Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
Андреевский монастырь в Москве. Литография по рисунку А. А. Мартынова. Середина XIX века
Мысль об основании монастыря для перевода части могилянской братии подал Москве сам Петр Могила, киевский митрополит. Связь выбранного места с киевской (Калужской) дорогой отметил Соловьев. Соборной церковью была Преображенская, позднее называвшаяся Воскресенской; но красноречива стойкость имени «Андреевский». В надвратной церкви Андрея Стратилата действительно существовал придел Андрея Первозванного – редчайшее в Москве, но характерно киевское посвящение. «Во имя же Андреа Христом Первозванна апостола обитель сия бысть созданна», – уверяет Епифаний Славинецкий, виднейший деятель Андреевского братства и киевской учености в Москве.
Географические и духовные координаты этой учености записаны первоначальным именем Московской духовной академии – наследницы Андреевского братства: Славяно-греко-латинская.
Булгаков
Случайно ли Булгаков, попрощавшийся с Москвой с высот Ваганькова и Воробьевых гор, был киевлянин?
Свое открытие Москвы Булгаков, как и Кржижановский, начал выходом на Киевском вокзале. Вокзал и Горы помещаются на общей градообразующей оси, той самой, с юго-запада на северо-восток.
Герой «Записок на манжетах», едва прибыв на Киевский вокзал, немедля оседлал этот господствующий ветер и перелетел сквозь ночь на самую вершину Сретенской горы, в литературный сектор Наркомпроса, то есть в Дом «Россия».
Глава VI. Мать церквей
Лунная дорога
Перелет булгаковских героев с крыши Пашкова дома на Воробьевы горы понуждает обратиться к иерусалимским аналогиям. Искать саму возможность этих аналогий на Горах, казалось бы, столь отдаленных от центральных городских холмов.
Если Башня (Цитадель) Давида на Сионе, часть укреплений западной стены Иерусалима, в интуиции Булгакова сопоставляется с Пашковым домом, – то Воробьевы горы слишком далеки для постановки иерусалимских знаков. Однако нужно допустить их, знаков, перелет, или чертежный перенос, вслед перелету или переносу всадников, дворцов и храмов между Ваганьковом и Воробьевом. Булгаков сам дает такой чертеж своим рефреном о закате на востоке – об отражении заката в окнах, наблюдаемом из резиденции Пилата, с высоты Пашкова дома и с площадки Воробьевых гор.
Модельно Иерусалим разносится в географический размер Москвы. Теперь лежащий перед Воробьевыми горами город – огромный город, озаглавленный Кремлем, – равняется восточному холму Ершалаима, иерусалимской Храмовой горе, которой в малой боровицкой мизансцене равен холм Кремля.
С московских Гор булгаковские всадники перелетают дальше, теперь на иномирную вершину с каменным сиденьем Пилата. Масштаб пейзажа укрупняется вторично. Скалы вокруг площадки падают, и через бездну открывается небесный город. Между скалой и городом становится видна, как лунная, воздушная дорога, и прокуратор следует по ней.
Не это ли воздушная дорога нашего рассказа, путь ветра или нить между Горой и городом?
Слово Филарета
Булгаковский чертеж оказывается не первым.
«…Как Давид возымел мысль о построении Храма Иерусалимского, но только Соломон окончил его, так точно Господу было угодно, чтобы мысль о великом сооружении посетила Александра, но чтобы выполнил ее Николай.»
Это слова митрополита Филарета (Дроздова) в передаче «Московских ведомостей», сказанные при переносе знаков заложения храма Христа Спасителя с места заложения в Успенский собор, в 1838 году. Перенос значил отказ от планов Витберга и предварял закладку тоновского храма на Волхонке.
