История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин
Из дальнейших протоколов Государственного Совета царствования Императрицы Екатерины видно, что сообщения об увеличивающихся вооружениях Швеции не прекращались в течение апреля и мая. «В Швеции производятся вооружения более нежели думали». В Стокгольме состоялось «чрезвычайное собрание» сената, в котором король объявил «мнимую свою опасность от России». «Король около 20-го июня отправится в Финляндию». Подобными заявлениями пестрят страницы протоколов.
И действительно, в начале мая король зашел так далеко, что начальник войск в Финляндии, Поссе, получил от него повеление приготовить все к походу, пополнить магазины и вооружить крепости. Только наивные шведы могли верить, что король, сосредоточивая значительные войска в Финляндии, имел в виду открыт риксдаг в Або, с целью провозглашения себя самодержавным.
Приготовления короля оказались настолько всесторонними, что в Швеции занялись даже изготовлением фальшивой русской золотой монеты. Имеется сведение, что чеканились также русские медные пятаки, вероятно для того, чтобы расплачиваться ими в русской Финляндии.
В то же время король продолжал уверять всех в своем миролюбии и заявлять, что имеет точные сведения о намерении России напасть на него.
Действительность не подтверждала слов короля. На границе все было спокойно. Даже начальник финских войск, граф Ф. Поссе, уверял, что русские и не думали о нападении.
Шведский посланник при Петербургском дворе, барон Нолькен отлично знал, что главные силы, которыми в то время располагала Россия, были отправлены на турецкий театр военных действий, и что в окрестностях столицы оставался самый незначительный гарнизон. Он не только донес об этом (в начале 1788 г.) своему повелителю, но прибавил, что Россия на севере может думать только об обороне и о мире с соседними государствами. В марте барон повторил, что Россия не думает начинать войны с Швецией, вследствие расстройства финансов и незначительных сил, разбросанных в плохо оборудованных крепостях Финляндии. В начале апреля барон Нолькен наведывался партикулярным образом о причинах ходивших в городе воинственных слухов. Вице-канцлер ответил, что основой таким слухам могут служить только сведения о вооружениях в Карлскроне, о пополнении хлебных магазинов в шведской Финляндии и о назначении там лагерного сбора.
Король Швеции строил свои расчеты главным образом на неподготовленности России к войне. Но этого Густаву было мало. Конституция Швеции не давала королю права начинать по своему усмотрению войны. Для наступательных действий требовалось согласие риксдага. Вооружения близились к концу, а поводов к начатию войны Россия не давала. Король метался в поисках за фактами, которые дали бы ему возможность обвинить Екатерину в коварных замыслах. Особенно раздражали его депеши барона Нолькена, полные заявлений об особом миролюбии императрицы. О вооружении же Швеции Нолькену приказано было говорить, что он никаких инструкций по этому вопросу не имеет.
Разгневанный депешами Нолькена, король 5-го мая (24 апр.) отправил в Петербург фон-Мориана, в качестве курьера, с ордером, которым ясно давалось понять посланнику, чего от него требуют. Густав находил, что его последние сообщения крайне «слабы» и поверхностны. Излишне хладнокровный министр, — по мнению короля, — берет на себя тяжелую ответственность; «усиленное подозрение в этом отношении скорее явилось бы достоинством, чем пороком». Поэтому король обязывал барона сообщать все, что ему известно, не скрывая малейших подробностей. Курьера надлежало вернуть при первой возможности.
10-21-го мая майор Мориан возвратился в Стокгольм с новой депешей Нолькена. В ней уже говорилось, что в Кронштадте вооружаются около 20 линейных кораблей и 8 фрегатов, из которых 15 линейных судов и 6 фрегатов предназначены для Архипелага, остальные же для Балтийского моря, но кажется очень трудно будет набрать экипаж для всего флота, а также для 32 небольших негодных галерных судов, которые будут приводить в порядок. Для 6.000 человек, которые отправятся в Средиземное море, устраивается лагерь в Ораниенбауме; а в большом Царскосельском лагере находятся 20.000 человек, но кажется это число преувеличено. «В высшей степени затруднительное положение России удерживает ее от вмешательства одновременно в войну с двумя державами». «Императрица несомненно преисполнена несправедливым негодованием против вашего величества, но не настало еще время разразиться этому гневу; пока имеется в виду восстановить мир с Портой». Однако нельзя быть уверенным, чтоб гордый нрав императрицы не соблазнил ее на необдуманное решение, особенно теперь, когда в отсутствие Потемкина никто не смеет возражать ей. Ясно, следовательно, что этой депешей Нолькен — насколько позволяла ему совесть — шел навстречу воинственным стремлениям короля.
Король повелел Ф. Аспу снять копию с последней депеши Нолькена, исключив при этом некоторые мягкие и сдержанные замечания посланника. На этой копии король отметил, как принято делать на оригиналах, время её получения. Асп составил также промеморию по поводу сведений, которые, по-видимому, доставлены были другим лицом.
Эти исправленные документы должны были не только убедить совет Швеции в необходимости обширных вооружений, но и напугать его. Король созвал совет на 11 — 22-е мая и, видимо, остался им вполне доволен, так как писал Г. М. Армфельту: «сегодня я перешел Рубикон, или, чтобы точнее выразить правду, совет меня перевел через него. Я не думал, чтоб старики могли быть столь оживленными и мужественными».
Императрица, как видно, была хорошо осведомлена о том, что происходило в Стокгольме, так как 28-мая писала Гримму: «Вот мой многоуважаемый брат и сосед, тупица, затевает вооружения против меня на суше и на море. Он сказал своему сенату речь, в которой изложил, что я вызываю его на войну, что-де в том удостоверяют все донесения его здешнего посольства. Эти донесения он приказал прочесть, и его сенат сказал своему барину, что его величество всегда прав; по выходе же из сената, каждый говорил, что его величество делает отчаянные натяжки из донесений своего посланника, который говорит как раз противное тому, что ему приписывает его величество. Между тем его величество, по выходе из сената, отдал приказание вооружить галерный флот и двинуть в Финляндию семь полков; надобно думать, что они теперь уже выступили в поход. Если он меня атакует, я, надеюсь, сумею оборониться и, оборонясь, буду говорить, что его следует посадить в сумасшедший дом; если же не атакует, то скажу, что он еще более полоумный, поступая так, как он поступает, с целью оскорбить меня».
В Швеции торопливо осуществлялась мобилизация. В то время, как Мориан ездил в Петербург за
