Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Рис. Клавдий Альбин. 

Благодаря только своим личным достоинствам Песценний Нигер, несмотря на незнатность своего происхождения, воз­высился до прибыльного и важного командования в Сирии, которое при внутренних междоусобицах могло проложить ему путь к престолу. Впрочем, по своим дарованиям он, как кажется, был годен скорее для второстепенного, нежели для высшего, поста в империи; он не мог равняться со своими со­перниками, хотя и мог бы быть отличным помощником для Севера, который впоследствии выказал величие своего ума, приняв некоторые из полезных учреждений, введенных его побежденным врагом. Во время своего управления Нигер приобрел уважение солдат и любовь местного населения. Су­ровой строгостью дисциплины он поддержал в армии муже­ство и повиновение, а изнеженные жители Сирии восхища­лись не столько мягкой твердостью его управления, сколько его приветливым обхождением и тем, что он с удовольствием посещал их беспрестанные роскошные празднества. Лишь только известие о зверском умерщвлении Пертинакса до­стигло Антиохии, вся Азия пожелала, чтобы Нигер отомстил за его смерть и сам принял императорское достоинство. Легионы, стоявшие на восточной границе, приняли его сторо­ну; все богатые, но безоружные провинции, лежащие между Эфиопией и Адриатическим морем, охотно подчинились его власти, а цари по ту сторону Тигра и Евфрата поздрави­ли его с избранием и предложили ему свои услуги. Но Нигер не имел достаточной твердости ума, чтобы уметь воспользо­ваться таким внезапным наплывом благоприятных обстоя­тельств; он льстил себя надеждой, что его восшествие на пре­стол не встретит препятствий, со стороны каких-либо сопер­ников и что оно не будет запятнано пролитием крови в меж­доусобице, и в то время, как он наслаждался суетным бле­ском своего триумфа, он ничего не предпринимал, чтобы обеспечить победу. Вместо того чтобы войти в переговоры с могущественными западными армиями, которые были в со­стоянии решить судьбу империи или по меньшей мере силь­но повлиять на нее, и вместо того чтобы немедленно дви­нуться в Рим и в Италию, где с нетерпением ожидали его прибытия, Нигер тратил среди наслаждений Антиохии те невозвратимые минуты, которыми деятельно пользовался решительный и предприимчивый Север.

Рис. Песценний Нигер.

Паннония и Далмация, занимавшие все пространство меж­ду Дунаем и Адриатическим морем, принадлежали к числу самых поздних завоеваний римлян и стоили им всего более усилий. Двести тысяч тамошних варваров взялись за оружие для защиты своей национальной свободы, навели страх на престарелого Августа и заставили Тиберия быть крайне бди­тельным и осторожным, несмотря на то что он находился во главе всех военных сил империи. Паннония в конце кон­цов подчинилась военной силе и учреждениям Рима. Но ее недавнее покорение, соседство и даже примесь непобежден­ных племен и, может быть, климат, как было замечено благоприятствовавший размножению крупной породы людей с ограниченными умственными способностями, - все это со­действовало тому, что ее жители сохранили некоторые ос­татки своей прежней свирепости и под смиренной личиной римских подданных нередко обнаруживали отвагу своих предков. Их воинственная молодежь была неистощимым за­пасом рекрутов для тех легионов, которые были расположе­ны по берегам Дуная и которые вследствие беспрестанных войн с германцами и сарматами приобрели репутацию самых лучших войск империи.

Паннонйская армия находилась в ту пору под командова­нием африканского уроженца Септимия Севера, который, мало-помалу возвышаясь по службе, умел скрывать свое от­важное честолюбие, никогда не отвлекавшееся от своей пос­тоянной цели ни приманкой удовольствий, ни страхом опас­ностей, ни чувствами человеколюбия. При первом изве­стии об умерщвлении Пертинакса он собрал свои войска, описал им самыми яркими красками преступления, дерзость и слабость преторианской гвардии и воодушевил легионы воззванием к восстанию и к отмщению. Он окончил свою речь (и это окончание все нашли в высшей степени красно­речивым) тем, что обещал каждому солдату около 400 ф. ст., то есть вдвое больше той гнусной подачки, за которую Юли­ан купил империю. Армия тотчас приветствовала Севера именами Августа, Пертинакса и императора, и он таким об­разом наконец достиг того высокого положения, на которое его призывало сознание своих достоинств, а также длинный ряд снов и предсказаний, бывших продуктом или его суеве­рий, или его политики.

Рис. Септимий Север.

Новый кандидат на императорский престол понимал выго­ды своего положения и умел ими пользоваться. Управляемая им страна простиралась до Юлианских Альп, через которые было нетрудно проникнуть в Италию, и он помнил слова Ав­густа, что паннонийская армия может появиться через де­сять дней под стенами Рима. Действуя со скоростью, соот­ветствовавшей важности предприятия, он мог основательно надеяться, что он успеет отомстить за смерть Пертинакса, наказать Юлиана и сделаться с согласия сената и народа за­конным императором прежде, нежели его соперники, отде­ленные от Италии огромными водными и сухопутными пространствами, узнают о его успехах или даже только о его избранни. Во время всего похода он позволял себе останавливаться лишь на самое короткое время для сна и для утоления голода; он шел во главе своих колонн пешком и в полном вооружении, старался внушать войскам доверие и привязанность, поощрял их усердие, внушал им бодрость, поддержи­вал их надежды и охотно разделял с простыми солдатами все лишения, помня, как велика ожидаемая им за то награда.

