Метафизика столицы. В двух книгах: Две Москвы. Облюбование Москвы - Рустам Эврикович Рахматуллин
Дом Юшкова. План третьего этажа
Дом «Россия» не скругляет, а срезает угол, обращенный к площади, и акцентирует его не колоннадой, а башенной надстройкой; но наследственность опознается. Дом «Россия» похищает у Юшкова тему башни Фроловских ворот.
Глава III. Структура наполняется
Фармазоны
Дом Юшкова, передавший живописному Училищу магическую планировку круглых и овальных помещений, считается масонским и приписывается руке Баженова.
Масонствовало все дворянство «золотого века», но масоны высших градусов явно (или, напротив, тайно) предпочитали северо-восточную часть города. В Кривоколенном переулке, в доме с видом на Меншикову башню, обитал профессор Шварц, доставивший в Россию розенкрейцерство и занимавший место экстраординарного профессора в Московском университете. На дому Иван Григорьевич читал какой-то курс для посвященных. За стеной жил Гамалея, блаженный от масонства. После ранней смерти Шварца дом остался центром розенкрейцерства под вывеской «Дружеского ученого общества». В белокаменных подвалах дома, частью сохранившихся под корпусами фабрики «Феррейн», работали станки секретной типографии. Часть дома занимали Переводческая семинария и общежитие при ней. Здесь жил ее студент, стипендиат Общества, юный Карамзин. В комнате общежития стоял бюст Шварца.
Отсюда Карамзин отправился в Европу, и в имени возникшей книги: «Письма русского путешественника» – нужно, по замечанию Андрея Балдина, ударить все слова как знаменательные для почтового зеро Москвы.
«Готический дом, любезный предмет глаз моих в часы ночные» – это, конечно, Меншикова башня, с которой Карамзин прощается во первых строках.
«Дружеское общество» учреждено собранием у богатейшего из пайщиков, Петра Татищева, в конце Мясницкой улицы. Сам Новиков жил у ее начала, на Лубянской площади, позднее переехал вместе с новоучрежденной «Типографической компанией» в дом графа Гендрикова на Садовой-Спасской. На продолжении Мясницкой, на Басманной Новой, жил Херасков, по-родственному рядом – князь Николай Никитич Трубецкой, дальше, в Елохове – брат предыдущего Юрий Никитич. Иван Владимирович Лопухин жил в современном Старосадском переулке за Покровкой, а в Петроверигском переулке, но позднее – Иван Петрович Тургенев. Узкий кружок Новикова помещается в обширный круг с центром у Мясницких ворот.
Неизвестный художник. Меншикова башня. 1830–1840-е. Вид из Кривоколенного переулка. Справа – бывший дом Дружеского ученого общества
Восстановление сгоревшей Меншиковой башни было действием масонов. Восстановители преследовали цель каким-то образом (каким?) устроить храм масонства. Писемский в романе «Масоны» подтверждает это. Святитель Филарет (Дроздов) распоряжался уничтожить в интерьере церкви некие таинственные знаки.
Церковь-башня перешла Почтамту накануне запрещения масонства Александром I, в 1821 году. До запрещения сама Почтовая контора была в руках масонов, поколение преемников московских розенкрейцеров перенесло сюда свой центр из шварцевского дома. Почт-директор Федор Ключарев (строитель церкви Феодора Стратилата на участке Меншиковой башни) и почт-директор Рунич были крупными масонами. У Рунича, под крышей Нового Почтамта, жил архитектор Витберг, когда придумывал свой храм Христа Спасителя, насквозь масонский.
С розенкрейцерами Меншикова башня и Почтамт вторично, наново обосновали свою центральность. Потаенный центр Москвы стал центром потайной организации. Смещенным центром контр-традиции.
Инославие и иноверие
Еще Феофан Прокопович – житель археологического, нулевого цикла дома «Россия» – сделал свой ум, и сердце, и страницы сочинений полем схода ортодоксального и западного взглядов. Ректор Киево-Могилянской академии и православный иерарх, он начал католическими увлечениями и закончил протестантскими, найдя слова для оправдания того двусмысленного положения, в которое поставил Церковь реформатор Петр.
