Леси Коллинсон-Морлей - История династии Сфорца
Тем не менее Чикко попытался добиться расположения Людовико, обращаясь с ним по возможности самым дружеским образом. Людовико, по натуре своей человек довольно мягкий, едва ли мог сопротивляться силе характера Чикко, воздействию которого способствовали его детские воспоминания: ведь когда он был еще ребенком, Чикко, должно быть, носил его на руках. Более того, в душе он всегда был скорее гвельф, чем гибеллин.
Чикко настолько преуспел, что гибеллины, стремившиеся к этому перемирию, начинали проявлять беспокойство. Менее всего они желали бы объединения Чикко и Людовико. Они обратились к Роберто Сансеверино, а Людовико ясно дали понять, что они не сложат оружия до тех пор, пока Чикко остается на свободе. Вполне может быть, что Людовико просто пользовался Чикко в качестве прикрытия, хотя не менее возможно и то, что он действительно намеревался использовать его влияние и опыт; весьма сложно разобраться в истинных мотивах его поступков; но в любом случае он дал свое согласие. Чикко и его брат историк Джованни Симонетта были арестованы и отправлены в Павию. Джан Джакомо Тривульцио сделал все возможное для спасения Чикко, но тщетно. Дома верного секретаря Франческо отдали на разграбление толпы. Он имел богатую библиотеку, ведь он был ученым с характерными для того времени гуманистическими взглядами. Людовико, по-видимому, попытался завладеть его значительным состоянием, переданным на хранение флорентийскому банкиру. Он обещал Чикко освобождение при условии его отказа от имущества. Тот отклонил это предложение в весьма достойном послании, обращая внимание на то, каким образом его отблагодарили за верную службу династии Сфорца. Если он виновен в каком-либо преступлении, то готов понести наказание, писал он, но его сбережения достанутся его наследникам. Жизнь для него уже ничего не значит. Год спустя, на семидесятом году жизни, он был обезглавлен в замке Павии после жесточайших пыток. Бона радовалась его свержению, сообщая об этом французскому двору. Людовико писал, что единственной причиной смерти Чикко стала злейшая ненависть к нему Роберто Сансеверино. Его брат Джованни Симонетта, всю свою жизнь трудившийся вместе с ним, был отпущен на свободу. Говорили, что своим освобождением он обязан написанной им превосходной биографии Франческо Сфорца, хотя, скорее всего, его отпустили только потому, что, не обладая никаким влиянием, он не был опасен. Вполне возможно, что Людовико, с его врожденным отвращением к жестокости, послал Чикко на смерть против своей воли, хотя едва ли мы могли бы ожидать от него, что в то время он пошел бы на какой-либо риск ради его спасения.
Людовико Сфорца становится теперь самым важным членом своей семьи. Пятый ребенок Бьянки Марии и ее четвертый сын, он родился в Виджевано в 1451 году и был первым ребенком, родившимся после того, как Франческо Сфорца стал герцогом Милана. При крещении его назвали Людовико Маурус, но еще в детстве, когда он тяжело болел, его мать, в соответствии с традицией Висконти, изменила его второе имя на Мария, отдавая тем самым его под защиту Пресвятой Девы, подобно себе самой. Но прежнее имя запомнилось: он стал известен как Моро[30]. Ему понравилось это прозвище, и в Милане его встречали приветственными возгласами: «Моро! Моро!» К этому же имени отсылают некоторые из используемых им эмблем: голова негра и шелковица. Кроме того, придя к власти, Людовико, подобно многим: аристократам того времени, принял к себе на службу личного слугу-мавра. Говорили, что этим прозвищем он обязан темному цвету своего лица, однако видевший его Паоло Джовио уверяет нас, что он вовсе не был смуглым, добавляя, что это имя подразумевает шелковичное дерево — самое мудрое из деревьев, поскольку оно покрывается листвой последним, но плодоносит первым. Несомненно, Моро был доволен таким толкованием своей эмблемы, ибо более всего он гордился своей прозорливостью в государственных делах.
Его отец, так же как и его учителя, был высокого мнения о его способностях. Он всегда был самым прилежным из братьев и навсегда сохранил любовь к книгам. Говорят, что, находясь в заключении во Франции, он попросил принести ему сочинения Данте «per studiare» (для изучения). Он пользовался особым расположением своей матери. Об их близости свидетельствуют его письма к ней, написанные им в Кремоне в 1466–1467 годах, в которых Людовико описывает свои посещения окрестных церквей и монастырей, а также визиты к местным дворянам. Он сожалеет о том, что теперь, после смерти отца, она оказалась в столь беззащитном положении, и высказывает свое желание чем-либо развлечь ее. Людовико обещает сделать все, что в его силах, чтобы доставить матери удовольствие, «ибо, в своей удивительной доброте и великом милосердии, вы проявляете обо мне большую, нежели я сам, заботу». Очевидно, что вираго Бьянка Мария была искренне привязана к своему чувствительному, нежному и кроткому сыну, который весьма рано проявил подлинные религиозные чувства. Ее дочь Ипполита, старшая из детей, говорила, что мать сделала все, чтобы развить в нем доброту, чувство справедливости и хорошие манеры — качества, явно более естественные для Людовико, чем для его братьев. На самом деле ее мужественную натуру привлекал довольно женственный склад его характера, а его несомненные таланты лишь усиливали ее привязанность к сыну. Кроме того, он был статен, красив и весьма изыскан в общении. Поначалу он был также самым близким из братьев для Галеаццо Мария, который питал к нему особое доверие; он собирался даже завещать ему герцогство, в том случае если он умрет, не оставив наследников; но вскоре герцог охладел к нему, узнав, возможно, об его ловкости в интригах и умению скрывать свои чувства. Галеаццо Мария использовал его таланты в разнообразных делах и дипломатических миссиях, но всегда следил — что было вполне разумно с его стороны, — чтобы никто из его братьев не обладал сколько-нибудь реальной властью.
