Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Шульц была уверена, что за всеми этими попытками подставить её стоит Геринг, потому что она уже имела с ним несколько неприятных разговоров о распространяющихся по стране концентрационных лагерях. 2 мая, во время роскошного обеда в отеле «Адлон» в честь Геринга и его невесты, Эмми Соннеманн, журналистка подошла и тихо, но твердо объяснила, что случилось, обвинив его в подсылке провокаторов. Геринг изумился и только повторял: «Да вам просто кажется». Шульц не отступилась и добавила, что она сообщила подробности в посольство, он рассердился и рявкнул:
– Шульц, я всегда подозревал: вы вообще не уважаете государство! Судя по всему, это характерно для вашего бандитского Чикаго.
Позже один знакомый Шульц из люфтваффе сообщил ей не без удовольствия, что в кабинетах её теперь называют «драконица из Чикаго». Но больше журналистку не пытались подставить.
Несмотря на подобные инциденты, нацисты пытались не только запугивать, но и вызывать восхищение, особенно демонстрациями преданности своему лидеру. Для большей части журналистов лучшим шансом посмотреть вживую на Гитлера и его соратников был ежегодный Parteitag – длящийся неделю конгресс нацистской партии в Нюрнберге. Партийное руководство, включая Гитлера, было только радо видеть там прессу, освещающую эту роскошную демонстрацию власти и популярности.
«Словно римский император, Гитлер въехал в этот средневековый город на закате, двигаясь мимо фаланг ликующих нацистов, занявших все узкие улочки… Эти улицы – по ширине как переулки – стали морем коричневой и черной униформы», – писал Ширер в своем дневнике 4 сентября 1934 г. Новый корреспондент смог взглянуть и на Гитлера, когда тот проезжал по улице мимо «Вюртембергер Хоф», где останавливались репортеры. Фюрер стоял в автомобиле без верха, в своем старом плаще и с фуражкой в руке. Он принимал и «отвечал на безумный восторг приветствовавших вяловатыми движениями правой руки».
Ширера поразило отсутствие выражения на лице Гитлера – «глаза у него слегка стеклянные, а лицо – совершенно каменное». Но он ожидал чего-то более эффектного и театрального и в результате признал, что «никакими силами не мог понять, какие же струны Гитлер задел в обезумевшей толпе, которая так буйно приветствовала его». Народ же вел себя действительно безумно. В тот вечер Ширер «вдруг оказался в истерической толпе из десяти тысяч людей», стоявших перед отелем «Дойчер Хоф», где остановился Гитлер, и кричавшими: «Мы хотим видеть фюрера!» Он не был готов к тем выражениям на лицах в этой толпе, особенно женщин, когда они наконец увидели Гитлера, вышедшего ненадолго на балкон.
«Они напомнили мне те безумные лица, что я когда-то видел в глубинке Луизианы у религиозных фанатиков, еще пылких неофитов, – писал он. – Они смотрели на него как на мессию, лица их становились совершенно нечеловеческими. Если б он задержался на балконе подольше, то часть женщин, наверное, в обморок бы попадала от избытка чувств».
На следующий день Ширер уже начал понимать, как Гитлер добился такого фанатичного почитания. На первом заседании конгресса парии в Зале Луитпольда он обратил внимание, что нацисты устраивают «совершенно роскошное зрелище; в нем были мистицизм и религиозное напряжение пасхальной или рождественской мессы в готическом соборе». Яркие флаги и оркестр, замолкший, когда Гитлер торжественно вошел, и потом снова заигравший вовлекающий марш, затем торжественная перекличка «мучеников» – нацистов, что умерли в неудавшемся Пивном путче. «В такой атмосфере неудивительно, что каждое слово, сказанное Гитлером, звучало как ниспосланное свыше, – отмечал Ширер. – Способность человека, или как минимум немца, критически мыслить в такой ситуации разрушается».
К концу нюрнбергских торжеств Ширер признался, что он «смертельно устал и у него уже развивается боязнь толп». Но он все же был рад, что смог приехать. «Надо поприсутствовать на подобном событии, чтобы понять власть Гитлера над народом, чтобы почувствовать силу, выпущенную на волю, и организованную мощь немецкого народа», – писал он.
Надо сказать, что иностранные корреспонденты относились к происходящему с большим предубеждением, чем присутствовавшие там немцы. Ширер, Никербокер и пара британских репортеров находились в комнате, выходящей на ров Нюрнбергского замка, когда увидели, что Гитлер снова проезжает под окнами. «Хотя Гитлера постоянно охраняет СС, все идеи, что его невозможно убить, – это полная ерунда», – писал Ширер. Он и другие журналисты в комнате согласились, что из их комнаты довольно просто бросить бомбу на машину Гитлера, а потом сбежать, смешавшись с толпой.
Лохнера из Associated Press пригласили вместе с другими репортерами также поехать с автоколонной Гитлера, которая делал круг почета по городу, прежде чем отправиться в Бург, средневековый замок Нюрнберга. Журналистов посадили в машину сразу за Гитлером, так что им отлично видно было поведение толпы. «При виде его последователи впадают в безумие от истерической радости, они действительно считают его ниспосланным с неба сверхчеловеком, которого без колебаний сравнивают с Христом», – объяснял Лохнер в письме своей дочери Бетти в Чикаго, фактически соглашаясь с наблюдениями Ширера.
Когда автоколонна достигла двора замка, Гитлер вышел из машины и приблизился к журналистам, поздороваться. Он собирался пожать руку Лохнеру, когда корреспондент Associated Press сказал:
– Господин канцлер, я рад приветствовать вас в городе моих предков.
Гитлер изумился.
– Как это? – спросил он. – Вы же американец, не так ли?
– Да, конечно, – ответил Лохнер. – Я американец, но моя семья столетиями жила в этом городе, пока дед и отец не эмигрировали в Соединенные Штаты. Думаю, что у меня есть право приветствовать вас здесь.
Лохнеру и в голову не приходило, как это заявление может быть воспринято. По его воспоминаниям, «Гитлер вспыхнул от гнева, развернулся на каблуках и зашагал в замок». Только тут Лохнер сообразил, что случайно напомнил фюреру о том, что тот родился не немцем. «Я попал в очень чувствительное место», – сделал он вывод. Он полагал, что именно из-за этого инцидента Гитлер никогда больше не приглашал его на личную встречу, хотя корреспондент оставался в Германии, пока семь лет спустя страны не объявили друг другу войну.
Нюрнбергские конгрессы стали стандартным мероприятием для прессы из многих стран, часто получавшей особые места в автоколонне, где они могли видеть ровно то, что подводило их к нужным выводам. Два года спустя, в 1936 г., молодой корреспондент United Press Ричард Хельмс – будущий директор ЦРУ – стал одним из таких избранных. Поездив на заднем сиденье машины бок о бок с нацистским идеологом Альфредом Розенбергом и польским репортером, Хельмс сделал такое описание увиденного им во время поездки вслед за машиной Гитлера:
Должен признаться, поездка произвела на меня потрясающее впечатление. Лишь привычная ко всему звезда кино могла бы справляться с
