Петр Северов - Морские были
Стараясь развернуть судно против волны, рулевой упрямо оборачивал штурвал, но галиот не слушался руля; остатки сбитых парусов, в которых метался бешеный ветер, оказались сильнее корабельного управления.
Шкипер скомандовал:
- Убрать паруса!..
Однако подняться на мачты было не так-то просто. Сорвался еще один матрос... Четверо храбрецов бесстрашно карабкались по шатким пеньковым трапам. А судно все больше кренилось, подставив под волны борт, и не было, казалось, силы, что выручила бы его из неминуемой беды...
В эту минуту неподалеку, за огромными грядами волн, Шелихов заметил корабль англичанина. Волны несли галиот прямо на английский корабль.
Огромная волна высоко подбросила галиот, другая с разлета ударила его в корму, и неподатливый штурвал вдруг стал вращаться свободно и легко...
- Управление сломано!.. - испуганно крикнул рулевой.
Шелихов и шкипер целиком полагались на свою команду. Сорок юношей с Кадьяка, подчиняясь строгому порядку и дисциплине, сидели в это время в трюме. Но теперь, когда половина команды уже слегла от морской болезни, а остальным было не под силу управиться с галиотом, и судно каждую минуту могло погибнуть, настал и их черед.
Шелихов бросился к. трюму и крикнул:
- Наверх!
На палубу, подбадривая друг друга криками, выбежали кадьяки. Молча глядя на шкипера, они ожидали команды.
- А ну-ка, ребята, давай! - закричал шкипер и указал на мачты, где высоко на реях отчаянно боролись с непокорными парусами несколько русских моряков.
- Давай! - дружно подхватили кадьяки.
Быстроногие, ловкие, бронзоволицые, они бросились к мачтам и вскоре бесстрашно работали на реях, у самых верхушек мачт.
- Давай! - громко, как воинственный клич, повторяли они необычную команду шкипера.
- Давай!.. - И уже снят неподатливый парус.
- Давай!.. - И корабль уже выровнялся на волне.
- Ну, демоны, - пошутил шкипер. - Тут кошке не удержаться, а они, смотри-ка, Григорий Иваныч, - форменною пляску на реях затеяли!
- С такими помощниками не пропадем, - ответил заметно повеселевший Шелихов. - Ежели бы не это несчастье с управлением, - надо бы помощь английскому купчишке подать... Совсем уже туго Томпсону приходится...
- Сказать по совести, Григорий Иваныч, - тяжело вздохнул шкипер, - я сам уже с белым светом почти что простился. Руль бездействует... Как подойти нам к нему, к купцу-то? Шлюпки у нас ни одной не осталось, - все полетели за борт. Да и куда тут о шлюпке думать!
"Тигр" беспомощно барахтался на волнах. Он был совсем близко от галиота, за несколькими грядами валов. На нем уцелела единственная из трех, покосившаяся мачта с обрывками парусов. Высокие гребни поминутно рушились на его палубу, смывая какие-то ящики и тюки.
Шелихов снова поднес к глазу зрительную трубу, стараясь рассмотреть, что происходит на палубе "Тигра". За синеватыми кругами стекол медленно поднялась и опустилась полуразрушенная в верхней части корма. Потом он увидел беспорядочную груду бревен, - обломки мачты, - и на мостике человека в черной шляпе... Было что-то знакомое в облике этого человека, в острых его плечах, в суетливой фигурке...
"Неужели это он?! - изумленно подумал Шелихов. - Неужели одноглазый пират?"
Присмотреться внимательно он не успел: высокий вал совершенно скрыл английское судно. А когда очередная волна подхватила и взметнула вверх галиот, внимание Григория Ивановича привлекла какая-то сутолока на передней палубе "Тигра". Толпа полуголых людей металась у единственной мачты, и человек в шляпе, взмахнув руками, выбросился за борт...
Что происходило на этом купеческом, а может быть, пиратском корабле, ни Шелихов, ни шкипер не поняли. Одно было им ясно: "Тигр" держался какие-то последние минуты. Действительно, через несколько минут он затонул. Большой вал закрыл его от взгляда Шелихова, а когда этот вал пронесся, - на волнах только кое-где чернели разбросанные обломки дерева...
Шкипер снял шапку и опустил седую голову:
- Аминь...
Шелихов молча смотрел на плывущие вокруг галиота обломки. Он думал о людях с "Тигра", о путанном, обманном их пути, и не было жалости в его сердце, потому что эти люди сеяли только горе, страдания и страх в чужой земле, среди других народов...
Прерывая раздумье Шелихова, шкипер сказал:
- Вы бы отдохнули, Григорий Иваныч... Лица на вас нет. Галиот наш, право же, устоит. Чую, самая страшная буря как бы уже миновала. А ежели что случится, я кликну вас.