Теперь Людовико занялся укреплением своей власти, к которой он так долго стремился. Тассино оказался первым и самым сложным препятствием на этом пути. Его влияние было весьма значительным, поскольку при поддержке увлекшейся им герцогини ему удалось назначить своих ставленников на все возможные посты. Наглость его становилась невыносимой. Даже гвардия состояла из его людей. Но Роккетта, внутренняя крепость Миланского замка, оставалась под командованием верного Филиппо дельи Эустакки, который поклялся передать ее только самому Джан Галеаццо, когда тот достигнет совершеннолетия. Пока крепость находилась под контролем Эустакки, Тассино не мог чувствовать себя в безопасности, поэтому он обратился к Боне с просьбой передать командование его отцу, которого он уже сделал членом Совета. Однако Эустакки заявил, что никто не сможет его заставить нарушить его клятву и сдать Роккетту кому-либо, кроме молодого герцога. Почувствовав опасность, Людовико со своими друзьями перевели герцога и его брата в Роккетту и оставили их на попечении Филиппо дельи Эустакки. Теперь герцогиня ничего не могла поделать. Тассино пришлось уехать, и он отправился в свою родную Феррару с доверху набитыми карманами и с пылкими рекомендательными письмами от Боны. Та, узнав об его отъезде, пришла в отчаяние и, совершенно позабыв о своем достоинстве, твердила о своем желании следовать за ним.
Гибеллины из местных дворян, помогшие Людовико прийти к власти, едва ли были довольны его отношением к ним. Они обратились к Асканио — весьма популярному в Милане прелату, ставшему к тому времени папским легатом. Людовико счел целесообразным арестовать его и выслать в его епархию в Павии, лишив тем самым городскую знать всякой власти в своем герцогстве. Асканио же вскоре вернулся в Милан.
Тем временем Людовико подвергал несчастную Бону дальнейшим унижениям, принуждая ее отказываться от все больших привилегий и прав. Несмотря на то что Джан Галеаццо исполнилось только двенадцать лет, он был объявлен дееспособным и, разумеется, мог подписать любой документ, какой заблагорассудится его дяде. Таким образом был упразднен даже двор герцогини, поскольку она постоянно жаловалась своим дамам на плохое обхождение с ней. В результате она объявила о своем желании немедленно покинуть Милан. Подписав документ, в котором она отказывалась быть опекуншей своего сына, Бона намеревалась отправиться в Пьемонт. Однако, проехав не далее Аббиатеграссо, Бона дала понять, что останется там и превратит этот замок в свою резиденцию. Представляется весьма вероятным, что вскоре после этого она участвовала в заговоре против Людовико (кто станет обвинять ее в этом?), и затем потребовалось все влияние французского двора, чтобы замять скандал. Людовико стал опекуном, и в конце 1480 года облаченный в бархатную мантию Джан Галеаццо был провозглашен герцогом на торжественной церемонии в Дуомо.
Теперь Людовико мог быть спокоен, поскольку положение его стало законным и признанным ведущими партиями. На самом деле гораздо больше его волновали старые друзья, особенно Роберто Сансеверино. Возможно, этот вспыльчивый воин полагал, что сможет управлять Моро. Его приводила в ярость одна только мысль о том, что он окажется на вторых ролях или же вовсе будет оттеснен от власти, но он не мог соперничать с Людовико в придворных интригах. Однажды в сентябре 1481 года он явился на заседание Совета и потребовал увеличить ему жалованье. Встретив возражения со стороны членов Совета, он в гневе обрушился на них с угрозами и проклятиями, затем выбежал из зала заседаний и поскакал из Милана прямиком в свой собственный город Кастельнуово — поступок, вполне соответствующий нравам прежних кондотьеров. Здесь он начал налаживать отношения с другими недовольными, в особенности с Фьески из Генуи. Для его осады был послан Констанцо Сфорца, правитель Пезаро, состоявший тогда на службе в Милане. Сансеверино был вынужден бежать в Венецию, где военного с его репутацией всегда ожидал теплый прием.
