Анджей Иконников-Галицкий - Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

С точки зрения формальной, причиной цусимской катастрофы стал один-единственный снаряд, тот самый, который разворотил штурманскую рубку «Князя Суворова». Тяжёлое ранение командующего мгновенно сделало всю огромную эскадру неуправляемой, а её корабли – мишенями для упражнения в стрельбе. Но так случилось потому, что командующий, не доверяя адмиралам и капитанам, сосредоточил всё управление в своих руках; недоверие и неуверенность по цепочке передавались от старших офицеров к младшим, от них – к старшинам и матросам. Но и сам командующий не доверял вышестоящему петербургскому начальству, боялся и презирал его. Воинское соединение или боевой корабль – частицы общества. Русское общество было разъединено, расколото взаимным враждебным недоверием. Группировки правящей элиты грызлись между собой, преследуя корыстные интересы. Снизу на эту недостойную возню смотрели со всё возрастающей ненавистью. Грянула война – и за всеобщий разлад было заплачено человеческими жизнями, десятками, сотнями тысяч жизней.

Через месяц после Цусимы матросы броненосца «Потёмкин», проводившего плановые учения в Чёрном море неподалёку от Одессы, захватили и перебили своих офицеров, после чего открыли артиллерийскую стрельбу по городу, целясь в купол здания театра. Потом броненосец обстрелял Феодосию и Николаев и ушёл к румынам. Ещё через двенадцать лет матросы Балтфлота расправились с адмиралами, сожгли в топках тех из офицеров, кто не успел бежать, и пошли на штурм Зимнего. Демоны Цусимы росли и множились, стремительно превращаясь в беспощадных, всеразрушающих духов русской революции.

Кровавое полотнище для царского манифеста

Из всех государственных праздников, отмечаемых в нашей стране (что в Советской, что в постсоветской), как-то особенно не повезло Дню Конституции. На моей памяти он три раза менял свою прописку в календаре: декабрь, октябрь, снова декабрь… И каждый год отмечаем, и никто не помнит, что и почему отмечаем. Послушные Советы или послушные граждане на референдуме проголосовали за написанную кем-то бумажку – что тут помнить-то? А ведь есть по-настоящему памятная дата рождения конституционализма в России. 17 октября 1905 года по старому, 30-го по новому стилю Николай II подписал «Манифест об усовершенствовании государственного порядка». В нём впервые были провозглашены гражданские свободы и основы парламентаризма, в нём же предначерталась судьба всех последующих наших конституций: едва родившись, делаться мёртвой буквой, неисполняемым благопожеланием. Невезучий праздник уместнее было бы называть «Днём поминовения Конституции».

«Смуты и волнения в столицах и во многих местностях Империи Нашей великой и тяжкою скорбью переполняют сердце Наше. Благо Российского Государя неразрывно с благом народным и печаль народная – Его печаль». Так начинается текст знаменитого манифеста. Прочувствованный тон вступления глохнет в велеречивом пустословии официозной речи: «Великий обет царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты…» Длинный абзац заканчивается неприметной полуфразой: «…признали необходимым объединить деятельность Нашего правительства». Далее – три пункта, о том, чем же должно заняться это самое правительство:

«1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав… и

3) Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы, и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей».

И итог, как заклинание: «Призываем всех верных сынов России вспомнить долг перед Родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты…»

Под этим текстом государь император поставил подпись 17 октября 1905 года в пять часов пополудни, в Петергофе, в его «собственной» части – Александрии, в кабинете любимой своей Приморской дачи. (Мемориальное здание не сохранилось: оно сгорело во время войны, а руины его взорваны по решению какого-то советского начальственного самодура.) Через два-три часа о свершившемся знали в Петербурге. Наутро о манифесте трубили телеграфные агентства всего мира. Его полный текст на крыльях газетных страниц разлетелся по России. Грамотные прочитали, неграмотные услышали. Восприняли по-разному.

Московская городская дума сочинила постановление, выдержанное в стиле до боли знакомом. Что, мол, «с чувством глубокого удовлетворения выслушав Манифест от 17 октября… усматривает в этом великом акте залог дальнейшего свободного развития… и приносит от имени отныне свободного населения Москвы благодарное чувство своему монарху». Прилагательное «свободный» употребляется два раза, ровно столько же, сколько в манифесте – существительное «свобода».

