Повседневная жизнь, досуг и традиции казацкой элиты Украинского гетманства - Татьяна Геннадьевна Таирова-Яковлева
Пасеки часто становились местом особенных событий. Знаменитый кошевой атаман Запорожской Сечи Иван Сирко (воспетый И. Репиным на его знаменитой картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану») умер в возрасте 70 лет на своей пасеке[618]. И. Искра передавал свой донос на гетмана И. Мазепу в пасеке Ахтырского полковника[619].
Ну и почти все казаки курили (совершенно не распространенная привычка в Речи Посполитой). Помните, как у Гоголя? «Все как будто недостает чего-то. Как будто потерял шапку или люльку; словом не козак, да и только»[620]. Осуждение табака духовенством совершенно не помогало[621].
Разумеется, как и кофе, увлечение табаком проникло в украинское общество с востока. Но табак не экспортировали, его выращивали на Украине. Спрос был настолько велик, что аренда табачного промысла[622] была одной из главных статей дохода Украинского гетманства. Право аренды приобретали целые города и села – «на громаду», а также монастыри. Когда Петр I в 1698 г. заключил соглашение с Англией, дававшее ей монопольное право на территории России торговать табаком, равно как и снабжать им армию1392, – и это ограничение не коснулось Украинского гетманства. Украинские купцы не только продолжали снабжать табаком казаков, но, хотя это было запрещено под страхом смертной казни, продолжали тайно торговать им и в России, ведь табак, наряду с селитрой, являлся важнейшей статьей их дохода[623].
Каждый уважавший себя казак имел собственную деревянную или керамическую (терракотовую или глазурованную) трубку – люльку-носогрейку, или люльку-буруньку. Встречались также классические трубки, нюхательные рожки и реже голландские трубки[624]. Люльки были неотъемлемым атрибутом казацкой жизни. Их десятками находят при раскопках мест бывших «казацких таборов» (например, под Берестечко)[625]. Рассказывали, что закурив люльку казак мог верст шесть и больше скакать, покуривая и не выпуская изо рта люльку. Личные люльки казаков украшались согласно личному вкусу владельца – резьбой, росписью. Но бывали и общие, большие, богато украшенные дорогими камнями и бляхами люльки, которые курило товарищество при обсуждении важных вопросов[626].
Люльки курили не только простые казаки, но и старшины, включая гетманов. Казацкая песня донесла нам из глубины веков упоминание, что гетман Петро Сагайдачный «променял жену на табак и люльку». Сохранились воспоминания современника, немецкого пастора, побывавшего при гетманском дворе гетмана Б. Хмельницкого. Вместе со шведским послом он был приглашен на обед в доме Хмельницкого в Чигирине. После обеда гетман сказал: «Хлопцы, где же люлька?». Слуга подал ему длинную турецкую трубку, в которой он немного покурил табаку»[627]. До наших дней сохранилась деревянная люлька, инкрустированная минералами, принадлежавшая гетману Даниле Апостолу[628].
Глава 5
Обычаи и нравы
В этой главе мы хотели бы рассказать о том, как было принято вести себя в среде украинской элиты. Что считалось приличным, что ценилось и как следовало поступать в определенных ситуациях. Какие были традиции, нормы поведения. Какие явления, характерные для эпохи барокко, получили отражение в украинском обществе, а какие наоборот – были характерны только для Украинского гетманства.
Одной из отличительных черт общества Украинского гетманства была традиция скромности. Демократические традиции казачества сдерживали стремление выделиться своим богатством. При выборах гетмана (равно как и всех остальных должностных лиц Украинского гетманства) кандидат должен был трижды отказаться от булавы и лишь под давлением общественности согласиться ее принять (не было ли здесь параллели с христианской традицией, по которой священник, принимающий постриг, трижды должен возвращать ножницы будущему монаху?). Видимо, именно эта традиция скромности, согласно которой ни старшина, ни гетман не должны были выделяться из казацкой среды, долгое время позволяла Украинскому гетманству сохранять свое своеобразие, не допуская превращения старшин в обычных помещиков.
Конечно, случалось, что сыновья гетманов страдали болезнью «золотой молодежи», нарушая старинные традиции и пускаясь «во все тяжкие». Это вызывало праведное негодование и чаще всего плохо заканчивалось. Яркий пример – сыновья гетмана Ивана Самойловича, которые позволили себе разъезжать по Украине в золоченой карете, купленной гетманом в Гданьске[629]. Не раз гетманов обвиняли в нарушении казацких традиций и даже лишали их гетманской булавы (например, тот же И. Самойлович). Но чем более мирной становилась жизнь Украинского гетманства, тем больше соблазнов в ней возникало, и тем меньше работали строгие ограничения военного образа жизни.
Замечательные зарисовки из реалий повседневной жизни казацкой старшины оставил нам Николай Гоголь: «Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына. Наехало много людей к есаулу в гости. В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться»[630]. А помните: «Между тем распространились везде слухи, что дочь одного из богатейших сотников, которого хутор находился в пятидесяти верстах от Киева, возвратилась в один день с прогулки вся избитая, едва имевшая силы добресть до отцовского дома, находится при смерти и перед смертным часом изъявила желание, чтобы отходную по ней и молитвы в продолжение трех дней после смерти читал один из киевских семинаристов: Хома Брут. Об этом философ узнал от самого ректора, который нарочно призывал его в свою комнату и объявил, чтобы он без всякого отлагательства спешил в дорогу, что именитый сотник прислал за ним нарочно людей и возок». То есть сотник – заметим, не полковник и уж тем более не гетман, мог обратиться к ректору Киево-Могилянской академии, в которой училась вся элита Украинского гетманства.
Украинское общество эпохи гетманства поражает смесью южного темперамента, утонченности барокко и сентиментальности. Закаленные в сражениях мужчины позволяли себе плакать, причем не в фигуральном смысле этого слова. Слезы считались не проявлением слабости, а доказательством искренности чувств. В этом, конечно, заметно влияние барокко и его норм. Слезы на глазах мы видим у сильного и мужественного человека, каким, несомненно, был Б. Хмельницкий. При разговоре с митрополитом Макарием гетман со слезами говорил: «Благодарю Бога, удостоившего меня перед смертью свиданием с твоей святостью»[631]. Гетман «заплакал» и когда слушал, какие трудности испытывал Львов во время осады[632].
Не менее часто плакал и другой гетман – Иван Выговский. Дважды Выговский плакал перед Хмельницким, когда тот обращал на него свой гнев[633]. Заплакал Выговский и получив от поляков измененные статьи Гадячского договора: «И сев на кровать,
