Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
На другой стороне Москвы-реки, выбрасывая сизый дымок, неспешно выстраивались в ряд несколько танков, у которых деловито суетились, помахивая руками, фигурки в шлемах. Танки замерли, выровнявшись, фигурки исчезли. Вдруг один из танков чуть присел, выбросив клуб дыма, раскат выстрела распорол воздух, и громадина Белого дома содрогнулась от разрыва где-то вверху. Затем еще выстрел, еще… Танки били по очереди и казалось, что здание подпрыгивает. Мы попадали на пол, потом поняли, что танкисты бьют значительно выше. Денисов подтолкнул меня:
— Пойдем, хохму покажу. Такое редко увидишь.
Мы пришли к двери в зал заседаний. В полумраке у нескольких горящих свечей и фонариков в одном углу зала сбились притихшие депутаты. Стол президиума с горящей свечой был пуст. Из боковой двери на сцену выкатился толстенький бодрячок в черном плаще и голосом ярмарочного зазывалы прокричал:
— Товарищи, не волнуйтесь, повода для паники нет! Президент Руцкой уже вызвал вертолеты, танки сейчас подобьют, этот провокационный обстрел прекратится! Трудящиеся Москвы уже идут к нам на помощь, народ не оставит своих депутатов!
И исчез в боковой двери. Кто-то одиноко захлопал ладошками, женский голос сиротливо крикнул «ура!», потом несколько голосов затянули «Варяга», остальные нестройно и как-то жалобно подхватили.
Сашка вполголоса ржал:
— Не, ну, посмотри — вот уроды! Там трупы штабелями, здание как решето, а они демонстрацию ждут, чтоб на балконе поплясать с речью. Мы сюда поржать ходим — на улице стрельба, а они резолюции с осуждением принимают, голосуют.
Мы ушли в центральный вестибюль. Там, в окружении наших ребят и офицеров Макашова, стоял наш пятнадцатилетний боец Данила и показывал матерчатую сумку. Оказалось, что Данила шнырял по верхним этажам в поисках еды и попал под обстрел танковых пушек. Разрывом его швырнуло по коридору, осколок снаряда пробил сумку и лежащую в ней буханку бородинского хлеба. Данила рассказывал, что вниз он бежал через обстреливаемые этажи, где лежит много убитых — большинство безоружных людей поднялось на верхние этажи, более безопасные при автоматном и пулеметном обстреле.
Много позже, видя, как с экрана телевизора пучил глаза Павел Грачев, рассказывая о нескольких болванках, отстрелянных его танкистами по пустым этажам, я вспоминал рассказ Данилы, пробитую сумку, запах горелого хлеба из дыры в буханке… Паша, Паша! Истинный герой ельцинской России!
…Где-то в районе 13.00 стрельба стихла, забегали по площади парламентеры, было достигнуто соглашение о выносе раненых, выводе из Белого дома женщин и подростков. В числе раненых был эвакуирован и наш А. Буданов, с раздробленной пулей стопой. Сашу, офицера флота, из городской больницы отправили в госпиталь Бурденко, где только что оркестр не выстроили в приемное отделение — его поместили в отдельную палату с персональным медицинским постом, к нему с визитом поднялся сам начальник госпиталя, который не всякого маршала удостаивал подобным вниманием.
Во время затишья в здание перебежками переместились штурмовые группы ОМОНа, и, начавшись с коротких перестрелок у завалов на этажах, пальба вспыхнула вновь. Мы уже хорошо изучили безопасные места и, оставив посты автоматчиков на входах, лежали и сидели на полу внутренних помещений, развлекаясь прослушкой переговоров милиции, используя захваченные у мэрии рации с милицейских машин. Особенно умиляла трогательная забота о нас: «чернорубашечников» было приказано живыми не выпускать, хотя, впрочем, другие милицейские чины заботились обо всех — рекомендовали подчиненным не оставлять свидетелей. Мы иногда вклинивались в разговоры, вызывая матерную истерику у этих добрых людей.
Я старался чаще уходить на посты — атмосфера в штабе угнетала, невольно завидовал выдержке Баркашова, приросшего к стулу в коридоре. Паника исходила в основном из кабинета Руцкого, где он на весь коридор кричал по радиотелефону то одному, то другому собеседнику, что здесь бойня, что всех убьют, требовал звонить в посольства и в газеты.
Хасбулатов, сидевший за столом в белом плаще и сам бледный, как плащ, молчал, курил, ни во что не вмешивался, лишь изредка обменивался короткими фразами с чеченцами из охраны.
