Андре Гийу - Византийская цивилизация
Habacuc: «Люди без пастыря, как рыбы в море или рептилии на суше».
Матфей: «Сойдя на землю, Иисус увидел огромную толпу людей и пожалел их, так как они напоминали стадо баранов без пастыря».
Григорий Назианзин (IV в.): «Отсутствие главного вызывает беспорядок, их многочисленность приводит к бунту, оба явления заканчиваются одним и тем же — беспорядком и упадком. Беспорядок подготавливает упадок».
Афанасий Александрийский (IV в.): «Беспорядок — символ анархии. Порядок подразумевает существование начальника».
Лже-Дионисий Ареопагит (V в.): «Там, где нет главного, однозначно анархия. Анархия и бунт и там, где многие командуют под одним именем».
Выдержки из Библии, Нового и Ветхого Завета, сочинений отцов церкви IV и V вв., проповеди, приписываемые известным восточным подвижникам, также разделенные и классифицированные, в течение многих веков используются в гомилиях предсказателей и божественных сочинениях верующих, придавая сборникам практическое значение.
Другой пример старательной попытки сохранить старую традицию, придав ей новое значение, может быть найден в истории текста «Синодик православия». Этот политико-религиозный манифест был составлен, возможно, патриархом Мефодием I (843–847 гг.) в ознаменование возврата Византийской империи к почитанию икон после кризиса иконоборчества (843 г.). Он состоит из предисловия в форме проповеди, в которой продемонстрированы обстоятельства торжества после тридцати лет гонений, затем следует восхваление иконопочитателей вообще («Вечная слава тем, кто верит в пришествие Христа! Тем, кто знает!») или обращений к каким-либо персонам («Гермиан, Тарасий…вечная им слава!»). Затем проклятия в той же форме, предание анафеме собора в Никее (787 г.) и, наконец, перечисление пожеланий долголетия императору, императрице и живущим патриархам, обещания покойным и короткая финальная молитва (Ж. Гуйар). До самого падения империи в каждой церкви это произносили как минимум раз в год. Но с каждым разом текст увеличивался. В Константинополе великий хартофилакс Святой Софии произнес его однажды, добавив слова запрещенной ереси, предав анафеме автора, императоров и правящих принцев, патриархов, которым обычно желали долголетия, покойных. В провинции в текст включили епископские листы, обещания митрополиту, викарному епископу, провозглашение местных интересов. В Константинополе опускали местные упоминания. Можно привести в качестве примера случай с игуменом лавры на Афоне, который после Синода 1351 г. направил патриарху Филофею свою просьбу прислать ему копии недавно принятых декретов, чтобы он смог их включить в экземпляр синодика монастыря для его полного соответствия последней рецензии доктринального корпуса.
Это постоянное усиление связи с прошлым подчеркивалось в божественной доктрине византийцев. Сочинитель гомилий всегда брал за исходную точку своего произведения какой-либо авторитетный аргумент, текст Писания, который он обогащал примером из своего опыта, комментариями отцов церкви, а также отрывки из «Геронтик», которые имели в империи многих читателей этих книг, где были собраны примеры хороших поступков и набожные проповеди древних, на древнегреческом. Таков прием и Дорофея из Газы VI в., одного из классиков сочинений на божественные темы на Востоке. Он настаивает в вопросе о монашеской жизни на принципах уважения традиций, на необходимости в направляющем старце. Он в форме притчи объясняет причины этого в одном из своих сочинений: «Когда я был в монастыре (аббата Сорида на юге Газы), однажды я пошел посмотреть на одного из старцев — их было там много. Я нашел монаха, служащего ему и обедавшего вместе с ним, и сказал ему между прочим: „Знаешь, брат мой, эти старцы, которых ты кормишь и которые, вероятно, не стремятся облегчить свою жизнь, подобны людям, заработавшим кошелек с деньгами и не прекратившими работать и складывать деньги в этот кошелек, пока не наполнят его. Потом, запечатав его, они продолжают работать и соберут еще тысячу монет, чтобы потратить их в случае необходимости, сохранив то, что лежит в кошельке. Поэтому старцы не прекращают работать и копить богатства. Запечатав и их, они продолжают зарабатывать, чтобы потратить это во время болезни или когда наступит старость, сохранив свои богатства. Мы же еще не заработали и кошелька, как же мы совершаем расходы? Поэтому мы должны даже в случае нужды чувствовать себя недостойными малейшей разгрузки“» (Л. Рено и Ж. де Превиль).
