Фридрих II и его интеллектуальный мир - Олег Сергеевич Воскобойников
Королевская капелла, капелланы и прелаты, включая двух архиепископов, Палермо и соседнего Монреале, безусловно были той средой, которая отвечала за воспитание мальчика. Но мы никогда не узнаем, какими глазами все эти люди смотрели на потолок, восхищающий сегодня любого туриста. Ничто не доказывает, что они видели в нем нечто большее, чем экзотическое для христианского храма украшение. Семь капелланов, служивших в Палермо в 1200-х годов, известны по именам, понятно, что они видели наследника трона часто, но почти ничего не известно, как это на нем отразилось[15].
Младший современник Фридриха II, францисканский хронист Салимбене приписывал ему знание нескольких языков[16]. Историки склонны ему верить: на латыни написана «Книга об искусстве соколиной охоты», о которой нам предстоит говорить, на сицилийском вольгаре — три коротких стихотворения[17]. Знание средневерхненемецкого мы принимаем как данность, ведь Фридрих II провел около десяти лет в Германии (1212–1220 годы, середина 1230-х годов). Что до греческого, иврита, арабского, старопровансальского, о которых писали прежде патриотично настроенные исследователи, то здесь мы остаемся в области догадок[18]. Присутствие значительного греческого меньшинства в Апулии и Калабрии, контакты, его политическая и религиозная активность — все это еще не было поводом учить их язык. Несмотря на неподдельный интерес к народам, говорившим на чужих языках и следовавших чужим обрядам, в своей политике к ним, к своим подданным, Фридрих II вообще часто оказывался более чем традиционным средневековым государем[19].
После смерти мужа (1197) королева Констанция, активно взявшись за правление, передала королевство в лен папе Иннокентию III (1198–1216), одновременно обеспечив наследственные права сыну и найдя ему могущественного, талантливого и авторитетного опекуна. В деле воспитания вскоре совсем осиротевшего юноши понтифику помогали немолодой кардинал Ченчо Савелли, в будущем папа Гонорий III, епископ Катании Рожер и другие высокопоставленные клирики. Однако ничего конкретного об их дистанционном влиянии на молодого монарха нам неизвестно.
Резонно задаться вопросом: где Фридрих II приобрел свою не совсем обычную для светского государя, а для иных современников и вовсе скандальную любознательность? Где искать истоки его специфической лояльности к иноверцам, которую не следует путать с политической веротерпимостью? Откуда он мог почерпнуть начатки знаний в то время, когда, по свидетельству современника, «в королевстве почти не было образованных людей»?[20] Даже если позитивно настроенный по отношению к Штауфенам хронист в 1280 году преувеличивал масштаб упадка в неизвестном ему прошлом, смутное для итальянского юга начало XIII столетия действительно не располагало к ученым дискуссиям — тем более придворным, поскольку двора как такового не было. Среди капелланов и клириков Сицилийского королевства около 1200 года никто не вошел в историю словесности, не оставил серьезных следов какой-либо интеллектуальной работы.
Сохранилось несколько писем неизвестного придворного Фридриха II к Иннокентию III, в которых он рассказывает о достоинствах и занятиях молодого короля. В одном из них, описывающем усобицу начала 1207 года, говорится о Фридрихе II: «Своими познаниями он настолько обогнал свои годы, в добродетели он столь выше своего возраста, что в нем не найти ничего, что не подобало бы мужу совершенному и зрелому. Без сомнения он уже может управлять, ибо способен сам судить о добре и зле среди христиан и среди неверных»[21]. Такая фраза вполне может восприниматься как хвалебная риторика — не случайно ей вторит Иннокентий III, рекомендуя юношу его будущему тестю, королю Арагона[22]. Именно в эти годы Фридрих II начал активно вмешиваться в управление королевством, появляются первые подписанные им лично дипломы.
В том же письме есть другое интересное для нас свидетельство, отчасти подтверждающее приведенное выше, отчасти противоречащее ему. Автор хвалит внешние качества молодого короля, его физическую подготовку, после чего добавляет не без беспокойства: «Нрав у него необычный и строптивый, не по природе, а по грубому его образу жизни. Однако врожденное королевское достоинство, по природе своей предрасположенное к лучшему, если и приобретет нечто неподобающее, в скором времени будет исправлено благими привычками.
Кроме того, наскучив общением с наставником, он жаждет свободы суждений. Насколько можно судить, ему кажется позорным, то ли что им управляет воспитатель, то ли что его, короля, держат за мальчика. В результате, сбросив власть воспитателя, будто получив на то разрешение, он зачастую отклоняется от подобающих королю правил поведения, затевает публичные разговоры, и такие пустые дискуссии попирают достоинство трона»[23]. За чеканным ритмом придворного письмоводительства хочется видеть зарисовку из жизни.
Проводя бо́льшую часть дня в военных упражнениях, как это было свойственно знатной молодежи, «все время после мессы он проводил за чтением истории о сражениях»[24]. Под armata historia подразумевались, видимо, рыцарские романы и песни о деяниях, «жесты», которые получили в Южной Италии широкое распространение благодаря связям норманнской династии с Северной Европой. Какой-то интерес к новинкам император проявлял и позже: 5 февраля 1240 года он благодарит одного чиновника из Мессины за посылку ему «принадлежавших покойному магистру Иоанну Романсору 54 тетрадей, переписанных с книги Паламида»[25]. Однако нет свидетельств систематического интереса. Сын Фридриха II Манфред не без гордости писал уже после смерти отца о богатстве семейной библиотеки. Но ее состав реконструируется лишь в самых общих чертах[26].
Для западноевропейской знати зрелого и позднего Средневековья зерцалом мужественного и справедливого государя служил, среди прочих, Александр Македонский. Повествования о нем формировали картину мира, наполненную чудесами — теми самыми, которые встречал на своем пути давно ставший легендой завоеватель[27]. После относительного забвения в период раннего Средневековья образ Александра вновь начал завоевывать популярность начиная с середины X века. Тогда по наказу неаполитанских герцогов Иоанна III и Марина II архипресвитер Лев отправился с посольством в Константинополь и переписал там оказавшуюся в его руках «историю о битвах и победах Александра, царя Македонии». Тот же архипресвитер перевел эту версию романа псевдо-Каллисфена на латынь[28]. В дальнейшем приключения Александра рассказывались фактически на всех языках средневековой словесности, обрастая новыми экзотическими подробностями.
Одна версия «Романа об Александре», «Historia de preliis
