Повседневная жизнь, досуг и традиции казацкой элиты Украинского гетманства - Татьяна Геннадьевна Таирова-Яковлева
Некоторое представление о составе книг библиотек дает собрание И. Самойловича. Помимо традиционных Псалтырей, молитвословов, Патерика, оно включало богословские произведения: как православные, так и католические (например, «Апология христианская», сборник проповедей Фабиана Бирковского («Kazania na niedziele и święta doroczne»). Широко были представлены работы, в том числе на польском языке, Л. Барановича: «Меч Духовный», «Трубы словес праведных», «Лютня Аполонова», «Венец Пресвятой Богородицы», «Новая мера старой веры». Имелись работы И. Галятовского «Лебедь и его перья» (полемико-богословский трактат против ислама на польском языке), «Боги поганские», «Скарбница потребная», «Наука, або способ зложення казання».
Имелся перевод на старославянский «Книги первых царств», выполненный Франциском Скориной, были работы С. Полоцкого «Повесть святаго и преподобнаго отца нашего Iоанна, иже от Дамаска, о преподобном отце Варлааме пустынножители и Iоасафе, царе Iидийстем», его же Псалтырь, а также «Киновион, или Изображение иноческого жития» Г. Домецкого, труд Д. Ростовского «Руно орошенное», произведение «Диоптра» византийского монаха XI века Филиппа Пустынника.
У Самойловича имелись исторические опусы («Кройника» М. Стрийковского, «Синопсис» И. Гизеля, «Книга истории латинской») и географические трактаты «Mundus Subterraneus» Атанасиуса Кирхера (о географии Земли), Космография, «Описание разных земель».
Были у него и издания, имевшие важное прикладное значение (Конституция сеймов польских, Статут Литовский), а также классика: «Политика» Аристотеля, стихи Я. Кохановского. Безымянные «Польских и латинских 60 книг», 3 книги образцов малярских – видимо, для обучающихся рисованию.
Интересно, что у И. Самойловича имелись не только печатные издания, но и ценнейшие рукописи, «уставом писаны». Например, «Вертоград многоцветный» С. Полоцкого (в настоящее время известны всего три копии рукописи этого произведения). Был у него и запрещенный в Москве Кирилл Транквиллион Ставровецкий «Перло многоценное» [601].
Впрочем, хранил Самойлович все эти сокровища в сундуках и скрынях – что наводит на определенные размышления. Но даже если И. Самойлович не был особым ценителем книг, то современная ему старшина знала и ссылалась на «Хронику европейской сарматии» А. Гваньини, «Кроникарь княжения руського», «Кроники великого княжества литовского», «Кронику руськой земли», «Кронику Мартина Бельского»[602].
Предшественник Самойловича, гетман Д. Многогрешный взял с собой в ссылку в Сибирь в основном молитвенники и духовную литературу: «Книга печатная Житие Ивана Рылского, книжица Новой завет киевской печати, книжица о тайне и о покаянии киевской печати, часослов маленкой печатной, книшка а в ней молитва утренняя, Благодатной хлеб, псалтырь учебная, книшка молитвенник»[603]. Его товарищ по несчастью, бывший Нежинский полковник М. Гвинтовка взял в Сибирь «псалтырь учебную в полдесть да часословец в четверть печатныя»[604]. В обоих случаях обращает внимание наличие учебной литературы, по которой, видимо, старшина планировала учить в ссылке грамоте своих малолетних детей.
Совершенно по-иному, чем Самойлович, относился к своей библиотеке И. Мазепа. «Драгоценные оправы с гетманским гербом, лучшие киевские издания, немецкие и латинские инкунабулы, богато иллюстрированные старинные рукописи»[605], – так ее описывал в своих воспоминаниях Орлик. Можно предположить, что все книги были не «в скрынях», но в открытом доступе, на полках, т.к. Ж. Балюз тоже писал про библиотеку И. Мазепы: на каждом шагу видны латинские книги[606]. Недавно при раскопках имения гетмана под Батуриным была найдена медная пластина с гравированным линейным и геометрическим орнаментом – фрагмент оправы книги. Одна из пластин выполнена в форме оголенного человека, играющего на трубе, очень похожего на ангелов с трубой в ренессансной традиции, прежде всего – Италии. Л. Виноградов предположил, что эти оправы были заказаны в Италии для украшения книг библиотеки И. Мазепы[607].