В монастырской жизни роль старца, которому прислуживает обучаемый им молодой монах, осталась правилом во время всего существования империи. Это всего лишь признание особого места старцев в любых объединениях, закрепившееся в менталитете византийцев. Пришедший из языческой Античности или Библии человек с седыми волосами почитаем, конечно, за его возраст, но в большей степени за те социальные качества, которые он приобрел за годы жизни: мудрость — результат его несчастий и неудач, которые привели его к смирению, а неизбежным следствием стала ученость, вытекающая из опыта. Только он может передать молодым уроки своего духовного отца, так как только он обладает истинным знанием — знанием традиций, которое не может ввести в заблуждение; Нил Анкирский, ученый и теолог V в., добавляет, что в любом общественном деле опасно спрашивать совета у молодых и что недостаточно привести один пример благополучного разрешения проблемы без участия старцев в обсуждении общих дел. Эта мысль нашла свое подтверждение. Важно, что для любой письменной цивилизации, какой является византийская цивилизация, чтобы провести разделение имущества, в случае споров часто используется авторитет старцев страны, которые под присягой описывают прежнее размежевание земель и подтверждают или оспоривают в присутствии судей и нотаблей двора заявления обеих сторон, в случае если поддерживаются письменными документами или таковые отсутствуют. Эта процедура, например, проходила в феме Калабрия в X в., когда речь шла об определении границ собственности Куртсанов и Алиев. Турмарх Петр вначале отправился к Куртсанам и в присутствии десяти нотаблей, «достойных доверия», опросил «того, кто знает» старого Гипомона, который сказал, что земля их «идет по ручью, достигает Тушотона, потом Спелаиона и простирается до горы»; потом турмарх отправился к Алиям и в присутствии других свидетелей опросил других старцев, которые заявили, что собственность «пересекает белую землю, достигает старого здания, идет по границе с полями ректора, спускается с горы, находящейся на западе и затрагивает Атзас, потом пересекает реку, граничащую с Евлампием, спускается по дороге, потом поднимается до бедой земли, до границ, разделяющих часть ректора от Сарантаров, восходящей к богадельне». В 1286 г. монахи монастыря Богородицы Лемвитиоссы в Передней Азии пожаловались императору Андронику II, что Михаил Комнин Врана захватил земли, которые были дарованы императорской милостью. Император пригласил туда чиновника Мануила Сгуропула и дал ему задание изучить хрисовулы и другие бумаги монастыря, затем опросить местных старцев, чтобы узнать, какие границы собственности были зафиксированы в документах монахов, прежде чем возвратить то, что им принадлежало.
Недоверие по отношению к молодым вызывало необходимость вписаться в существующий традиционный порядок. Чувство, возникающее при просмотре исторических компиляций народных вкусов и религиозных представлений, которые называются всемирными хрониками. Сочинения Евсевия Кесарийского IV в., Гесихия из Милета, Иоанна Малаля из Антиохии IV в., анонимная «Пасхальная хроника» следующего столетия, краткое изложение Георгия, синкела патриарха, «Хронография» Феофана Исповедника, Никифора Патриарха, Григория Монаха IX в., затем хроники Симеона Логофета, Льва Грамматика, Феодосия Милитена и Лже-Полидекта X в., Георгия Кедрина, Иоанна Зонары, Константина Манасси в стихах (15-слоговое) и Михаила Глики в XII в., краткое изложение Жоэля во время оккупации латинян, наконец, «Хроника» Феодора, митрополита Кизика XIII в., от которой сохранились только фрагменты. Изложение всемирной истории начиная с сотворения мира в 5508 г. до Рождества Христова хронисты продолжали с того места, на котором остановились их предшественники. Георгий Синкел, например, в IX в. дошел в своем повествовании до 284 г. после P. X., Феофан начинает с этой даты и доводит повествование до конца правления Михаила I (813 г.) и т. д. Кем бы ни были хронисты — монахами, как Малаль (из Антиохии), или знатными образованными чиновниками, как Зонара, — они затрагивают историю избранного народа — евреев, центральную в мировой истории, начинающуюся у истоков создания человеческого мира, затем говорят об истории Византии как о непрерывной нити исторического развития, крайней точкой которого становится время жизни автора.
