Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Ангус Тьюрмер, начинающий репортер, работавший в корреспондентском пункте Associated Press, где начальником был отец Роберта, вспоминал, как юный Лохнер потом описывал свои впечатления по поводу случившегося. «С тех пор я навсегда понял, почему офицеры, да и все остальные, если уж честно, так боятся взгляда Гитлера».
Несмотря на юный возраст, Роберт Лохнер явно понимал Германию лучше, чем Марта Додд, – и лучше замечал атмосферу страха, сопровождавшую Гитлера и нацистов. Но это было не единственное различие во взглядах обоих американцев. По этим эпизодам хорошо видно, как Гитлер во многих случаях умел произвести впечатление на женщин, особенно когда встречался с ними в первый раз. Луи Лохнер вспоминал, как побывал на приеме у Йозефа и Магды Геббельс в 1935 г., где присутствовало много людей из театра и кино. Гитлер там выказывал свою симпатию собравшимся, пожал руку знаменитой актрисе Доротее Вик, которая покраснела, когда он её приветствовал. Пригласив её к своему столику, он стал смеяться и рассказывать истории, даже в какой-то момент хлопнул себя во время рассказа по ноге. И Лохнер порой слышал, как женщины повторяли: «Посмотришь Гитлеру в глаза – и ты уже навсегда его почитательница».
Марту Додд поначалу привлекал не только Гитлер, но и многие другие немцы, которые постоянно появлялись в активной социальной жизни дипломатов. Её мало интересовали молодые офицеры рейхсвера, которых она считала «слишком любезными красавчиками, вежливыми и неинтересными». Но, кроме Путци, она также с удовольствием общалась с такими людьми, как Эрнст Удет, ас Первой мировой войны, покатавший её на самолете (позже Марта написала довольно посредственный роман Sowing the Wind («Посеешь ветер…», где главный герой похож на Удета); принц Луи Фердинанд, внук кайзера Вильгельма и частый гость Доддов и Лохнеров; многочисленные молодые люди из Министерства иностранных дел и из СС. Один из таких молодых людей, с которыми она встречалась и которого сперва полагала типичным «светловолосым здоровым одаренным арийцем», неоднократно пытался выяснить у нее взгляды её отца на события в Германии. Сообразив наконец, что именно он делает, Марта призналась себе, что он стал «одной из первых её разбитых иллюзий в германской жизни».
Хотя у нее все еще продолжался, по её словам, «самый свирепый пронацистский период в жизни», Марта также встретила молодого французского дипломата, который начал, с разрешения родителей, встречаться с ней. Не то, чтоб Марта сильно беспокоилась о таких формальностях. Хотя её немецкие кавалеры и предупреждали, что он – французский шпион, а сама она считала, что скорее за Германию, чем за Францию, ей понравился «высокий и романтичный юноша с идеальными чертами». Когда он стал ругать милитаризм нацистов, она с ним спорила – но позже признавала, что некоторые его аргументы заставили её «чуть задуматься». Сильвия Крэйн, одна из подруг Марты, считала, что любовные приключения всегда довлели над политическими пристрастиями Марты. «Ей просто нравилось спать с красивыми мужчинами, а уж через них она узнавала про политику и историю».
Вкусы Марты были крайне эклектичны. В начале своего пребывания в Германии она встречалась с главой гестапо Рудольфом Дильсом. Он часто бывал в резиденции Доддов, нередко чтобы заверить посла, что он делает все возможное для предотвращения нападений на американцев. Отец Марты и другие дипломаты полагали его более отзывчивым к их проблемам, чем других официальных лиц Германии. Тем не менее он также заведовал и первыми концентрационными лагерями, и Марта признавала, что слышала от некоторых людей, что в тот период там убивали «не меньше дюжины человек в день». Но все это не мешало Марте с ним встречаться, танцевать в ночных клубах и надолго уезжать вместе за город. «Я была заинтригована и очарована этим чудовищем в человеческом облике, с чувственным лицом и жестокой, злой красотой», – говорила она потом. Не имело значения и то, что Дильс был женат: Марта сочла его жену незначимой, «жалким пассивным созданием».
Молодой еврей, пересекавшийся с Мартой на нескольких коктейльных вечеринках, предупредил её, что Дильс использует её как защиту, наверняка полезную в каких-то внутренних нацистских конфликтах.
– Марта, очень глупо так играть с огнем, – сказал он.
Но она не отступалась и продолжала встречаться с начальником гестапо. «Мне был очень интересен и его типаж, и то, что он говорил, – писала она. – Он намеренно и ненамеренно давал мне представление о том, как идет работа за сценой в шпионских структурах, о которой я иначе бы не имела никакого представления». Это очень многозначительный комментарий, который позже можно было трактовать как косвенное доказательство того, что она шпионила в пользу другого государства.
Марта вскоре заразилась явной тревогой Дильса по поводу его соперников внутри партии, и в декабре 1933 г. даже сказала Мессерсмиту, генеральному консулу США, что опасается за его жизнь. Он передал просьбу, чтобы Мессерсмит написал обращение к нацистским руководителям с выражением признательности Дильсу и уверениями, что он много делает, чтобы поддерживать хорошие американо-германские отношения. Мессерсмит и посол Додд выказали свое сочувствие, но сочли написание такого обращения невозможным.
Марта беспокоилась и о том, что может случайно сказать Дильсу что-то о своих немецких знакомых, что приведет к их гибели, и о самом Дильсе. Однажды после ночных танцев Дильс приехал в резиденцию Доддов и задержался, чтобы выпить в библиотеке, прежде чем отправляться домой. Очевидно было, что он хотел поговорить о последних тревожащих его интригах. Марта взяла с дивана подушку. Когда Дильс спросил, что она делает, она ответила, что хочет прикрыть телефон. Как вспоминала Марта, это вызвало быструю недобрую улыбку и кивок одобрения. Продолжая применять подобные меры, Марта стала признавать, что сама в результате «впала в нервное, почти истерическое состояние». Она проигрывала в голове свои разговоры с разными немцами, прикидывая, могли ли их записывать или подслушивать. Из своей спальни на втором этаже она могла слышать зловещие шаги по гравийной дорожке внизу и видеть движущиеся тени, а любой хлопок можно было принять за выстрел. Что до Дильса, то до самой «ночи длинных ножей» он вел себя как «испуганный кролик», вспоминала обо всем этом Марта. Чистки 30 июня 1934 г. Дильс пережил, но перед этим