За восемь сотен лет до Филарета, в «Слове о законе и благодати», митрополит Иларион уподоблял Давиду – Владимира Святого, а Соломону – Ярослава Мудрого. София Киевская, «дом Премудрости», соотносилась в тексте с Храмом Соломоновым, а церковь Богородицы Марии (Десятинная), по умолчанию, со Скинией Давидовой. Георгий-Ярослав определен как доводящий до конца, что не окончено Владимиром; как Соломон довел дела Давида.
В слове Филарета храм – аналог Соломонова, Храм с прописной. Предметы заложения уходят с Гор, как перешел из Скинии Давида в Храм ковчег Завета. Воробьевы горы в этом понимании отождествляются с Сионом, местом Скинии Давида. Западный холм Ершалаима по Булгакову, в Москве Ваганьковский, раздался Воробьевыми горами. Лежащая напротив Гор огромная Москва стала равняться Храмовой горе, сумма Москвы и Гор – квадрату Иерусалима. Квадрат венчается будущим храмом на Волхонке, а не Кремлем. Успенскому собору не остается аналогии.
Отсюда колебание строчной и прописной букв в слове «храм», когда оно прикладывается к соборной церкви Христа Спасителя. Избыточная прописная утверждает аналогию с ветхозаветным Храмом, с домом Бога Самого, с единственным.
Однако есть вторая формула, построенная Филаретом в той же речи. Святитель сообщил традиционной аналогии с библейскими царями новую сложность, обратив внимание «на те сомнения, которые невольно возникали в народе по поводу перенесения предметов с места предполагаемого строительства храма. Он сумел рассеять их, поставив в пример Скинию, которая была воздвигнута <Давидом> не на месте видения Иаковлева, и сам Соломонов храм, основанный Соломоном по мысли Давыдовой, не в тех местах, где находилась Скиния».
Тут формула двойного переноса, подобная двойному перелету всадников Булгакова. Если оставленные стройкой Горы иносказуют место видения Иакова, не совпадающее с местом Скинии, то аналогия для будущего храма – Скиния. Теперь не Горы, а Волхонка и Ваганьково уподобляются горе Сион как западному иерусалимскому холму. Кремль снова равен лишь восточной, Храмовой горе, где Храм – собор Успения: старинная метафора Ивана III.
От совмещения двух аналогий Филарета двоится смысл произнесенного. Святитель затруднялся с пониманием, какой же из соборов будет Храмом с прописной. Новый – или по-прежнему Успенский, в который переносятся пока что «знаки заложения». Двусоставная формула предвидит раздвоение митрополичьей кафедры между двумя соборами.
Слова митрополита иносказательно описывают сообщение между тремя московскими холмами: Кремлем, Ваганьковом и Воробьевыми горами.
Сионская горница
Для христиан ветхозаветная гора Сион стала новозаветной. Западный холм, помимо Цитадели, увенчан и означен Сионской горницей Тайной Вечери.
С I века, от разрушения города римлянами, христиане собирались в этом частном доме. В IV веке, после Константинова строительства Гроба Господня на Голгофе, епископ Иерусалима выстроил вокруг Сионской горницы базилику на собственные средства. Базилика именовалась Матерью всех церквей, поскольку в Горнице Спаситель Сам священствовал, установляя Евхаристию, и в ней же совершилось чудо Пятидесятницы – Сошествие Святого Духа на апостолов. Здесь, по преданию, Воскресший показал Себя ученикам. Известна и традиция отождествления Горницы с домом Иоанна Богослова, местом Успения Божией Матери. Обретенные в V веке мощи первомученика Стефана, диакона апостольской общины, были внесены в Сионскую базилику.
Когда в XII столетии рыцари-крестоносцы восстанавливали Горницу, разрушенную мусульманами, то в нижнем этаже открылась некая пещера, а в ней – златой венец и скипетр. Пещеру на Сионе признали криптой царя Давида. При турках Горница стала мечетью над могилой пророка Дауда (Давида). В XVI столетии католики вернули себе Горницу, но не могилу. Ныне при могиле синагога, а Горница пустует.
Н. Г. Чернецов.
