Игорь Молотов - Черная дюжина. Общество смелых
Вождь РНЕ внимательно разглядывает меня.
— Кстати, о пропаганде. Помимо распространения листовок, книг, кассет с выступлениями, я ставил задачей обязательно вести устную пропаганду, а как зачет — привлечение как минимум четырех-пяти новых членов в организацию. Если кто-то не приводил в течение двух-трех месяцев, я лично садился и говорил с человеком. Обычные отмазки «среди моих знакомых одно говно, или я не умею складно говорить» преодолевались за час беседы.
— Александр Петрович, очевидно, что строительство «Памяти» шло как бы на ощупь — ведь опыта создания организаций ни у кого не было. Насколько правильно было то, что вы видели? Мы же помним череду расколов, бесноватого Осташвили…
— Вопрос о том, что я считаю правильным, а что неправильным, неправомерен. Те изменения, которые происходили, они происходили в основном с одобрения центрального совета и большей части старого актива, потому что все понимали, что изменяться необходимо. Были, конечно, хмыри, типа братьев Поповых, которые на совете или вообще при общении молчали и поддакивали, но, как потом быстро выяснилось, пытались мутить воду за спиной. Но эти люди были абсолютно неверующие, зацикленные исключительно на трезвенничестве, не просто атеисты, но, как большинство трезвенников того времени, антихристиане. Поэтому нам раньше или позже пришлось бы с ними расстаться. Курс был взят на то, чтобы «Память» стала православной, монархической, националистической организацией. И сам понимаешь, что наследие ВООПИК должно было или принять это, или тихо свалить.
Кстати, вот ты спросил про «череду расколов в «Памяти». С одной стороны, они проистекают из того, о чем я говорил прямо перед этим. Изменение «Памяти» и превращение ее в православно-националистическую организацию, сам понимаешь, очень многих не устраивало. Это же ведь 80-е годы. Это еще СССР, и вдруг вместо общества «беспартийных коммунистов» православные, да еще националисты, да еще монархисты. Причем этот дрейф был сделан довольно быстро. Я не просто полагаю, я знаю, что практически все имитации расколов были вызваны именно этим. Появлялись какие-то смешные, на первый взгляд, люди, типа Смирнова или Сычева, которые, пару раз посидев у Васильева, вдруг заявляли, что они и есть «Память», и их заявление вдруг публиковал журнал «Огонек». Были люди и похитрей, такие как Филимонов, который какое-то время втирался в доверие, а уж позже имитировал «раскол». Васильев, конечно, это воспринимал очень эмоционально. Действительно, если Сычев и Смирнов-Осташвили просто заявили, что они, дескать, и есть «Память», то Филимонов, длительное время находившийся в организации, стал названивать людям, очерняя Васильева, с целью склонить к выходу из организации. И безусловно, если люди приходили и рассказывали Дмитрию об этом, то приятного в излагаемом было мало. С одной стороны — на это вообще можно было не реагировать, и все это затухло бы очень быстро. Но с другой стороны, это был и неплохой информационный повод для пропаганды. Иллюстрация к тому, как КПСС борется с «Памятью». К тому же и опять я сказал, что череда этих замеченных народом попыток расколов дает нам право сконцентрировать руководство и внимание на Васильеве, уменьшив значение совета как такового. И введение туда новых членов совета, отправив на отдых наследие ВООПИК.
— Кстати говоря, Осташвили много раз заявлял о том, что у Васильева имелись колоссальные по тем временам средства — получал он их от КГБ и арабов. «У него «Икарусы» и японский магнитофон»! помните?
— Ну, у зависти глаза велики. Это раз. Во-вторых, ты ж сам понимаешь, что приврать нужно было обязательно. Были, конечно, определенные совокупные средства и возможности, те же, например, ксероксы промышленные, денег немало, картриджи. Опять же, поездки по сто человек туда-сюда, кормить, поить. По понятиям голожопого Костика и его шпаны это, конечно, много. Например, вместо ксерокса можно было купить машину. Но Костик ведь не знал, что мы их не покупали, ксероксы. Да и вообще, этот крысеныш раза два-три всего заходил-то. Я хотел его погасить, а Дима сказал: не надо. Может, боялся шума. А чего боялся, все одно, его кончили. — Баркашов засмеялся. — Деньги, конечно, были, но не те, о которых говорят «с придыханием». Тема была такая, что многие в ней были заинтересованы.
— Это было действительно уникальное время. Но в итоге и вы приняли решение покинуть фронт «Память» и создать движение, которое потрясет всю Россию. Сейчас существует очень много досужих рассуждений по этому поводу, версий, слухов, наконец. Что происходило на самом деле?