Наряду с печатной литературой существовала гораздо более обширная письменная литература, которая не стеснена была формами и рамками, находя предмет для насмешки и шутки. Борьба с Польшей и католической церковью, воплотившаяся в начале в полемике, породила дух обличения, злой сатиры, язвительной насмешки, легкой шутки – именно они и преобладали в тогдашней литературе и обществе.
В актовых книгах городов – огромных фолиантах – оставались свободные места в конце страницы или листа, которую писцы обязаны были перечеркнуть с надписью «пустое место». Там канцеляристы и делали пробу своего пера. Это обычно были шуточные жалобы в формах судебных протоколов и решений, с соблюдением делового языка. Тут обличали сослуживцев, но зачастую выходили за границы сиюминутных проблем, обращаясь к общественным порокам современного им общества. В таких случаях неодушевленные предметы занимали место действующих лиц. До наших дней сохранился очаровательный памфлет, приписанный на обложке книги, «Тяжба пана Гроша на Калиту» (т.е. кошелек) («частокрот од пояса уръваную, албо урезаную»)[608].
Но наиболее популярным жанром, позволявшим самореализоваться, тогда была промова – судебная или политическая. Без этих навыков человек не мог претендовать на звание «просвещенного», а соответственно – мечтать об успешной карьере канцеляриста, юриста или старшины.
Уже на философских диспутах в школах от учеников требовали ясного чтения и декламации. В Киевской академии устраивали и специальные публичные акты. Это были публичные собрания, которые наряду со студентами и преподавателями привлекали и сторонних слушателей. Например, в 1685 г. П. Гордон присутствовал на таком диспуте в Киевской академии в страстную пятницу[609].
Известно, что гетман И. Мазепа, выпускник и меценат академии, лично участвовал ученых дискурсах, которые проходили на латыни. Например, в 1704 г. во время «месячных диспутов» Мазепа присутствовал на торжественном собрании в Киево-Могилянской академии вместе с митрополитом Иоасафом Краковским, переяславским епископом Захарием Корниловичем, болгарским митрополитом Ефремом и многочисленными духовными и светскими особами. С речами выступали высокопоставленные студенты академии: племянник гетмана А. Войнаровский и младший сын генерального обозного Владимир Ломиковский. Последний произнес хвалебную орацию, т.е. торжественную речь, которая одновременно ознаменовала завершение им класса философии (сам Ломиковский в орации именует себя «законченными перипатетиком»[610]). Этот интереснейший и один из немногих дошедших до наших дней образцов «выпускных работ» представителей Киево-Могилянской академии, свидетельствует о глубоком и совершенном знании студентами аллегорий, античной истории и богов. Так в короткой речи В. Ломиковский наряду с Александром Македонским, Аристидом и Ареопагом сумел упомянуть харит, Дедала, светильник Клеанфа, аттических сов и золотой треножник Пифии[611].
На публичных философских диспутах студенты защищали тезисы (подобие курсовика) – сохранились гравированные тезисы 1691 и 1693 гг., защищавшиеся под руководством префекта Силуана Озерского и профессора Стефана Яворского (будущего Местоблюстителя патриаршего престола)[612].
Устав от утонченной изысканности барокко, старшина находила и более простые виды досуга. Так любимым их хобби были пасеки. Возможность «погулять по пасеке» была для украинской элиты чем-то сравнимым с современной рыбалкой. Этакий способ оторваться от дел, досужих просителей, помедитировать и просто отдохнуть. Большим любителем пасек был Б. Хмельницкий. Например, в Черном лесу
