Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Даже для тех, кто нацистов ненавидит – а я ненавидел, – это было сильным впечатлением. Нет никаких сомнений, что немецкий народ был тогда совершенно очарован своим правителем. Сегодня слишком легко забывают, что в эпоху своей наивысшей власти – и слово «наивысшей» здесь не случайно – Гитлер был великолепным политиком.
Хотя многие из постоянных американских корреспондентов в Берлине не встречались с Гитлером лично, Путци Ганфштенгль все еще занимался тем, что знакомил влиятельных американцев с фюрером. В числе выбранных им для этого людей был Херст, влиятельный издатель, который часто бывал в Европе и не раз подчеркивал, что очень любит Германию. Особенно ему нравился Мюнхен. «Город, окрестности, климат, талантливые и счастливые баварцы, магазины, театры, музеи – и пиво, – рассказывал он одному журналисту. – Это настолько замечательное место, что трудно удержаться и не переселиться туда, вместо того чтобы ехать домой и налаживать бизнес». Ганфштенгль поймал Херста во время очередного приезда последнего в Европу летом 1934 г. и попытался убедить его съездить в Нюрнберг, чтобы посетить мероприятие нацистской партии. После встречи этих двоих в Мюнхене Путци опубликовал в Германии статью, которую 23 августа процитировали в The New York Times. Там Путци приводил цитату из издателя, который якобы говорил, что поддержка Гитлера на плебисците является «единодушным выражением народной воли». Далее Херст добавил: «Германия борется за освобождение от мошеннических условий Версальского договора… На эту борьбу все ценящие свободу люди должны смотреть с сочувствием и пониманием». Путци также написал, что Херст через месяц будет присутствовать на нюрнбергских торжествах.
Ганфштенгль поторопился. Опасаясь, что его присутствие в Нюрнберге будет прочитано как еще более сильная поддержка Гитлера, Херст отказался. Тем не менее, после некоторых колебаний он принял приглашение Путци встретиться с руководителем нацистов в Берлине, 16 сентября, уже после окончания нюрнбергских мероприятий.
Они встретились в рейхсканцелярии, и Гитлер – которому служил переводчиком Ганфштенгль – первым делом спросил:
– Почему меня так не понимают, так неверно представляют в Америке? Почему американцы так враждебны к моей стране?
Как сообщают, Херст ответил, что американцы «верят в демократию и отвергают диктатуры». Гитлер на это сказал, что его избрал немецкий народ, подтвердив свою полную поддержку его политики:
– Это ведь и есть демократия, разве не так?
– Это, может, и было демократией, но суть вашей политики – диктатура, – пояснил Херст.
Так звучал их диалог в пересказе Гарри Крокера, секретаря Херста, и если этот пересказ верен, то Херст был не столь уж некритичным почитателем Гитлера, как это пытались представить некоторые современные ему критики в Америке. Но нет сомнений, что Ганфштенглю удалось добиться того, что Херст стал видеть Гитлера в более позитивном ключе. Фромм отмечала в своем дневнике, что Путци «хвастался своими последними достижениями: в частности, организацией встречи Херста с Гитлером, где немецкий лидер «использовал всю свою харизму, чтобы произвести впечатление на этого выдающегося человека». Херст же после этой встречи писал своему другу и секретарю полковнику Джозефу Уилликомбу: «Мы слишком спешим с его оценками у себя в Америке. У него есть невероятные энергия и энтузиазм, изумительный ораторский талант и выдающиеся способности организатора». Но он также проявил осторожность, добавив потом: «Но всем этим положительным качествам можно найти и дурное применение».
– Гитлеру нужна женщина, – сказал Ганфштенгль Марте Додд, когда та еще только осваивалась в Берлине. – Ему бы американку – красивую, способную изменить судьбу всей Европы.
И затем, со своей характерной театральностью, объявил:
– Марта. Вы – эта женщина!
Марта расценила это как «игру с надувной лошадкой, как и все великие планы Путци», но она все же не была полностью уверена, что это не шутка. «Меня вполне устраивала предложенная роль, я была в восторге от возможности познакомиться с этим удивительным лидером», – писала она. Она все еще была убеждена, что Гитлер – «блистательный и обаятельный человек, наверняка обладающий особой силой и шармом». Вспоминая день той первой встречи, Марта добавляет не без иронии, немного раскрывая свое состояние ума на тот момент: «Мне предстояло изменить историю Европы, и я решила одеться скромно-интригующе. Немцам это всегда нравилось: они хотят, чтобы их женщин было видно, но не слышно, причем видно только как спутниц при великолепных мужчинах».
Путци с Мартой отправились в «Кайзерхоф», любимый отель Гитлера, где встретили Яна Кипуру, польского певца. Они вместе пили чай и разговаривали, пока в сопровождении охраны и водителя не явился Гитлер, севший за соседний столик. Кипуру подозвали к Гитлеру, и они проговорили несколько минут. Далее к фюреру подошел Путци и наклонился над ним, чтобы кое-что прошептать, затем вернулся к Марте и с очевидной радостью сообщил, что тот согласен с ней поговорить. Когда Марта подошла к столику, Гитлер встал и поцеловал ей руку, пробормотав что-то, что она не поняла, поскольку её немецкий был тогда еще очень плох. Разговор пролился недолго, после чего Гитлер вновь на прощанье поцеловал ей руку, и она вернулась к своему столику. Время от времени, как Марта вспоминала потом, он потом бросал в её сторону «любопытные и неловкие взгляды».
От этой встречи она запомнила «слабое, мягкое лицо, с мешками под глазами, пухлыми губами и очень тонкими костями лица». Она едва заметила его знаменитые усы, но обратила внимание, что глаза у него «поразительные и незабываемые – бледно-голубые, с пристальным, твердым, гипнотическим взглядом». В тот вечер она определила Гитлера как «излишне скромного и деликатного», а также «общительного, неформального и неназойливого». Её поразило «мягкое, но постоянное очарование, почти нежность в речи и взгляде».
Когда Марта вернулась в тот вечер домой и сказала отцу, что встречалась с Гитлером, тот не скрыл своего удивления, что тот сумел легко произвести на нее такое впечатление. Он признал, что Гитлер умеет нравиться, и, поддразнивая, сказал ей не мыть пока руки, чтобы подольше сохранился волшебный эффект от поцелуя Гитлера. И настойчиво повторял, что надо осторожно мыть только вокруг поцелованного места, ведь от его губ исходит благословение. Марта была в ярости, но постаралась не показать этого.
Ничто не демонстрирует так ярко разброс в восприятии Гитлера разными людьми, чем еще одна недолгая встреча с фюрером Роберта Лохнера, сына главы корреспондентского пункта Associated Press, который был тогда подростком. Роберт и его мачеха были однажды вечером в берлинской опере, дожидаясь прибытия отца, но тут внезапно ворвалась
