. Авдусин, А.П. Новосельцев, А.А. Зимин, В.Б. Кобрин и другие, многие из которых не являлись специалистами по данной проблематике. Не избежал этой участи и видный советский археолог академик Б.А. Рыбаков, которого ряд современных норманистов (И. Данилевский), так и не сумев познать истинной сути «советского антинорманизма», называет лидером советских антинорманистов. В этой ситуации, когда серьезная дискуссия с мнимыми антинорманистами была сродни обвинениям в ревизии марксизма, лишь немногие тогдашние ученые, в частности, профессора А.Г. Кузьмин, В.Б. Вилинбахов, В.П. Шушарин, О.М. Рапов и ряд других, имели мужество реально противостоять им.