Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Первой нашей заботой было выбить противника из большого двухэтажного дома жандармерии - и десяток снарядов из 76-миллиметровой пушки сделали это. Мы ворвались в здание, битком набитое винтовками, лыжами, мешками с сахаром, бельем. Внутри помещение напоминало универсальный магазин. Вслед за первыми смельчаками в здание ворвались еще человек сто - полтораста.
Я из углового окна выглянул на улицу. На другой стороне ее, немного наискосок, стоял красивый особняк гебитскомиссара. Здесь улица кончалась, и за нею на холмике был расположен небольшой парк, со всех сторон обнесенный забором; вокруг были вырыты окопы. Около парка высилась кубической формы каменная громада с бойницами, откуда торчали дула пулеметов, и недалеко от нее - противотанковая пушка, обстреливавшая улицу. Батальоны, наступавшие по окраинным улицам, уже сомкнули кольцо окружения, и противнику некуда было бежать. Поэтому он ожесточенно отстреливался.
В моем подчинении имелось лишь восемнадцать человек из тринадцатой роты. Я крикнул Бережному: "Давай обходи справа и атакуй фашистов в парке. Во фланг!" Затем вскочил в коридор дома гебитскомиссара и крикнул своим:
- Выходи, все выходи на улицу и вперед!
Атака началась снова.
Выскакивая из окон здания гебитскомиссара, на штурм парка шли пятая и шестая роты, тринадцатая заходила по огородам, третья шла прямо на каменную глыбу. В несколько минут все было кончено, около пушки валялись убитые, а из окопов наши хлопцы вытаскивали живых, спрятавшихся среди трупов гитлеровцев.
Как мы узнали после, каменная глыба кубической формы была пьедесталом памятника Ленину. Памятник фашисты сняли, а пьедестал превратили в импровизированный дот, выдолбив по углам его пулеметные гнезда. Спустя несколько минут после того, как мы закончили атаку, над нашими головами закружились два немецких самолета-истребителя. Они сделали по три круга и снизились. Когда их обстреляли, они быстро ушли на юг. Скоро со стороны Житомира подошло вражеское подкрепление: две бронемашины и около трехсот человек пехоты на автомашинах. Подкрепление мы разгромили, а бронемашины сожгли.
Это было 27 ноября 1942 года.
В те дни Красная Армия, прорвав фронт под Калачом и Клетской, начала окружение 6-й армии Паулюса под Сталинградом.
Вот записи из дневника за этот день:
"С боем взят гебитсцентр Лельчицы. Убито более трехсот
немцев, полицейские, бургомистр, староста, много других "иже
с ними" также переселилось в мир иной. Интересный бой.
Снова прямая наводка, уже много раз проверенная мной за
эту войну. Интересен бой еще и тем, что я на практике
ощутил, что может сделать воля командира, когда наступление
захлебнется. И снова везет - два раза смерть ходила локоть в
локоть со мной и прошла мимо. Первый раз из противотанковой
пушки бронебойным снарядом снесло голову пулеметчику,
стоявшему рядом, второй раз пулька, маленькая пулька, попала
в переносицу соседа, пролетев мимо моего уха.
Ранена Нина Созина. Хотя бы дожила она до известия о
награде.
30.XI. Сегодня умерла от раны санитарка Маруся в плюшевой
курточке. Много их, девушек, уже пало на своем посту.
1.XII. Милашкевичи, Глушкевичи и Прибыловичи. Озеро и
площадка. Много работы. Интересные наблюдения и песни народа
о войне:
А там старый батько
Окопы копав,
Вiн здалеку бачив,
Як стрiлець упав,
Пiдiйшов вiн ближче
Тай сина впiзнав.
Танцы "полещуков" и девчата-"полещучки" в мягких
лапотках..."
Разгромив Лельчицы, мы расчистили почву для создания партизанского края в районе среднего бассейна Припяти. В это же время Сабуров разгромил Словечно, расширив этим намечавшийся партизанский край к югу. Таким образом, громадная территория южнее Мозыря и Пинска оказалась свободной от немецких гарнизонов. Пока еще только пунктирно намечавшийся партизанский край обещал быть в несколько раз больше Брянского и по территории и в смысле охвата вражеских коммуникаций.
Вначале немцы, очевидно, не придавали этому большого значения. И только через месяц, когда вновь образованный партизанский край дал себя чувствовать, гитлеровцы опомнились и стали принимать меры. Но было уже поздно.
Партизанский край, о котором мечтал Руднев, был уже создан.
