Бандиты - Эрик Хобсбаум
Вторая и менее разрекламированная роль женщин в бандитском мире — это роль сторонниц и связных с внешним миром. В основном, следует полагать, они помогают своим соплеменникам, мужьям и любовникам. Вряд ли что-то еще можно к этому добавить.
Третья роль — это сами бандитки. Очень немногие женщины становились активными бойцами, но в балладах балканских гайдуков встречается достаточно упоминаний (см. Главу 6){99}, чтобы предположить присутствие такого явления хотя бы в некоторых частях света.
В перуанском департаменте Пьюра, к примеру, известно о нескольких женщинах в период 1917–1937 годов, которые были предводительницами банд: в частности, Роса Пальма из Чулуканас, которую, как говорили, уважал даже прославленный Фройлан Алама, самый известный бандитский главарь того времени; лесбиянка Роса Руириас из Морропона, в особенности воинственной общины; и Барбара Рамос из Упалас-Гасиенда{100}, сестра двух бандитов и подруга третьего[69]. Эти девушки были известны как отличные наездницы, меткие стрелки, а также славились отменной смелостью. За исключением пола, вряд ли они хоть чем-то отличались от любого другого бандита.
История аргентинского разбойничества знает одну прекрасную montonera[70] и грабительницу с большой дороги, Мартину Чапанай (1799-1860-е), индейского происхождения, которая сражалась бок о бок с мужем и продолжала это делать после его смерти{101}.
В великом китайском романе «Речные заводи» встречаются героини, но в Китае, как и повсюду, было очень немного женщин — рядовых бандитов. Учитывая практику бинтования ног, которая затрудняла для женщин свободное пешее передвижение, это совсем не удивительно (женщины встречались чаще в районах верхового разбойничества и там, где ноги не бинтовались — как, например, среди этнической группы хакка на юге Китая). Удивительнее то, что значительное число женщин фиксируется среди бандитских вожаков начиная с тайпинского восстания (поразительная Сю Сяньянь, у которой была устойчивая репутация «убивающей богатых и помогающей бедным», стала героиней многочисленных поэм). Как правило, они, по-видимому, подавались в бандиты, чтобы отомстить за смерть мужей или, реже, других родственников, что может объяснять редкое упоминание их имен в записях.
Месть двигала и женщинами в Андалусии, где они не только упоминались в документах как serranas{102} (горянки), например Торральба из Лусены в XIX веке (носившая мужское платье) и Мария Маркес Сафра (Ла Маримачо), но и занимали особое место в бандитских легендах. Типичная горянка обращалась к разбою вообще, а к мести мужчинам в частности по той причине, что была «обесчещена» (то есть лишена девственности).
Такая активная реакция на лишение чести несомненно встречается среди женщин еще реже, чем среди мужчин, но защитники более воинственных видов женской эмансипации могут быть удовлетворены тем фактом, что даже в традиционных обществах это встречалось. Однако, как и многие другие аспекты бандитизма, этот предмет нуждается в дальнейшем исследовании. В процессе возмездия большинство «обесчещенных» женщин в обществах, пестующих бандитизм, видимо, находило себе защитников среди сильного пола. Защита «чести», то есть по большому счету сексуальной «чести» женщин, является, вероятно, наиболее важным мотивом, который толкал мужчин к разбойничеству в классических бандитских регионах Средиземноморья и заокеанской Латинской Америки. Бандит в этом случае сочетал в себе функции одновременно и Статуи Командора и Дон Жуана, но и в этом, как и во многих других отношениях, он разделял ценности своего социального космоса.
Приложение Б
Бандитская традиция
I
Как известно каждому кино- и телезрителю, бандитов любой природы всегда окружает облако мифов и вымыслов. Как нам добраться до истины? Как нам проследить образование мифов?
Большинство бандитов, вокруг которых образовывались такие мифы, уже давно на том свете: Робин Гуд (если он был) жил в XIII веке, хотя в Европе более распространены герои, чьи прототипы жили в XVI–XVIII веках, возможно, в связи с распространением книгопечатания, которое дало главный импульс для сохранения памяти о бандитах прошлого — дешевые популярные листки или брошюры-памфлеты.
Одни рассказчики сменяются другими, места и публика варьируются от поколения к поколению, что доносит до нас очень мало документальной информации о бандитах, но тем не менее сохраняет память о них самих. Если о них не сохранилось упоминаний в государственных и судебных архивах, мы вряд ли найдем какие-то иные прямые свидетельства современников. Подобные сведения оставляли иностранные путешественники, захваченные в плен бандитами, особенно на юго-востоке Европы начиная с XIX века; а также журналисты, спешащие сделать интервью с падкими на это юными бандитами не ранее начала XX века. Но даже эти свидетельства нельзя принимать за чистую монету, хотя бы потому, что сторонние люди редко разбирались в особенностях местных ситуаций, даже если понимали местные, зачастую сложные диалекты (в редких случаях говорили на них) и могли противостоять требованиям жадных до сенсаций редакторов. В то время, когда я это пишу, похищение иностранцев — для выкупа или для того, чтобы выторговать у правительства какие-то уступки, — стало в ходу в Йемене. Насколько я могу судить, у освобожденных пленников удается выудить очень мало сколько-нибудь значимой информации.
Разумеется, традиция искажает наши знания даже о тех социальных бандитах XX века — а таких имеется некоторое количество, — о ком мы располагаем точными свидетельствами из надежных источников. И они сами, и те, кто повествует об их приключениях, с детства знакомы с ролью «хорошего бандита» в пьесе из жизни бедных крестьян, и сами на нее пробуются. «Memorias de Pancho Villa» («Воспоминания Панчо Вилья») М.Л. Гусмана не только частично основываются на словах самого Вильи; их автор был одновременно великим мексиканским литератором (по оценке биографа Вильи), а «также чрезвычайно серьезным ученым»