Несчастный Юлиан ожидал, что ему придется оспаривать верховную власть у легата Сирии, и считал себя достаточно к этому подготовленным, но в непреодолимом и быстром приближении паннонийской армии он видел свою неизбежную гибель. Прибытие каждого курьера усиливало его осно­вательные опасения. Он получил одно за другим известия, что Север перешел через Альпы, что италийские города, не желавшие или не бывшие в состоянии остановить его наступательное движение, встречали его с самыми горячими изъ­явлениями радости и преданности, что важный город Равен­на сдался ему без сопротивления и что адриатический флот был в руках победителя. Неприятель уже находился в двух­стах пятидесяти милях от Рима, и с каждой минутой сужива­лась сфера деятельности и власти Юлиана.

Впрочем, он попытался если не предотвратить, то по край­ней мере отдалить свою гибель. Он стал искать опоры в про­дажной преданности преторианцев, наполнил город бесплод­ными военными приготовлениями, воздвиг укрепления вок­руг предместий и даже укрепил дворец, как будто была ка­кая-нибудь возможность защитить этот последний оплот против победоносного врага, когда не было никакой надежды на помощь извне. Страх и стыд не позволили гвардейцам по­кинуть его знамена, но они трепетали при одном имени паннонийских легионов, находившихся под командованием опытного легата и привыкших одерживать победы над варварскими обитателями холодных берегов Дуная. Они со вздохом отказались от приятного препровождения времени в банях и в театрах для того, чтобы взяться за оружие, владеть которым они почти совсем отучились и тяжесть которого ка­залась им обременительной. Они надеялись, что вид слонов наведет ужас на северную армию, но эти дурно выученные животные сбрасывали на землю своих седоков, а неуклюжие военные маневры моряков, вызванных из Мисены, служили для черни предметом насмешек; между тем сенаторы смотрели с тайным удовольствием на затруднительное положе­ние и бессилие узурпатора.

Во всех своих действиях Юлиан обнаруживал страх и нере­шительность. Он то настоятельно требовал, чтобы сенат признал Севера общественным врагом, то выражал желание разделить с командиром панноннйской армии император­скую власть. Он то отправлял к своему сопернику офици­альных послов консульского звания для ведения перегово­ров, то подсылал к нему тайных убийц. Он приказал, чтобы весталки и жрецы вышли в своих облачениях и в торжест­венной процессии навстречу паннонийским легионам, неся священные символы римской религии, но в то же самое вре­мя он старался узнать волю богов и умилостивить их путем магических церемоний и постыдных жертвоприношений.

Север, не боявшийся ни его военных приготовлений, ни волшебных чар, старался ограждать себя только от одной опасности - от тайного заговора и с этой целью окружил себя отрядом из шестисот избранных людей, которые никогда не покидали его и не снимали своих лат ни ночью ни днем в те­чение всего похода. Постоянно продвигаясь быстрым шагом вперед, он перешел без затруднений ущелья Апеннин, скло­нив на свою сторону войска и послов, которые были отправ­лены к нему навстречу с целью задержать его движение, и остановился на короткое время в Интерамне, почти в семи­десяти милях от Рима. Его торжество уже было несомненно, но оно могло бы стоить много крови, если бы преторианцы стали от отчаяния сопротивляться, а Север был одушевлен похвальным честолюбием вступить на престол, не обнажая меча. Его агенты, рассыпавшись по столице, уверяли гвардейцев, что, если только они предоставят на волю победите­ля судьбу своего недостойного государя и судьбу убийц Пер­тинакса, Север не будет возлагать на всю гвардию ответст­венность за это печальное событие. Вероломные претори­анцы, сопротивление которых не имело иного основания, кроме злобного упорства, с радостью согласились на столь легкие для них условия, захватили почти всех убийц и объя­вили сенату, что они более не намерены служить Юлиану. Собравшись по приглашению консула на заседание, это соб­рание единогласно признало Севера законным императором, декретировало божеские почести Пертинаксу и произнесло над его несчастным преемником приговор, присуждавший его к низвержению с престола и к смертной казни. Юлиан был отведен в одну из дворцовых бань и обезглавлен как са­мый обыкновенный преступник. Таков был конец челове­ка, купившего ценой огромных сокровищ шаткий и окру­женный опасностями престол, на котором он продержался только шестьдесят шесть дней. А почти невероятный поход Севера, совершившего во главе многочисленной армии в столь короткое время переход от берегов Дуная до берегов Тибра, свидетельствует и об изобилии продуктов земледелия и торговли, и о хорошем состоянии дорог, и о дисциплине легионов, и, наконец, о бесстрастной покорности провинций.