Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын
Не помогла сплотить советское общество и поднять в нем «идеологический дух» концепция «советского», «социалистического образа жизни». Западные политологи обратили внимание на эту новацию, справедливо назвав ее «аморфной»[999], однако приписали ей весьма глубокие и даже «экстремальные» характеристики. Р. Митчелл назвал ее даже «советской версией «культурной революции»[1000] (осуществленной в Китае в 1966–1976 гг.), а В. Заславский считал, что эта концепция стала «попыткой подменить конечную идеологическую цель — построение коммунистического общества»[1001]. Однако на самом деле этого не было. Никаких «выдающихся» качеств концепция «советского», «социалистического образа жизни» не имела. Она осталась обычным пропагандистским штампом и не оказала значительного влияния на советский социум.
В-четвертых, опора «развитого социализма» на «экономику» и научно-техническую революцию привела к мягкой «деидеологизации» советской идеологии, происходившей, разумеется, помимо желания властей (характерно, что в СССР критиковали маоистов за то, что у них наоборот — «примат политики в ущерб экономике»[1002]). Западные политологи писали, что «научное руководство обществом» стало в Советском Союзе «заменителем политики»[1003], так как брежневское руководство сделало упор на неполитическую сферу улучшения производительности экономики и НТР, «свободной от [идеологических] ценностей»[1004].
П. Суизи причиной решения руководства СССР «положиться на дисциплину рынка и стимулирование прибыли» считал то, что «бюрократия не видит другого пути, чтобы сохранить свою власть и привилегии»[1005].
Идеология в целом занимала не самое важное место в политических интересах Л.И. Брежнева. Судя по повестке пленумов ЦК КПСС и съездов партии, гораздо важнее для советского руководства были экономика и международные отношения. Конечно, Брежнев пытался найти баланс между идеологией и экономикой, которая получала все большую значимость в условиях усиления противостояния на мировой арене и формирования «общества потребления». Однако «уклон в экономику» проявился до такой степени, что в январе 1971 г. С.Л. Трапезников был вынужден просить Брежнева «взять под защиту дело идеологии» и «сильно сказать» об этом на XXIV съезде КПСС (на что советский лидер несколько раздраженно ответил: «Просить меня защищать идеологию — нечего», и подчеркнул, что он и так понимает необходимость дать «недругам идеологии» «должный отпор»)[1006].
Таким образом, следует сделать вывод о «заложенной неэффективности» концепции «развитого социализма» и других советских идеологических исканий. Основные компоненты этих новаций, которые внешне выглядели как адекватный ответ на вызовы, в итоге обратились «в негатив», став залогом идеологических неудач СССР.
Американский политолог Р. Вессон считал, что причиной неэффективности переработки советской идеологии было отсутствие «новых захватывающих идей» и «попыток возвести унаследованную идеологию в степень новой реальности»[1007]. П. Суизи сделал вывод, что путь «тотальной кампании по пробуждению масс, чтобы поднять общий уровень политической сознательности, оживить социалистические идеи» в СССР был изначально невозможен[1008]. Однако это не так, ведь попытка дать новые идеи или «оживить» старые, адаптировать идеологию к запросам дня советским руководством все-таки была сделана.
Однако определения «развитого социализма», которые были разработаны идеологами, остались слишком расплывчатыми, а порой формулировались через тавтологию, что не дало народу возможность проникнуться этой концепцией. Ее доработка в 1970-х и 1980-х гг. не повлекла прорыва в определении терминологии, критериев и стадий «развитого социализма».
Причиной этих неудач, прежде всего, была догматическая скованность советской идеологии. Ее дальнейшая, более глубокая переработка могла привести к отходу от идей «основоположников» (недаром Ю.В. Андропов в 1983 г. почти прямо заявил, что они оказались не во всем правы). Во-вторых, в советской политике после чехословацких событий 1968 г. произошел «поворот вправо». Как писал К.Н. Брутенц, они «стали стимулом для попятного движения»[1009], проявившегося в том числе в торможении «Косыгинской реформы» и ужесточении политики в области идеологии, культуры и общественных наук[1010]. Принимая во внимание чехословацкое происхождение концепции «развитого социализма», все это повлекло ограничение возможностей ее более решительной доработки. В период перестройки от многих идеологических новаций брежневского времени было решено отказаться.
3.3. Кризис пропаганды и «политического образования»
Руководители СССР считали, что советская пропаганда и система «политического образования» весьма действенны. В январе 1971 г. Л.И. Брежнев в кругу приближенных заявил, что партийные работники умеют «работать с массами», и в итоге — «массы — с ними», т. е. что советский народ лоялен партии и идеологии. П.Н. Демичев выражал уверенность, что нет ничего «более авторитетного, более содержательного, чем наши газеты, наше телевидение». То же касалось оценок и устной пропаганды. Так, справка о работе пропагандистов Бауманского района Москвы на выставке «Фотография в США» в августе 1977 г. гласила, что в полемике с 240 советскими пропагандистами, направленными на выставку, американские гиды «ничего вразумительного… не могли ответить на вопросы о панической боязни американцев потерять работу, под разными предлогами прерывали дискуссию или вообще уходили» (был сделан вывод, что «американские гиды недостаточно подготовлены не только с профессиональной точки зрения, но и с идеологической»)[1011].
Идеологи подчеркивали общее превосходство советской пропаганды над западной. В 1969 г. Г.Л. Смирнов выдвинул концепцию, что вторая строится «по аналогии с торговой рекламой», и в ее основе лежит «ложь» (как и в рекламе), тогда как «марксистско-ленинское понимание назначения пропаганды состоит в развитии политического и нравственного сознания масс, в повышении уровня их знаний с целью осознания ими своего положения и своих революционных задач». В 1971 г. П.Н. Демичев дал такое описание программ западного телевидения: «На 90 процентов реклама, на 10 процентов — убийства» (тогда как в советских СМИ не было ни того ни другого). В 1980 г. в рамках обсуждения учебного пособия «Основы политической пропаганды» в Отделе пропаганды и агитации ЦК КПСС была еще раз отмечена правильность «двух концепций пропаганды» — марксистской (правдивой) и «манипулятивной»[1012], западной.
Причиной таких заявлений были своеобразные представления властей СССР об управлении массовым сознанием. Они полагали, что это несложная задача, так как пропаганда якобы имеет «прямой» эффект, подчиняющийся конструкции «побудитель» (информация, санкционированная властями) и прогнозируемый, однозначный ответ на него со стороны населения. Советские руководители разделяли миф, что «людей можно убедить, лишь дав им понять посыл партии»[1013]. Так, они считали, что «объективность партийной печати всегда найдет сочувствие у подавляющего большинства интеллигенции»[1014]. Как пишет С. Шаттенберг, Л.И. Брежнев
