Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

и 10 человек, спустившись со стен, перебежали к нашим. Бекеш отправил их к королю; но венгерские солдаты умертвили их с целью отклонить прочих от сдачи, которая лишила бы их славы завоевания крепости, плодов победы и всей награды за труды. Молва о древних богатствах знаменитого города и особенно находящейся в нем церкви св. Софии, о серебрянных статуях, о богатейших дарах древних русских князей, которые, как говорили, находились там, возбудила в солдатах надежду на огромную добычу; воспламененные ею, они переносили весьма равнодушно все невзгоды, лишь — бы овладеть крепостью. Уже стало вечереть; между тем казалось трудным и опасным взбираться через огонь на столь крутой холм, ибо до сих пор продолжался пожар, а никакой другой дороги в крепость не представлялось, как только через пламя: поэтому решено было отложить нападение до следующего дня. Однако, когда король возвращался в лагерь, некоторые с венгерских постов, сговорившись между собою, толпой направились через мост, о котором выше было упомянуто, к противулежащему холму и через пламя, еще не совсем потухшее, полуобгорелые, вторгнулись в крепость; к ним присоединилось много польских пеших солдат, возбужденных их примером. Но Московцы быстро провели ров в том месте, где прогорела стена и,  [67]  расставив за ним меньшие орудия, укрепились на все случаи. Когда наши были отброшены и принуждены отступить через пламя — оттуда, куда безрассудно зашли, Московцы, ободрившись успехом, преследовали их довольно далеко, поражая их с тылу стрелами. В это время 200 пехотинцев Замойского, охранявших, как сказано, мост, по которому шла дорога в крепость, завидя, что наши были прогнаны, поспешили им на помощь и принудили Московцев вернуться назад. Король, отошедший уже немного к лагерю, заметил между тем вторжение в крепость своих солдат и принял все нужные меры для подания помощи штурмующим, занявши как можно скорее дорогу в Сокол. Тоже сделал Мелецкий; сойдя с коня, он увлек за собою многих дворян, последовавших его примеру и все они побежали для защиты окопов и орудий. Неприятель тоже не дремал, и с высоких башен, особенно же с той, которая находилась посредине крепости и возвышалась над всеми прочими, сильно палил из пушек во все стороны. Король, разговаривавший с Замойским, подвергался не малой опасности вместе с своим собеседником от выстрелов. Когда Замойский после окончания беседы случайно повернулся, чтобы переменить лошадь, и какой то всадник слишком неосторожно бросился на его место, то последний упал, пораженный ядром подле самого короля. Ночь прекратила всю эту тревогу; вместе с тем она очень сильно изменила настроение умов, от величайшей надежды, возбужденной дневным пожаром, перешедших к унынию. Все горевали о том, что мужество неприятелей благодаря этому успеху увеличилось, наших же напротив ослабело. Начались также пререкания между различными национальностями. Поляки сваливали вину на безрассудство Венгров, которые всему были зачинщиками, а относительно дальнейшего хода дел после вторжения в крепость, другая сторона обвиняла противную в недостаточной ревности и энергии. Ради того, все утреннее  [68]  время следующего дня до полудня отдано было солдатам, чтобы они ободрились; затем снова начат был приступ. Накануне Московцы, как было сказано, очистили ту башню, которая была подожжена; положение ее было таково, что она находилась на самом выдающемся углу двух сходящихся боков стены, которые она как бы защищала, и вот Московцы, покинув угол и все пространство, заключавшееся между двумя другими самыми близкими и противуположными друг другу башнями, которых еще не достиг огонь, соединили эти самые башни между собою; вместе с тем полагая, что теперь удобное время вернуть назад оставленное ими раньше место, они стали снова направлять туда свои усилия. Когда об этом было доложено королю, то он, конечно, не желал им давать времени снова там укрепиться, и тот час приказал войску снова подойти к валу и, отбросив неприятеля, завладеть местом. Указанная часть холма была взята внезапным нападением Венгерцев, затем от нее, как приказано было им, они выдвинули шанцы вдоль ближайшего фаса, и, предшествуемые славным всадником венгерцем Петром Рачем, зажгли башню, в которую только что успели ворваться. Когда пожар, начавшийся от нее, продолжался целую ночь, то наши поставив с фронта несколько больших орудий, которыми тревожили неприятеля, работая непрерывно всю ночь, провели рвы так далеко, что при рассвете находились уже на близком расстоянии от неприятельских укреплений и почти касались нижнего угла того места, у которого кончался ров, проведенный накануне неприятелем; фланги же неприятельские так были открыты, что даже внутри своих укреплений они не могли оставаться в безопасности. Когда таким образом у неприятелей отнята была всякая надежда на защиту, то последние опять вернулись к переговорам о сдаче; были высланы от общего имени всех — бояр и ратных людей — послы, чтобы выговорить жизнь  [69]  находившимся в крепости. Они просили, чтобы всякому позволено было удалиться с одной одеждой туда, куда он захочет. Епископ, или, как они говорят, владыка, по имени Киприян, и воеводы, бывшие в крепости, одни только отговаривали от сдачи и настаивали, что лучше умереть, нежели отдаться живыми в руки неприятелей; они уже раньше пытались поджечь порох и за один раз взорвать крепость, убить себя и всех находившихся в ней, но были удержаны ратными людьми. Затем когда мнение их было отвергнуто вследствие общего страха остальных, они все-таки собрались в храм св. Софии, решившись не выходить из него, прежде чем не вытащут их оттуда силою. Задержав у себя послов, король отправил людей привести епископа и воевод. Будучи приведены пред его лицо, они, по обычаю, бив челом, приветствовали короля, причем один из них, Петр Волынский (Petrus Volenscius), стал обвинять другого своего товарища, Василия Микулинского (Basilius Mikolenscius), в том, что по его вине обнесенный пред своим государем, он был некогда заключен в оковы. Король, заметив, что теперь не время разбирать это, приказал передать пленных литовскому подскарбию, Лаврентию Войне, с тем, чтобы последний надзирал за ними. Затем он послал на другой день Венгерцев и Поляков принять крепость.

Прежде всего король хотел совершить богослужение и принести за настоящую победу благодарность Богу, но не мог войти в город вследствие сильного запаха от разбросанных повсюду трупов, которые Московиты до сих пор оставили непогребенными, и приказал вывести сдавшихся Московитян, оставшихся еще в крепости. С этой целью были назначены пристава для защиты их от оскорблений солдат; выходившим было назначено на выбор два места: на одно шли те, которые желали поступить под власть и покровительство короля, на другое те, которые хотели возвратиться в Москву. [70]

Тем и другим предоставлена была свободная воля