— Вначале у нас возникли разногласия по поводу ведения агитации и пропаганды. Васильев хотел, чтобы пропаганда велась газетой, это большой формат, довольно много листов, и соответственно малый тираж. А время-то требовало уже более масштабной агитации. Я настаивал на том, что должны быть листовки и выпускать по темам, большой тираж, с долгоиграющей темой. Под каждую тему большой тираж. Потом возникли разногласия по форме и содержанию пропаганды. В газете соответственно писались длинные статьи, в большинстве про преимущества дореволюционной России. Исключительно в монархическом ключе. На что я возражал: во-первых, статьи слишком длинные и занудные, и среднестатистический человек читать не будет. Во-вторых, я указывал на то, что мы и так хорошо продвигаем идею монархии, но чрезмерная поспешность может приводить к обратному, так как люди готовы принимать это только в определенных порциях и вместе с антисемитизмом и национализмом.
Ну, представь: совок, 1989 год, а совку говорят: вы жили и родились в говне. Очень «умная» пропаганда своих идей. К тому же я считал, что мы можем сработать на масонов, если будем спешить. То есть Дима усмотрел, что я хочу отойти от монархизма, а я ему пояснял, что наши возможности меньшие, чем у наших противников, и они перехватят тему. В общем, так и вышло. Чуть позже жидки, Чубайс перехватили тему с цареубийством, обманув всю страну якобы найденными совсем в другом месте мощами (останками). И под это натурализовали в РФ кирилловичей — Машу и Гошу. Но в любом случае я опирался на ситуацию, вместо увеличения наших рядов происходила консервация. То есть рост численности становился малозначительным. А при этом и контингент не шибко радовал. В результате как-то самой собой сложилось, что мне нужно было выходить или «двигать» Васильева. Но двигать я его не хотел. Устраивать «расколы» — тем более. Мы с ним спокойно поговорили и договорились, что я выхожу и чуть позже создаю новое движение. Это было в августе 1990 го да. Надо сказать, что Васильев отнесся к этому с пониманием. Дело в том, что в принципе я забрал наиболее жестких, они не хотели оставаться под Васильевым, и если бы я не ушел, забрав их, то была бы заваруха, недовольство было уже значительным. А так какой раскол? Никто «Память» не колол. Вышли. Через пару месяцев создали другую организацию. Да, с Димой мы контактировали все последующее время.
— С чем вы связываете постепенное угасание фронта? Почему с середины 90-х, а может, и раньше начался закат «Памяти» Васильева?
— Про причины заката я в принципе уже сказал. Дима думал, что будет монополистом монархической идеи всегда. А получилось, что даже жиды попытались сыграть на этом. То есть сама идея была глубоко оппозиционна даже в конце 80-х, и это привлекало к «Памяти» внимание. А в первой половине 90-х только ленивый не стал монархистом. Опять же, про Чубайса и Немцова, которые, как с писаной торбой, прыгали и с наследниками Гошей и Машей, и с цареубийством, обыграв все по-своему. И типа, они белые, а все остальные красные, если против них.
Скажу больше: я человек очень верующий, это если мягко сказать. К тому же с большим опытом жизни и общения с людьми. Я и тогда, и сейчас убежден, как говорили святые отцы в Земле Русской просиявшие, что сам Господь укажет царя. Последнего православного царя, для противостояния антихристу. И это, разумеется, будет человек не выбранный умом людей, ибо всяк человек в ошибках своих. Такого царя выбрать человекам нельзя. Это мы слышим и у св. Серафима Саровского: Господь укажет, чудесным образом, что ни у кого не будет сомнений, что царь от Господа… но одни встанут за него и за веру, а другие будут против, и это в России.
Баркашов встает из-за стола и подходит к старым, еще царским иконам. Долго и пристально рассматривает образа:
— Когда пытаются народу «сватать» то кирилловичей, то еще кого, мне, честно говоря, смешно. Они же на Божий Промысел посягают. Дураки. Это последнее явное действо Воли Божьей перед Армагеддоном. А они на это посягают. Он же их размажет, как грязь.
— Это абсолютно точно. Вернемся все-таки к «Памяти» и РНЕ. Чем кардинально отличались они и в чем они были схожи?
— Здесь скорее нужно тезисно. Ну, во-первых, в вопросе монархии. «Память» слишком уж идеализировала дореволюционную монархию. РНЕ — нет. Действительно, разница в культурном и ментальном между простым народом и правящим классом была слишком велика. Собственно, как два разных племени. Про материальный достаток я не говорю, именно в ментальности. Поэтому пытаться копировать дореволюционный монархизм неправильно. И даже святые подчеркивали: того православия, что было прежде, уже не будет, сам Господь посадит на престол сильного царя. О чем говорит эта фраза святого?
