Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин
Вообще Государственный Совет чрезвычайно внимательно отнесся к интересам финнов, не желая, чтобы первый его законопроект произвел тяжелое впечатление. Члены Совета видели, что «Финляндия в анархии», что власти в ней парализованы, что она в некоторых отношениях шла по пути, нежелательному для России. Но в то же время они приняли во внимание, что Финляндия не давала поводов к политическим недоразумениям. Они не хотели «смущать души финна»: желали сохранить в нем сознание, что ему легче с нами, чем было со шведами; желали сохранить самоуправление Великого Княжества и пр. Часть членов Совета высказалась против «автономического» положения финских войск; находила необходимым идти к выполнению «политической программы», протестовала против всяких «договорных статей» и т. п. Н. И. Бобриков говорил, между прочим, о «духовном слитии», о сохранении местных особенностей, о последовательности в реформах и т. д., вотируя, конечно, за проект военного министра, с незначительными исправлениями. Один из членов Государственного Совета напомнил, что военные реформы помогли объединению Франции и Германии, другой — указал, что «престол» есть, в сущности, государство, третий — дополнил, что и «отечество» также государство, а под родиной надо понимать уже нечто иное.
По окончании рассмотрения проекта устава о воинской повинности в Государственном Совете, сенатор Бергбом заявил, что в целях успешного проведения военной реформы было бы весьма желательно, чтобы новые законоположения о воинской повинности проводились в порядке, соответствующем установившемуся в Финляндии правовому взгляду. Почему ему казалось соответственным уважить законопроект земских чинов. Члены Государственного Совета, и прежде всех С. Ю. Витте, заметили, что заявление г. Бергбома не согласуется с их взглядами. «Вводя некоторые изменения в проект военного министерства, они не задавались целью приблизить его непременно к проекту сейма в виду существующих в Финляндии правовых воззрений. Напротив, неоднократно было заявлено, что все постановления, содержащиеся в действующем финляндском уставе или редактированные вновь сеймом, которые имеют политическую тенденцию или служат лишь к обособлению финских частей войск, должны быть устранены. Единственным основанием к принятию разных отступлений от русского устава послужила необходимость избегнуть напрасного отягощения населения финляндской окраины. В общем отступления эти далеко не столь значительны, чтобы считать проектированный устав более близким к финляндскому уставу, нежели к русскому. Совершенно наоборот, в проекте много коренных различий с финляндским уставом»...
Газеты спешили разнести по свету обрывки донесшихся до них сведений. Иностранная печать, после первых же дней заседания Государственного Совета, стала давать отчеты о ходе дела и гадать о конечном его результате. Финляндские корреспонденты пробовали, при посредстве могучего рычага печатного слова, дать делу желательный для них оборот.
Наиболее старались в пользу финляндцев повременные издания Швеции, которые «из самого достоверного источника» сообщали «радостные слухи из Петербурга» и доводили до всеобщего сведения, что проект военного министерства отвергнут Государственным Советом. При этом успех приписывался адресам и депутациям, которые хотя и были встречены повсюду закрытыми дверями, произвели однако известное воздействие. Особенно утешительным для шведов являлось сознание, что в таком учреждении, как русский Государственный Совет, существует столь сильная оппозиция против «злейших врагов Финляндии»...
Не молчали и русские газеты, стоявшие на страже финляндских интересов, они также сочли приятным долгом «констатировать», что решение Государственного Совета внесло полное умиротворение в настроение финляндских подданных. Особенное рвение нежданно проявил «Гражданин», сохранявший вообще молчание по финляндскому вопросу. Статьи его имели странный характер и в обществе говорили, что они «инспирированы», ибо появлялись накануне решающих заседаний Государственного Совета и под бандеролью доставлялись влиятельным лицам. По сведениям этой газеты оказывалось, что «никто из финнов не эмигрирует из-за политических реформ, а исключительно из суеверного страха угрожающей народу воинской повинности». В русских требованиях газета видела одно только настойчивое желание «триумфа» национального принципа, так как от пребывания финских войск «с расстроенными желудками» в Тамбовской губернии ни Россия, ни русская армия ничего не могла выиграть. Желая возможно ярче, осветить верноподданность финляндцев, «Гражданин» не затруднился сочинить целые рассказы, кои он выдавал за исторические события. «В 1854 г., когда союзная эскадра вошла в Финский залив, с намерением идти на Кронштадт, английский адмирал приказал забирать с финляндских берегов лоцманов и требовал, чтобы они вели эскадру по Финскому заливу. Ни один из лоцманов ни за деньги, ни под угрозами смерти не согласился исполнить требования английского адмирала, и до 20 этих лоцманов поплатились жизнью за верность Русскому царю». На деле, как известно, финляндские лоцманы в значительном числе служили нашим врагам.
Государственный Совет высказал свое мнение и все после того с напряженным нетерпением ожидали Царского слова. Оно не заставило себя долго ждать. Манифест появился уже 29 июня 1901 г. — Высочайшее решение представило выдающийся интерес. Было объявлено, что «положение Вел. Кн. Финляндского в составе Российской Империи налагает на его население долг участвовать в защите Престола и Отечества, подчиняясь наряду со всеми нашими верноподданными узаконениям, единство Русской Армии обеспечивающим». Армейские финские войсковые части подчинены военному министру и командующему войсками финляндского военного округа. — Устав о воинской повинности 1878 г. со всеми к нему дополнениями был отменен, а взамен его утвержден новый.
Чтобы облегчить переход к новому порядку, повелено было упразднить финляндские стрелковые батальоны. На мысли об упразднении финских войск Н. И. Бобриков лично остановился прочно еще в то время, когда сейм не закончил рассмотрения устава о воинской повинности. Уже в ноябре 1899 г. он писал: «Следя за движением местной жизни, не могу не приходить к заключению о вреде особого существования финского войска». Местная жизнь приходила в брожение и это обстоятельство побуждало особенно серьезно подумать о финском войске. «При таких условиях, — писал H. И. Бобриков в частном письме к B. К. Плеве, — лучше это войско вовсе распустить и воинскую личную повинность заменить денежной, пока край будет в современном положении. Войска эти конечно влияют на политику и поддерживают преступные финляндские затеи»...
Отдельная записка, с перечнем тех последствий, кои ожидались от подобной реформы, была у H. И. Бобрикова разработана уже в апреле 1900 г. При осмотре бумаг Николая Ивановича после его трагической кончины, в его письменном столе найдена была подобная же записка, озаглавленная «Соображения, вызывающие упразднение особых
