Очерки по истории советской науки о древнем мире - Иван Андреевич Ладынин
Я смею думать, что данное мое разъяснение снимает с моего научного имени [545] обвинение, возведенное «слишком поспешно» без какого-либо основания [546] С. Я. Лурье.
В. Струве
8 мая, 1926 г.
ОТВЕТ НА ОБВИНЕНИЕ СО СТОРОНЫ С.Я. ЛУРЬЕ В ПОХИЩЕНИИ ЕГО МЫСЛИ
В качестве выпуска I-а серии «Истории анархической мысли» (под редакцией А. Борового) появилась популярная книжка С. Я. Лурье «Предтечи анархизма в древнем мире», книгоиздательство «Голос Труда», Москва, 1926 г. Здесь в подстрочном примечании [547] на стр. 37–38 [548] автор выступает против меня со следующим обвинением:
Летом 1923 г. я выступал, уверяет Л<урье> [549], на его докладе в Палестинском Обществе, доказывая невозможность его теории [550], сводящей египетские пророческие тексты, в том числе и эрмитажный папирус № 1116B, к литературной переработке мифа борьбы Сета и Гора. Несмотря на это, согласно его, Л<урье> [551], утверждению, я в финале моей статьи об эрмитажном папирусе № 1116B 1), сданной в печать в 1920 г., но напечатанной в 1925 г.[552], изложил вкратце его теорию, хотя в основной части моей [553] статьи «не содержится ни одного довода в пользу связи эрмитажного папируса с мифом о Горе». Из этого мой обвинитель делает вывод, что финал статьи противоречит ее основной части и, следовательно, «прибавлен, очевидно, позже» уже под влиянием его доклада, но, как отмечается курсивом, без упоминания имени автора доклада. На это обвинение Л<урье>, построенное на одной лишь [554] догадке, я отвечаю:
1) Я не прибавлял финал моей статьи [555].
Сверстана была моя статья, согласно указанию И. А. Орбели [556], не позднее 1923 г., так как уже 6-го мая 1923 г. им [557] были приготовлены два сверстанных и сшитых экземпляра Записок для цензуры, в которые [558] вошла и моя [559] статья [560].
2) «Критика текста», примененная Л<урье>, построена на недоразумении: то, в чем усмотрел Л<урье> свою [561] теорию, я [562] применил в 1919 г.[563] не к эрмитажному папирусу, а к другому тексту иной эпохи: действительно, на стр. 226 Записок я пытаюсь установить генетическую линию, соединяющую пророчество эрмитажного папируса XII–XIII Дин<астий> с пророческими памятниками Египта предшествующей и последующей эпох. Вот мои подлинные слова: «Сравним строки нашего Эрмитажного папируса о грядущем царе-Спасителе со свидетельством мессианического чаяния другой, более ранней эпохи IX–X Дин<астий>, когда насилия знати и также вторжение варваров повергли страну в бедствие. Тогда томление по Спасителю нашло отклик свой на стенках саркофагов в тихой обители мертвых.
Древней легенде о рождении Гора……[564] была придана тогда драматическая форма пророчества о пришествии Мессии………… [565]
Исида, беременная Гором, восклицает:…………[566]»
Следует перевод текста, приведенного Lacau в Rec<ueil> de trav<aux> 29, 143.
3) По поводу [567] моих возражений летом 1923 г.[568] на докладе Л<урье> я категорически утверждаю, что я не говорил о невозможности применения данной теории к приведенным им конкретным текстам. Единственный текст, в котором пророчество о Мессии и миф о Горе, сыне Осириса, являются связанными, а именно текст, изданный P. Lacau, был неизвестен Л<урье> [569], как не специалисту [570].
«10» Мая 1926 года
В. СТРУВЕ.
Копия соответствует экземпляру, посылаемому в редакцию журнала «Научный Работник» [571].
Секретарь … [572] АН СССР А. Толмачев.
9. Концепция феодализма на древнем Востоке и работы В.В. Струве 1910-х – начала 1930-х гг.[573]
Теоретические искания, связанные с определением характера общественного строя древнего Востока, в советское время были одним из немногочисленных «исследовательских полей», предоставлявших возможность, оставаясь в рамках марксистской парадигмы и используя (по крайней мере, формально) ее категории, сказать нечто оппозиционное официальному дискурсу; и в силу этого они опять же еще в советское время привлекли серьезное внимание исследователей историографии [574]. Вместе с тем это внимание распределилось довольно неравномерно. В наибольшей мере оно адресовалось двум позициям, представлявшимся альтернативными: теории рабовладения на древнем Востоке и гипотезе о так называемом «азиатском способе производства», чрезвычайно привлекательной для сторонников неформального применения марксистской методологии своими истоками в единичных высказываниях К. Маркса [575]. Несравненно меньшее внимание привлекла к себе позиция, практически господствовавшая в раннесоветской науке 1920-х – начала 1930-х гг., согласно которой общества древнего Востока были феодальными. В историографических этюдах советского времени ее упоминания носят скорее констатирующий характер [576], а в постсоветское время ей практически не уделялось внимание. В значительной мере это положение вещей ожидаемо: авторы таких этюдов сами работали в рамках марксистской парадигмы и, кроме того, неизменно рассматривали «формационные» характеристики того или иного общества как не исследовательские модели, которые имеют ограничения в своем применении и не обязательно исчерпают все аспекты исторической реальности, а как опыты ее адекватного описания [577]. Советских специалистов по историографии в первую очередь интересовало, кто из дискутировавших в 1920–1930-е или в 1960-е гг. был «на самом деле прав»: им не была свойственна отстраненная, без собственного «вовлечения в дискуссию» постановка вопроса, почему, под влиянием каких объективных (а тем более субъективных, о которых могло быть и неудобно сказать) обстоятельств ее участники высказывали именно такие идеи [578]. Сторонники «феодальной концепции» 1920–1930-х гг. не могли быть правы, поскольку их позиция расходилась с интенцией марксистского эволюционизма, не допускавшего существования одной и той же формации в течение пяти тысячелетий [579]; кроме того, эта концепция выглядела антикварно и сама по себе, и по своим еще дореволюционным немарксистским истокам (см. далее) [580]. В отличие от них сторонники рабовладения на древнем Востоке и «азиатского способа производства» озвучивали концепции, бывшие специфическими порождениями советского времени – соответственно, научным официозом и его альтернативой, в 1960–1970-е гг. слывшей едва ли не диссидентством [581]: неудивительно, что именно им продолжало уделяться преимущественное внимание
