Леси Коллинсон-Морлей - История династии Сфорца
Глава VII
Джан Галеаццо Сфорца и его дядя Людовико
После гибели Галеаццо Мария верный Чикко Симонетта выдвигается на первый план, точно так же, как Бьянка Мария после смерти Франческо. Немедленно был созван Совет, на котором восьмилетнего Джан Галеаццо провозгласили герцогом, а опекунство было поручено его матери. Будучи женщиной слабой, вернее, мягкой и доброжелательной («небольшого ума», по выражению Филиппа де Коммина), она инстинктивно полагалась на Чикко. В качестве предупредительной меры, в наиболее неблагонадежные районы герцогства были посланы войска. Непопулярность прежнего герцога сама по себе способствовала становлению новой власти — непопулярность, обусловленная скорее высокими налогами, чем характером самого Галеаццо Мария, ведь в целом миланцев нисколько не смущало великолепие его придворной жизни. Отмена нескольких налогов (прежде всего — ненавистного налога на помол зерна) и обеспечение обильного снабжения хлебом, в чем имелся некоторый недостаток, устраняли всякую опасность восстания, и без того казавшуюся не слишком серьезной, учитывая тот ужас, с которым было встречено известие об убийстве герцога. Жители Милана, в отличие от его провинций, привыкли к династической системе правления, поэтому после краха республики они уже были готовы к тому, чтобы признать Сфорца законными наследниками Висконти. Ведущие итальянские державы вновь отправили своих послов, чтобы выразить герцогине свои соболезнования и, в случае необходимости, предоставить ей свою помощь. Сикст IV особо пообещал использовать все имеющиеся в его распоряжении средства, как духовные, так и материальные, чтобы предотвратить беспорядки.
Как и следовало ожидать, Сфорца Мария и Людовико, получив известие о гибели своего брата, поспешно выехали из Франции, заботясь более о собственном участии в разделе власти, нежели о ее передаче в распоряжение опекунов их племянника. Менее всего им нравилось видеть Чикко, фактически назначенного правителем; да и сам Чикко не всегда был тактичен: впоследствии он даже занял герцогские покои в крепости Роккетта. Бону они смогли бы подчинить себе, но Чикко, с его возрастом и опытом и, помимо всего прочего, с его верностью своим обещаниям, становился для них труднопреодолимым препятствием. Действуя так, как, по его мнению, действовал бы Галеаццо Мария, он не позволил Сфорца Мария и Людовико играть активную роль в управлении герцогством в качестве членов Совета, где они могли бы использовать свое влияние и интриговать против него. Им пришлось довольствоваться руководством Совета Юстиции, не обладавшим никакой реальной властью. Они охотно воспользовались поддержкой миланской знати, возненавидевшей Чикко более, чем когда-либо. Разумеется, на стороне братьев был и Асканио, епископ Павии, вернувшийся теперь из Рима, а также младший из братьев, юный Оттавиано. Они открыто стремились избавиться от Чикко и назначить Сфорца Мария опекуном наследника.
К счастью, прибывшему в Милан с визитом Людовико Гонзага, старому другу семьи, который по завещанию Галеаццо Мария должен был стать опекуном его детей, удалось привести противоборствующие партии к согласию. По свидетельству Корио, план Гонзага состоял в том, чтобы прекрасная Бона Савойская на время осталась в замке, а братья поселились в собственных дворцах в Милане, получая каждый свою долю оставленных их матерью доходов Кремоны. Старший, Филиппо, «человек очень деятельный», как выражается Корио, — был миролюбивым и лишенным амбиций, способностей и хитрости других братьев. Он охотно вселился в предоставленный ему дворец, где провел спокойную жизнь, вдали от политических дел, и где ему посчастливилось умереть накануне французского вторжения, которое могло бы стать досадной помехой его безмятежному покою.
Но ни Сфорца Мария, ни Людовико вовсе не желали мириться со своим положением. После присоединения Генуи к герцогству они вступили в заговор против Чикко, опираясь на мощную поддержку кондотьера Роберто ди Сансеверино и Донато дель Конте. По-видимому, они намеревались провозгласить Людовико герцогом. Но вскоре Чикко арестовал Донато и, подвергнув его пыткам, добился от него полного признания, после чего заключил в замке Монца. Заговорщики потребовали его освобождения и, получив отказ Боны (или скорее Чикко), попытались поднять восстание. Но общественное мнение было на стороне властей, и мятежникам пришлось сдаться. Сансеверино бежал. Но чтобы спастись, ему пришлось прибегнуть к весьма хитрой уловке. Зная о том, кого именно пошлют в погоню за ним, он приказал коменданту первого же встретившегося ему в пути значительного замка арестовать своего преследователя, словно он сам был послан за ним в погоню. Сансеверино радушно приняли при французском дворе, где несколько его родственников нашли убежище от тирании короля Ферранте. Оттавиано Сфорца также бежал. Подъезжая к реке Адде во время разлива, он заметил позади себя нескольких всадников, один из которых был одет точно как Сфорца. Решив, что это его преследователи, Оттавиано бросился в воду, но не справился с течением и утонул. Остальные братья были высланы из Ломбардии: Сфорца Мария — в его герцогство Бари, Людовико — в Пизу, а Асканио — в Перуджу. Вскоре после этого Донато разбился при попытке бежать из Монцы.