Радикальные либералы, объединившиеся в партию конституционалистов-демократов, манифесту возрадовались, но по указке своего вождя и учителя П. Н. Милюкова стали в прибавку к свободам требовать всеобщего равного избирательного права, да ещё и Учредительного собрания на закуску. «Это – новый этап борьбы» – провозгласил сам Милюков своим профессорским голосом – конечно же, на очередном политическом банкете.

Любопытное совпадение: в тот же день, 17 октября, вышел первый номер «Известий Петроградского Совета рабочих депутатов», органа самопровозглашённого, взлелеянного боевой социал-демократией. Душа и острое перо ультрареволюционной газеты – внефракционный социал-демократ (то есть, ни большевик, ни меньшевик) Лев Троцкий. Он тут же выплеснул пламенный гнев по поводу манифеста на страницы «Известий»: «Дана свобода собраний, но собрания оцепляются войском. Дана свобода слова, но цензура осталась неприкосновенной… Дана неприкосновенность личности, но тюрьмы переполнены заключёнными… Дана конституция, но оставлено самодержавие. Всё дано – и не дано ничего».

Огромным массам народа – крестьянам, рабочим, мастеровым, дворникам, кухаркам, лавочникам, бродягам, солдатам и каторжникам – неинтересны были политические тонкости формулировок царского манифеста. В нём они вычитали трижды повторяемое слово «смута» и дважды – «свобода». И принялись действовать, исходя из этой арифметики.

Но мудрые головы во власти, «хорошо информированные» журналисты и те, кого сейчас именуют политологами, а тогда, за неимением термина, называли салонными болтунами, прочитав манифест, увидели в нём акт отречения самодержца в пользу одного-единственного вельможи. Того, о ком шёпотом говорили, как о «диктаторе», «сегуне», «великим визире» при бессильном императоре. Того, кому готовы были даже приписать хитроумную организацию революционного тайфуна – от январского Кровавого воскресенья до грандиозной Октябрьской стачки. Речь о Сергее Юльевиче Витте.

Путь Витте к этой вершине пролегал через грязь интриг, был забрызган кровью соратников и соперников. Несчастья России становились для него этапами карьеры.

Несчастье первое: 1881 год. Убили Александра II; в обществе – страх, в правительстве – неуверенность. Деятельные честолюбцы из тех, что помоложе, решают: пора гнать стариков, окружавших убитого царя, а его преемника брать под опеку. Создаётся «Священная дружина», организация полузаговорщицкая, полуохранительная, с сильным масонским душком. Один из её вождей – граф Илларион Воронцов-Дашков, в прошлом адъютант цесаревича Александра Александровича, нынешнего императора. Когда-то Илларион служил на Кавказе, увлекался спиритизмом. Вызывала мертвецов самая загадочная дама Тифлисского светского общества, будущая основоположница теософии, Елена Блаватская. В таинственных сеансах участвовал двоюродный брат медиумессы, молодой Сергей Витте. Так, благодаря духам усопших, худородный Витте свёл важное знакомство с влиятельным аристократом. В нужный момент граф Илларион вспомнил старое знакомство. Имя Витте числится среди участников «Священной дружины», оно становится известно в высших сферах. При поддержке могущественных покровителей Витте занимает важный пост в правлении Юго-Западных железных дорог в Петербурге.

Несчастье второе: крушение императорского поезда у станции Борки в 1888 году. Знаковое совпадение: катастрофа, в которой погибли десятки людей и лишь чудом уцелел император Александр III с семейством, случилась тоже 17 октября… Железнодорожное начальство, в том числе и Витте, под подозрением. Неожиданно государь высказывает пожелание не искать виновных; осуждены стрелочники, Витте же становится директором Департамента железных дорог (распространяются слухи, что якобы он предупреждал о возможной катастрофе, но его не послушали…). Через четыре года он возносится на пост министра финансов. (Воронцов-Дашков в это время – министр двора, «особа, приближённая к императору».)