Изредка по штабу Колобком из сказки прокатывался неуемный толстячок в черном плаще и эхо разносило по гулким коридорам чудесные новости о восставших рабочих Голицына, заправляющихся бомбардировщиках дальней авиации, подходящих с боями курсантах военных академий и училищ, решивших, наконец, пнуть узурпатора. Не хватало в его оптимизме разве что крейсеров братской Кореи на рейде Москвы-реки и десанта с воздуха ангольских парашютистов.
Других руководителей ВС я просто не видел. Но застал в штабе два события, решивших судьбу обороны, — визит К. Илюмжинова и прибытие парламентеров «Альфы».
Аушев и Илюмжинов появились на этаже после криков и выстрелов внизу. Услышав топот по лестнице, я вытянул из кармана ПМ (автомат к тому времени я оставил ребятам на одном из постов) и побежал к двери вниз с бойцами охраны.
Вверх бежали люди, передний махал палкой с какой-то белой тряпкой и кричал: «Не стреляйте! Президенты Аушев и Илюмжинов на переговоры!»
Охранник Илюмжинова, наголо выбритый квадратный калмык, ругался:
— Менты, суки, в спину стреляли! Мы про мир говорить пришли!
Президенты прошли к Руцкому, туда же пришел и Хасбулатов, двери закрыли. Я пошел на посты — сообщить новость ребятам. Навстречу по дороге попалась группа офицеров Макашова, сопровождавшая двух спецназовцев в защитной песочной форме и шлемах с поднятым забралом.
— «Альфа» на переговоры, — шепнул мне на ходу знакомый офицер в ответ на мой вопросительный кивок.
Мы курили, сидя на лестнице перед завалом кабинетного хлама, когда прибежал наш постоянный связной Кремлев:
— Мужики, все, выходим! Сейчас «Альфа» сделает проход, и быстро выходим вместе с толпой. Петрович приказал спороть шевроны, снять значки, портупеи, а еще лучше переодеться во что-нибудь, кто в форме — менты нас разорвут, как обещали! Оружие на выходе складывать на пол.
Возражений не было, более того, ребята оживились, а стоящий рядом Лешка Кочетков, главный редактор газеты «Русский Порядок», улыбался:
— А я уже думал, что хана нам из-за этих пидоров!
Но в другом конце здания, где бойцы весь день перестреливались и переругивались с умерившими свой пыл десантниками, Коле не поверили и потребовали, чтобы пришел я или Баркашов. Пришлось пойти и объяснить, что сейчас под гарантии сохранения жизни выйдут руководители ВС, и что мы тогда будем оборонять? Горящее здание и витающий в дыму призрак неудавшейся революции?..
Так ли не прав был Дмитрий Дмитриевич Васильев, отказавшись посылать бойцов на баррикады Белого дома? Спустя почти два десятка лет очевидно, что невмешательство «Памяти» в те события позволило Васильеву безболезненно пережить хтонический перелом государства, и в то же время фронт окончательно оформляется в организацию орденского типа и по сути отказывается от большой политики. РНЕ, напротив, получает боевой опыт и своего рода эстафету от патриарха русского фашизма. Таким образом «Память» продолжила свое движение, но уже на других рельсах, по старым с ревом мчался локомотив РНЕ. Здесь правильней всего закончить одной не пафосной мыслью: «Никто не проиграл».
Глава 14. «В регистрации отказать!» «Память» отвечает съездом
Национально-патриотический фронт «Память» готов по первому всенародному призыву взять бремя управления державой в свои руки.
РезолюцияНесмотря на то что Дмитрий Васильев не поддержал Верховный Совет, а напротив, выступил на стороне Бориса Ельцина в событиях октября 1993 года, победившая ельцинская Россия не спешила благодарить «Память» за проявленную лояльность. Более того, уже 13 января 1994 года — через несколько месяцев после подавления московского восстания — Министерство юстиции отказало Национально-патриотическому фронту в регистрации. В официальном письме к Центральному совету «Памяти» Минюст заявил о несоответствии устава фронта «Память» российскому законодательству.
«1. В Уставе НПФ «Память» в качестве основной цели определено «Восстановление царского престола и законной преемственности самодержавной власти». Указанная цель деятельности «Памяти» находится в противоречии со ст. 1 Конституции Российской Федерации, принятой на всенародном референдуме 12 декабря 1993 г. которой утверждена республиканская форма правления.
Кроме того, такая постановка основной цели деятельности «Памяти» фактически обозначает цель свержения конституционного строя, возбуждает социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, что не допускается ст. 29 Конституции Российской Федерации и в соответствии со ст.3 Закона СССР «Об общественных объединениях» является препятствием для создания и деятельности организации с указанными целями.