Война, спровоцированная заговором Пацци против Медичи, в ходе которой Джулиано погиб, а Лоренцо удалось спастись бегством, имела бедственные последствия для Милана, поддерживавшего Флоренцию в качестве члена тройственного союза. Милан потерял Геную и потерпел тяжелое поражение от щвейцарцев, которые по требованию Ферранте и Папы атаковали Беллинцону, чтобы отвдечь миланские войска от помощи Флоренции. Дяди Сфорца выступили на стороне противника. В 1479 году при поддержке Ферранте они покинули места своего изгнания и вторглись на территорию Флоренции. После заключения мира их собрал Роберто Сансеверино. Они открыто заявили, что при поддержке Римского Папы и короля Неаполя намереваются вырвать герцога и герцогиню из когтей Чикко Симонетты и избавить Милан от причиняемых им несчастий.
В июле того же года внезапно скончался Сфорца Мария. «Некоторые говорят — от яда, а некоторые — от чрезмерного ожирения», — замечает Корио. После его смерти Ферранте передал Людовико все права на герцогство Бари. Быстро продвинувшись со своим войском по весьма сложной местности, Людовико внезапно осадил Тортону, которая, подобно остальным соседним городам, быстро сдалась ему и с радостью приветствовала нового герцога Бари.
Главные гибеллины Милана, такие как Пьетро Пустерла, Джованни Борромео или Антонио Марльяни, были только рады перейти на сторону мятежников — такова была их ненависть к калабрийскому выскочке. При посредничестве ее сенешаля, Джованни Ландрьяно, и других членов Совета, они попытались склонить Бону на свою сторону. Теперь это было не так сложно, как раньше. Слабая и уступчивая, она всецело доверилась некоему молодому человеку из Феррары по имени Антонио Тассино, которого ее покойный муж назначил ее стольником. О нем известно, что он был благородного происхождения и обладал изысканными манерами, хотя мнения о его внешности расходятся. Его влияние на герцогиню было столь велико, что, к огромному негодованию Чикко, не оставалось ни одной государственной тайны, которая не была бы ему известна. Коммин сообщает, что Бона верхом разъезжала с ним по Милану и тратила все свое время на танцы и другие увеселения. Тассино был заинтересован в том, чтобы его враг Чикко был отстранен от власти, и всячески способствовал примирению с Людовико. Этот шаг означал бы полное завершение гражданской войны.
Дело завершилось тем, что Людовико, оставивший свою армию в распоряжении Роберто Сансеверино, был пропущен в замок через парковый вход, тайно проведен в покои герцога и герцогини и достиг совершенного примирения с ними, а Симонетта ничего не знал об этих переговорах. Миланская знать с великим ликованием восприняла известие о перемирии. Узнав о том, что произошло, Чикко сказал своей госпоже: «Ты приняла решение, которое у меня отнимет голову, а тебя лишит государства». Это предсказание полностью сбылось.
Тем не менее Чикко попытался добиться расположения Людовико, обращаясь с ним по возможности самым дружеским образом. Людовико, по натуре своей человек довольно мягкий, едва ли мог сопротивляться силе характера Чикко, воздействию которого способствовали его детские воспоминания: ведь когда он был еще ребенком, Чикко, должно быть, носил его на руках. Более того, в душе он всегда был скорее гвельф, чем гибеллин.
Чикко настолько преуспел, что гибеллины, стремившиеся к этому перемирию, начинали проявлять беспокойство. Менее всего они желали бы объединения Чикко и Людовико. Они обратились к Роберто Сансеверино, а Людовико ясно дали понять, что они не сложат оружия до тех пор, пока Чикко остается на свободе. Вполне может быть, что Людовико просто пользовался Чикко в качестве прикрытия, хотя не менее возможно и то, что он действительно намеревался использовать его влияние и опыт; весьма сложно разобраться в истинных мотивах его поступков; но в любом случае он дал свое согласие. Чикко и его брат историк Джованни Симонетта были арестованы и отправлены в Павию. Джан Джакомо Тривульцио сделал все возможное для спасения Чикко, но тщетно. Дома верного секретаря Франческо отдали на разграбление толпы. Он имел богатую библиотеку, ведь он был ученым с характерными для того времени гуманистическими взглядами. Людовико, по-видимому, попытался завладеть его значительным состоянием, переданным на хранение флорентийскому банкиру. Он обещал Чикко освобождение при условии его отказа от имущества. Тот отклонил это предложение в весьма достойном послании, обращая внимание на то, каким образом его отблагодарили за верную службу династии Сфорца. Если он виновен в каком-либо преступлении, то готов понести наказание, писал он, но его сбережения достанутся его наследникам. Жизнь для него уже ничего не значит. Год спустя, на семидесятом году жизни, он был обезглавлен в замке Павии после жесточайших пыток. Бона радовалась его свержению, сообщая об этом французскому двору. Людовико писал, что единственной причиной смерти Чикко стала злейшая ненависть к нему Роберто Сансеверино. Его брат Джованни Симонетта, всю свою жизнь трудившийся вместе с ним, был отпущен на свободу. Говорили, что своим освобождением он обязан написанной им превосходной биографии Франческо Сфорца, хотя, скорее всего, его отпустили только потому, что, не обладая никаким влиянием, он не был опасен. Вполне возможно, что Людовико, с его врожденным отвращением к жестокости, послал Чикко на смерть против своей воли, хотя едва ли мы могли бы ожидать от него, что в то время он пошел бы на какой-либо риск ради его спасения.
