Советская ведомственность - Коллектив авторов
Таким образом, в предвоенном Советском Союзе произошла эволюция типов рационализации практик (у)правления, которые использовали артикуляцию ведомственности: 1) политическая гувернаментальность, которая вписывала управленческие и бюрократические проблемы в дискурс Большого террора и большой политики на уровне наркоматов; 2) гражданская гувернаментальность, которая призывала к созданию хозяйственно-производственных активов и к отказу от практик единоначалия; 3) дисциплинарная гувернаментальность, которая означала внедрение государственной дисциплины в качестве не только дискурсивной, но и социальной практики контроля над населением. В каждом случае ведомственность меняла свое значение: в эпоху террора она воспринималась как политическая категория, которая маркировала вредителей и троцкистов, в контексте организации активов ведомственность – это скорее то, что мешало выявлению этих вредителей, а в условиях дисциплинарного порядка ведомственностью было в первую очередь невыполнение плана и нарушение социалистических законов. Одновременно большевики темпорально редуцировали ведомственность до состояния пережитка капитализма и феодализма. В конечном итоге в предвоенном публичном дискурсе гувернаментализация переосмысливала советскую управленческую технику от «канцелярско-бюрократического метода» к «практической деятельности» по реальному контролю исполнения управленческих решений и поддержанию государственной дисциплины. Руководители перевоплотились в агентов государства на заводах и предприятиях, в управленцев действия, которые боролись с ведомственными подходами.
Разрыв гувернаментальности
В июне 1941 года гувернаментализация Советского государства достигла апогея. Страна превратилась в общество государственной дисциплины, а ведомственность стала главным врагом дисциплинарного порядка. Война укрепила режим и удвоила контроль над населением. Теперь это была не просто государственная дисциплина, но дисциплина военная: «Дисциплина в хозяйстве во время войны не может уступать железной воинской дисциплине на фронте»[420]. Центральные газеты вещали о триумфах советских заводов и предприятий, работающих на нужды фронта и обороны. Все хозяйственные организации перестраивались под новые правила: «Аппарат наркомата, главка, завода должен чувствовать себя частью военного аппарата нашего государства»[421].
Вместе с переустройством хозяйственного аппарата изменялся и советский управленец. В первые месяцы войны произошло развитие устоявшейся в предвоенные годы мысли о хозяйственном руководителе, который нацелен на практическую деятельность и государственную дисциплину. Военная рационализация также делала акцент на внеканцелярском и внебюрократическом стиле руководства. С этого времени (у)правление действием по-настоящему становилось искусством (у)правления:
Поэтому так же, как от военных командиров требуется сейчас высокое военное искусство в борьбе с врагом, – от командиров производства, хозяйственного аппарата требуется большое искусство маневрирования производственными мощностями, умение выжать из техники все, что она может дать, большая мобильность и оперативность в выполнении правительственных заданий[422].
Более того, этот тип управленца получил права свободы действия и решения в зависимости от ситуации на местах. Рациональность в период войны трактовала государственный интерес, который прежде ограничивал стиль управления, как независимость и свободу действий хозяйственника. Расширение полномочий, с которыми управленец мог самостоятельно решить все проблемы производства и не отвлекать государства от военных задач, – вот в чем была суть новой интерпретации государственного интереса:
От командиров хозяйства – больших и малых – требуется сейчас особенная инициатива, особенное умение налаживать военное производство, осваивать новые марки и профили металла, новые типы машин, новые материалы. Сейчас громадную роль играет использование местных ресурсов и возможностей. Каждый хозяйственник должен постоянно изыскивать возможности увеличения выпуска продукции, как можно меньше обременяя государство. Если есть местное топливо – добывай его, не жди привозного. Если можно собственными силами сделать станок – сделай его, не требуй у государства. Если можно у себя восстановить отработанный инструмент – восстанавливай, не бери новый у наркомата. Давай государству побольше, требуй у государства поменьше! Именно так поступают большевистские хозяйственники[423].
В условиях войны публичный дискурс освобождал советское государство от каких-либо административных и управленческих проблем и несовершенств. Рационализация ведомственности в дискурсе отсутствовала в той мере, в какой государство больше не признавало ее наличие в хозяйственных отношениях. Чем ближе государство было к победе в священной войне, тем меньше было ведомственной категоризации. Писатель А. А. Фадеев так сформулировал эту установку: «Залог нашей победы в том, чтобы весь наш тыл, колхозы, промышленные предприятия, все рабочие, крестьяне, интеллигенция, мужчины, женщины работали, поставив интересы общего дела, интересы родины, интересы судьбы народной выше интересов ведомственных, частных, узко личных»[424].
С одной стороны, дискурсивное исключение ведомственности можно объяснить тем, что любая ее репрезентация, будь то канцелярщина или волокита, будь то ведомственные споры или несоблюдение государственных интересов, подрывала веру в победу над фашизмом. Однако Фадеев указал на другую важную интенцию. Писатель говорил о реципрокности, утвердившейся связи граждан и государства. В стране, где сформировалось сталинское гражданство и население было закалено государственной дисциплиной, ведомственность не могла существовать априори. В первую очередь эта реципрокность относилась к советским управленцам, которые в новых реалиях конструировали межведомственные связи без ведомственности:
Забота об общегосударственных интересах, об удовлетворении нужд фронта должна определять всю деятельность хозяйственников. Не может быть места мелким ведомственным интересам, ведомственному сутяжничеству при планировании производства, при решении вопросов кооперирования. Взаимопомощь предприятий и целых отраслей промышленности должна чувствоваться во всем. Если у тебя накопился ценный технический опыт – передай его соседу. Если ты можешь помочь другому предприятию и в выполнении его заданий – не жди, прояви инициативу, предложи услуги. Было бы преступлением перед родиной создавать удобства своему предприятию в ущерб другим[425].
Наступило общество тотальной реципрокности. Советские газеты начали изображать фабрики и заводы без болтовни, суетни, крика и разговоров, без брака в работе и с перевыполненными показателями. Ключ к эффективному «управлению коллективом» был в усилении штата вопреки «ведомственным традиционным установлениям»: в ликвидации на швейной фабрике начальников цехов, которые «изнывали от бездействия», передаче руководства мастерам, в отсеве «лишних» и «праздношатающихся» людей[426]. Реципрокность налаживалась среди самых непримиримых спорщиков со времен Дзержинского, участвовавших в создании металла, – горняков, энергетиков, железнодорожников и металлургов. Особенно нужно было искоренить «всякое сутяжничество и проявления ведомственности» на железных дорогах, перевозящих уголь и металл[427]. Газетчики призывали положить конец «ведомственным спорам», которые подменяли «тесное содружество коммунистов прифронтового района и армейских большевиков», а «деловое сотрудничество и взаимодействие гражданских и военных