В эпоху после 1812 года старосадский дом Лопухина приобрела и приспособила кирха Святых Петра и Павла, прежде бывшая в Немецкой слободе. Ушла из слободы и католическая церковь того же посвящения, нашедшая участок для строительства в конце Милютинского переулка. В том же переулке с XVIII века существует французская церковь Святого Людовика. Реформатская церковь Немецкой слободы выбрала для перехода Малый Трехсвятительский переулок. Инославие и иноверие вернулись в ту часть города, которую по принуждению оставили в XVII столетии.
Еще во времена Екатерины выстроен армянский храм в Армянском переулке (не сохранился). Последней появилась синагога в Спасоглинищевском переулке.
«Яма»
Свидетельство Серебряного века о градусе исканий у Мясницких ворот оставил Николай Бердяев, спускавшийся буквально в «Яму» – название трактира, видимо ямщицкого, при церкви Флора и Лавра. Тем же словом назывались «собеседования разного рода сектантов» в нем. «Там было огромное разнообразие религиозных направлений, – пишет Бердяев, – бессмертники (самая интересная из сект), баптисты и евангелисты разных оттенков, левого толка раскольники, духоборы, скрытые хлысты, толстовцы…»
Словно ямским почтовым гоном, с песней, с пылью на копытах лошадей к центру инакомысленной Москвы стекалось в яму, разномыслие России. К ее почтовому дуплу – ее изустные послания самой себе.
Французы
Кажется, мало отвечает этому пылающему градусу стилистика дома «Россия», как ее решили архитекторы Проскурнин и фон Дессин. Перед нами Париж Наполеона III, только что стерший средневековое лицо в желании остаться сердцем Европы. Сердцем, которому открыт или в котором спрятан код уюта. Однообразность этого Парижа, застроенного в один дом, тотальность спальни есть гипертрофия сердечного уюта, воплощенного по формуле вполне математической, которой архитекторы владеют как магическим числом.
Но город-дом Париж в образе дома-города «Россия» уютен, потому что один. Знающий код уюта, не размазан по Москве. Даже немногое ценивший Корбюзье, автор соседнего «Центросоюза», ценил его, как память о Париже, может быть.
Литера «F» приобретает следующий смысл и означает Францию. До чердаков набитый артистической богемой, дом «Россия» (вновь на пару с Живописным училищем) превратил Сретенскую гору в Монпарнас.
Париж, занявший в русском сердце место Иерусалима и Константинополя, – конечно, искажение, утопия, соблазн. Мираж, как Амстердам или Венеция в глазах Петра. Интеллигентский вариант того сектантства, простонародные изводы коего Бердяев наблюдал в соседней «Яме». Дом строился как «некий град»; притом за некий, то есть за духовно-отвлеченный, снова принят город Запада. Город, только что едва не уничтоживший себя. Париж остался подсознательным Москвы интеллигентской, ее Кучковом.
Глава IV. Латеран
Целий
Сретенский холм на карте Рима назывался бы Целийским.
Знаки Целия определенно Латеранские собор и дворец. Латеран есть имя урочища в дальней части холма. Соборная базилика Спасителя на Латеране была построена в начале воцерковления Империи. Стоящая на ее месте базилика Крестителя (Сан Джованни ин Латерано) сохранила статус главного собора Рима, папской кафедры, «Матери церквей города и мира». Латеранский папский дворец наследует Патриархии – главной, тысячелетней, до Авиньонского пленения, резиденции пап.
Первоначальная соборная базилика на Латеране – первый дар Константина Великого римской церковной общине и ее епископу. Если место заложенной позднее Ватиканской базилики задано гробом апостола Петра, то выбирая место кафедрального собора, Константин был видимо свободен. Латеран его приданое, своеобразная опричнина,