Шелихов спустился к себе в каюту и раскрыл дневник. Это стало его привычкой - ежедневно, в любых условиях записывать все важнейшие происшествия дня. А минувшей ночью и в течение этого утра пронеслись такие события, что стоили они, пожалуй, целого года.
Он только начал запись, как в дверь каюты постучали. Мокрый с ног до головы, плечистый боцман стоял у порога, чем-то заметно опечаленный и возбужденный.
- Спасли! - сказал он, тяжело переводя дыхание. - Насилу спасли...
Шелихов подхватился с места:
- Кого?..
- С "Тигра" он... Пленник вроде. Да только раненный сильно, - вряд ли выдужает. К лекарю в каюту мы его положили...
Забыв на столе шапку, Шелихов бросился наверх. В каюте лекаря на подвесной койке лежал полуголый, мускулистый, бронзовотелый человек. Щуплый лекарь, замер, прижавшись ухом к его груди. Позади стояли два кадьяка, по-видимому, они только что принесли утопавшего и еще не успели уйти.
Шелихов знаком велел им остаться.
- Экий же богатырь... - задумчиво проговорил лекарь. - Однако плохие у него дела... Такому человеку жить бы да жить, а у него пуля в животе засела.
- Пуля?! - изумился Шелихов.
- Так оно и есть...
Раненый молчал, стиснув зубы, широко раскрыв черные глаза. Большая мука отражалась в этих глазах, но он не издавал ни единого стона.
- Кто это?.. - спросил Шелихов кадьяков. - Тлинкит?..
Те ответили, не скрывая злобы:
- Да!.. Это они, злые собаки, напали на поселок!..
- Оставим прошлое. Он - раненый. Вы знаете его язык, спросите от меня, что случилось на "Тигре".
На вопросы кадьяков раненый не ответил.
- Скажите, - велел Шелихов, - что это спрашивает русский начальник...
Раненый оживился:
- Хорошо, я буду говорить, потому что ты, русский начальник, тоже не любил одноглазого капитана.
И тлинкит, тяжело дыша, рассказал, как англичанин подарил воинам его племени ружья, как потом пригласил самых смелых юношей в гости на свой корабль, напоил их "бешеной водой", а затем закрыл всех в трюме и объявил, что они останутся на корабле. Пленники не соглашались, и одноглазый пират убил несколько человек. Когда в океане разразилась буря, тлинкиты отказались спасать судно. "Пусть корабль тонет, - сказали они, - вместе с ним погибнет и одноглазый волк". Разбойник снова начал убивать свои жертвы. Тогда оставшиеся в живых тлинкиты, все, кто только мог, кинулись к мачтам и стали резать каждую веревку. Мачты вскоре упали...
Раненый умолк. Шелихов вышел из каюты лекаря и возвратился к себе. Долго сидел он у стола, оперев голову о ладони, и не расслышал, когда боцман снова открыл дверь.
- Тлинкит-то тот скончался, Григорий Иваныч...
Шелихов встал. Скорбная складка пролегла меж его бровей.
- Я очень сожалею об этом, боцман... Таким бы родиться на Руси. Нашенский, железный у них характер, - бороться, значит, до последнего человека, до конца. Героев, боцман, хоронят с почетом. Только утихнет море, - пушки к салюту. Это настоящий герой...
Надолго запомнилась морякам с галиота эта страшная буря. Морская пословица недаром говорит: "Кто в море не бывал, - тот горя не видал". А познавший это горе еще сильнее ценит радость жизни, труда и борьбы.
Однако крепче всех суровых испытаний запомнились морякам поучительные пути двух капитанов. Один из этих путей вел к братской дружбе, другой - к смертельной вражде. Один привел к победе, другой - к гибели.
Вот почему с такой любовью и гордостью смотрел на своего начальника экипаж галиота, вот почему все на судне почтительно называли его капитаном.
Шелихов не был моряком, он не кончал морского училища, не изучал наук, нужных капитанам в их пути. Но он знал самый благородный, самый светлый путь: от честного сердца - к честному сердцу... К дружбе народов. К величию родины...
НА ФОРПОСТАХ РОДИНЫ
В маленькой, тесной петербургской квартире лейтенанта Николая Хвостова почти каждый вечер собирались его друзья - флотские офицеры.
Здесь они могли чувствовать себя свободно. У Хвостова не было ни строгого камердинера, ни вышколенных лакеев, ни назойливых тетушек или бабушек, всегда вносивших в общество молодежи смертельную тоску. Будто на корабле, в офицерском салоне, в квартире Хвостова все было строго и просто: стол, стулья, полка с морскими справочниками и лоциями, модель военного корабля, оружие, развешанное на стенах...
Даже человеку, впервые входившему в эту квартиру, сразу становилось ясно, что хозяин ее только временно на берегу, а настоящий дом его в море. Это так и было. Уже свыше десяти лет Хвостов непрерывно плавал на Балтике, и его знали, пожалуй, на каждом корабле прославленной русской эскадры.
