Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
В январе 1935 г. попытки Хусса взять интервью у Гитлера увенчались наконец успехом, в самый важный момент. Лидер нацистов находился в своем альпийском коттедже в Оберзальцберге, ожидая результатов плебисцита в Сааре – территории, которой перед этим пятнадцать лет управляли Британия и Франция по решению Лиги Наций. Не было сомнений, что обитатели Саара проголосуют, как захочет Гитлер – в том числе и за возвращение этой территории Германии. Хусс рассчитывал найти фюрера в хорошем настроении, так что встреча должна была получиться удачной.
Он не ошибся. Прибыв в коттедж, Хусс увидел, что Гитлер читает отчеты и глаза его «лучатся от радости». Он был одет в то, что Хусс назвал «костюмом для гольфа», а рядом стоял Геринг в огромном белом свитере и вместе с боссом праздновал исход голосования. Гитлер сразу приветствовал своего американского гостя и предложил отправиться вместе на его обычную прогулку в горы перед обедом. Как обычно, он не позволил охране себя сопровождать, взяв лишь свою белую венгерскую овчарку, трость из сучковатого дерева и самозарядный «люгер» в кармане.
Собака вела их через снег, а Гитлер шагал очень быстро, так что Хусс уже практически задыхался, когда они достигли вершины холма. Гитлер сказал, что это полезное упражнение: ему явно нравилось, что гость еле справляется. Затем он показал на коттедж, из которого они вышли, – окруженный такими же холмами со всех сторон.
– Один хороший выстрел из винтовки с оптическим прицелом может легко убрать меня, пока я сижу вон там сзади, на веранде», – сказал он Хуссу. Затем добавил, что уже скупает всю землю в окрестностях, делая её недоступной для посторонних, «чтобы [глава СС Генрих] Гиммлер перестал беспокоиться». Дорогу, по которой Хусс ехал через горы, тоже планировали закрыть для всех, кроме имеющих пропуск.
Далее Гитлер показал в сторону Зальцбурга и сообщил, что Гиммлер и часть офицеров армии предупреждают, что «хорошо направленный выстрел из пушки может однажды ночью снести нас вместе с кроватью». Напряженно посмеялся и пояснил, что уже ответил Гиммлеру, что придется потерпеть: «Я не могу просто так пересечь границу и забрать кусочек Австрии». И затем добавил:
– Я фаталист. Такие вещи как-нибудь сами образуются.
Хусс чувствовал, что Гитлер рискует, в одиночку гуляя по холмам, какие бы меры ни предпринимались для обеспечения безопасности. Он показал на пару лесорубов в двухстах метров от них и сказал, что они или кто-то другой могут напасть на Гитлера во время одной из таких прогулок. Тогда Гитлер сказал Хуссу скатать снежок и кинуть его вдаль. Хусс так и сделал – а Гитлер мгновенно выхватил пистолет и выстрелил: от меткого попадания снежок разлетелся прямо в воздухе. Увидев полное сомнений лицо Хусса, Гитлер сказал ему кинуть еще один снежок. И вновь совершенно точно попал в него.
– Как видите, я не столь уж беззащитен, – сказал он. И далее похвастался, что СС и армия полагают его лучше многих своих отборных стрелков.
Дружелюбная атмосфера прогулки изменилась, когда Хусс сказал, что Гитлер спровоцирует большой конфликт, если попытается провести в жизнь все части своей программы из 25 пунктов, впервые объявленной в 1920 г., – включая формирование Великой Германии с новой территорией и колониями. Как вспоминал Хусс, Гитлер резко остановился и «в одно мгновение превратился из баварского альпийского путешественника в Адольфа Гитлера». Он жестко ответил:
– Я скорее повешусь на вон том дереве, чем откажусь от хоть одного пункта программы.
Хотя к этому моменту нацисты на деле отказались от нескольких пунктов своей первоначальной программы, он начал настаивать, что «все будет исполнено до последней буквы, потому что эта программа выражает волю Германии».
После этой прогулки в холмах Хусс сделал такие выводы о Гитлере: «Он фанатик, каждым своим дюймом фанатик. Он приходит в аффект и в ярость, как только дело этого требует».
Опытные корреспонденты вроде Лохнера и Виганда беспокоились, что фанатизм новых немецких властей повлияет на их способность делать свою работу. «Репортажи из Германии перестали быть приятным занятием, когда нацисты в 1933 г. взяли власть», – с обычной сдержанностью сообщал начальник корреспондентского пункта Associated Press. В письме Уильяму Рэндольфу Херсту, датированном 5 августа 1933 г., Виганд сказал боссу, что его предупредили: «Есть сведения, что вас будут любыми средствами убеждать убрать меня из Германии». Упомянув, что телеграф, телефон и почта все чаще проверяются, он писал: «Работать в Германии сейчас – никакого удовольствия для человека, любящего свободу… Гитлер гордо заявляет, что по всей Германии царит порядок и дисциплина. Ну, в этом смысле она царит и в Сан-Квентине, и в Синг-Синге».
Нацисты понимали, что, высылая из страны журналистов, они нередко проигрывают в войне пропаганды, потому что вернувшиеся на родину оказывались там в центре внимания. Но это лишь побуждало их пробовать новые методы, чтобы скомпрометировать тех, кого они не любят. Стали появляться немцы, изображавшие противников нацистов: они знакомились с журналистами как бы с целью поделиться секретной военной информацией. В нескольких случаях Сигрид Шульц приходилось выгонять из офиса Chicago Tribune людей, которые приходили с такими предложениями, и она предупреждала коллег не связываться ними. В апреле 1935 г. она однажды вернулась домой и обнаружила, что в её отсутствие доставили конверт с «важной информацией» – и человек по описанию был весьма похож на приходивших в офис. Открыв конверт, она увидела схему самолетного двигателя, которую тут же и сожгла в печке. Она прекрасно понимала, что если у нее найдут подобное, то сразу обвинят в шпионаже.
По дороге обратно в офис Шульц заметила троих, направлявшихся к её дому: они показались ей знакомыми по предыдущим встречам с тайной полицией. Она вышла прямо к ним и сказала не тратить сил зря и не обыскивать дом: конверт она уже сожгла. Все трое замерли и потеряли дар речи, а Шульц
