Очерки по истории советской науки о древнем мире - Иван Андреевич Ладынин
Обвинение, с которым С.Я., на основании догадки, выступает против меня, действительно тяжелое. Ведь он категорически утверждает, что я, заслушав в 1923 г. его доклад и оппонируя его теории, все же использовал данную гипотезу, изменив в угоду ей финал статьи, которая была написана в 1919 г. и сдана в печать в 1920 г. Подобное сознательное похищение чужой мысли заслуживает всякой кары, и право и обязанность каждого честного ученого разоблачать преступления такого рода. Но ввиду серьезности преступления нельзя, конечно, ограничиваться догадкой, хотя бы и остроумной, но надо перед произнесением обвинения произвести расследование, которое может подтвердить или не подтвердить вспыхнувшую догадку. В данном конкретном случае С.Я. должен был тотчас же по прочтении оттиска названной статьи, который он получил от меня уже летом 1925 г., обратиться к ответственному редактору того органа, в котором появилась эта моя статья, за необходимыми справками. При этом он узнал бы, что данный периодический орган уже не называется более «Записки Вост<очного> отд<еления> Русск<ого> Арх<еологического> Общ<ества>», как он назван еще на оттиске моей статьи, а «Записки Коллегии Востоковедов при Азиатском Музее Росс<ийской> Ак<адемии> Наук». В предисловии к I тому этих Записок, в котором появилась моя статья, С.Я. прочитал бы, что печатание большей части тома было начато в 1921 г. и происходило под наблюдением И. А. Орбели [535]. Последний, конечно, представил бы все справки, необходимые С.Я. К сожалению, С.Я., несмотря на всю тяжесть обвинения, взводимого на меня, совсем не обращался к проф<ессору> И. А. Орбели, и, ввиду этого упущения со стороны моего обвинителя, я был поставлен в необходимость сам обратиться за соответствующими справками к проф<ессору> И. А. Орбели. Глубокоуважаемый И. А., со своей всегдашней готовностью помогать в установлении истины, дал мне следующую справку, которую я привожу in extenso: «Статья Струве была сдана мне в 1920 г., набрана в 1921 или 1922 г. (не позже февраля), но я почти уверен, что это было в 1921 г. Сверстана она была не позднее весны 1923 года, так как уже 6 мая 1923 г. мною были приготовлены два сверстанных и сшитых экземпляра Записок для цензуры, в которые вошла и статья Струве. Я хорошо помню обыкновенно, если в готовую статью делаются существенные вставки, тем более – резко меняющие текст, и должен засвидетельствовать, что никаких серьезных изменений, вставок и выкидок в этой статье Струве, в ее конце, сделано не было. Помню и то, что меня интересовала возможность сокращения конца статьи строк на 12 для удобства составления тома, но автор не счел возможным сделать это. Все эти обстоятельства, во всяком случае, имели место до лета 1923 г., после какого срока и до момента сдачи дел редакции З<аписок> В<осточного> О<бщества> никаких изменений того характера, какой предполагает текст Лурье, за исключением буквенных поправок, Струве не делал. Текст же, напечатанный в I томе Записок, не отличается от сохранившегося в моем старом контрольном экземпляре».
Я думаю, что результат столь любезно представленной мне справки проф<ессора> И. А. Орбели дает мне право утверждать, что я не мог изменить конец моей статьи после заслушания летом 1923 г. доклада С. Я. Эту справку мог получить, конечно, и С. Я. Но он не обращался за ней к проф<ессору> И. А. Орбели и решился обвинить без какого-либо доказательства своего товарища в похищении чужой мысли. Ведь нельзя же назвать доказательством «критику текста» моей статьи, основанную притом на сплошном недоразумении, чтобы не сказать больше. К выявлению этого недоразумения я теперь и приступлю.
С.Я. устанавливает, как мы видели выше, что финал моей статьи об «Эрмитажном папирусе», где я вкратце изложил его теорию, не находится решительно ни в какой связи с предыдущей частью, так как во всей моей статье «не содержится ни одного довода в пользу связи Эрмитажного папируса с мифом о Горе». Из этого С.Я. и делает вывод, что финал статьи прибавлен, очевидно, позднее уже под влиянием его доклада. Мой обвинитель, по-видимому, применил метод внутренней критики, который разлагает исследуемый текст на его составные элементы путем установления внутреннего противоречия в отдельных его частях. Но этот метод может дать положительные результаты лишь при наличии добросовестности и внимательности со стороны исследователя [536]. Добросовестность или [537] внимательность С.Я. к исследуемому им тексту моей статьи станут явными, если я перескажу и отчасти процитирую стр<аницу> 226-ую I тома Записок, на которую он ссылается.
На страницах, предшествующих 226‑й, я установил, что наш Эрмитажный папирус является пророчеством ex eventu, составленным в конце Среднего Царства (XII–XIII дин<астии>). На стр<анице> 226 я пытаюсь установить генетическую линию, соединяющую пророчество Эрмитажного папируса с пророческими памятниками Египта предшествующей и последующей эпох. Вот мои подлинные слова: «Сравним строки нашего Эрмитажного папируса о грядущем царе-спасителе со свидетельством мессианического чаяния другой, более ранней, эпохи IX–X дин<астий>, когда насилия знати и также вторжение варваров повергли страну в бедствие. Тогда томление по спасителю нашло отклик свой на стенках саркофагов в тихой обители мертвых. Древней легенде о рождении Гора, восстановителя попранных прав отца своего, победителя злого Сета, бога пустыни, таящей врагов Египта, была придана тогда драматическая форма пророчества о пришествии мессии, которое должно вселить радость и ликование в сердца богов и людей исстрадавшейся страны. Исида, беременная Гором, восклицает……». Следует перевод текста, приведенного P. Lacau в Rec<ueil> de trav<aux> 29, 143 [538].
Эта данная мной обстоятельная выдержка из моей статьи с очевидностью доказывает, что выхваченная из контекста короткая цитата, приведенная С.Я.: «древней легенде о рождении Гора и т. д.», не относится совсем к Эрмитажному папирусу, а к другому тексту предшествующей эпохи. Поэтому и понятно, что я в предшествующей части моей статьи не приводил никаких доводов в пользу связи Эрмитажного папируса с мифом о Горе. Из этого же следует, что никакого противоречия между финалом и основной частью моей статьи не существует. Если же С.Я. мог его усмотреть, то это может быть объяснено, я готов допустить [539], невнимательным [540] отношением к тексту моей статьи. Но и невнимательность [541]