Почти два года спустя, когда войска Красной Армии, заняв Житомир, захватили архивы житомирского гестапо, я в них разыскал материалы суда над лельчицкими властями. Судили гебитскомиссара, начальника жандармерии и многих других. Некоторых из них присудили к смертной казни, других вообще судили посмертно. Но, как говорит народ, "не помогли мертвому припарки".
19
Расправившись с немцами в Лельчицах, мы разместились юго-западнее в селах Глушкевичи, Прибыловичи, Копище.
В Глушкевичах стал штаб и первый батальон, в Копищах - второй и третий, в Прибыловичах - четвертый батальон.
Мы стояли там около месяца. Здесь впервые я познакомился с народом, о котором знал только понаслышке. Это о них, о "полещуках", создавала свои чудесные произведения Леся Украинка. Разговаривая со стариками, глядя на танцы молодых девчат, я рисовал себе образы Левка, Килины из ее пьесы "Лiсова пiсня", и если бы немцы немного больше интересовались поэзией народа, который они задумали поработить, им бы чудилось по ночам: из Пинских болот Полесья на них подымается леший в мадьярской длинной шубе до пят, с козлиной бородкой, с автоматом в руках, и имя ему - Ковпак. Не берут его ни пули, ни железо, а он хватает немцев костистыми руками за горло, и они в ужасе испускают дух.
Руднев на стоянке ежедневно посещал раненых, следил за их лечением, ободрял участливым словом. Он регулярно читал им сводки Совинформбюро, принимаемые ежедневно нашими радистами.
Как-то мы вместе зашли к тяжело раненной в бою за Лельчицы Нине Созиной. Семнадцатилетняя автоматчица лежала бледная, стараясь стоном не выдать боли.
Я живо вспомнил наш разговор на марше, когда она рассказывала, как пришла в отряд мстить немцам за зверски убитого отца.
Руднев осторожно присел на край кровати и взял девушку за руку. Она открыла глаза.
- Товарищ комиссар... - тихо прошептали ее губы.
Семен Васильевич вынул из бокового кармана гимнастерки радиограмму и прочел ее вслух. Это было поздравление. Правительство наградило Нину орденом Красного Знамени.
Девушка закрыла глаза, длинные ресницы тенью упали на щеки. Затем снова открыла их и улыбнулась комиссару.
- Спасибо, товарищ комиссар!
- На здоровье, - тихо проговорил Руднев.
- И еще раз спасибо, - прошептала Нина. - Теперь я обязательно поправлюсь.
- Обязательно, - ответили мы.
Как-то еще в Глушкевичах, не обращая внимания на протесты часового, в штабную хату ворвалась белорусская дивчина. Из-под огромного теплого платка выглядывали лишь посиневший от холода нос да две ярко-красные помидорины щек. Смышленые глаза светились удалью. Домотканая юбка, подоткнутая к поясу на манер широких казацких штанов, делала ее похожей на юнца. На ногах - лапти. Цветные полотняные онучи вымазаны грязью.
Она сразу, с места в карьер, обратилась к комиссару:
- В отряд приймешь, старшой?
Руднев вскинул на нее черным глазом.
- Ошиблась, милая. Самого старшего тут по бороде определяй, улыбнулся он, подмигнув мне.
Девушка доверчиво оглядела присутствующих.
Шагнув вперед, она шлепнула лаптями.
- Примай в отряд!
После многих ночей марша и лельчицкого боя мы впервые хорошо выспались, и настроение у нас было поэтому веселое. Штаб еще не начал обычной будничной работы и пока больше походил на собрание друзей.
"Почему бы и не разыграть ее?"
Хмурясь, спрашиваю дивчину:
- А зачем тебе отряд понадобился?
Она недружелюбно оглядывает меня. Но на вопросы отвечает четко, немного с холодком. Только долго сдерживаться, видно, не в ее натуре. Первых нескольких фраз, по ее мнению, достаточно. Видимо, считая себя уже партизанкой, она круто берет инициативу разговора в свои руки. Теперь уже она задает мне вопросы:
- Ты мне вот что скажи, раз ты старшой: на Туров пойдете?
- Какой Туров?
- Город главный. На Прыпяце!
- Зачем?
- Немца бить! Хэ, партизанчики вы мои милые... Туров - городишко княжецкой...
Развязав платок и откинув его на плечи, сжав яростно кулаки, она продолжает на манер старинной думы:
- Туров-городок на Прыпяце стоит. Полонили его вражьи германы... и полицай-и-и...
Базыма задумчиво переводит взгляд на меня.
А дивчина в лаптях, со смышлеными глазами, распалившись в каких-то своих мечтах, досадует на нашу непонятливость.
- Я вас проведу. Да с такой силой я бы до самого Бреста дошла. А что Туров? Тьфу! - и смачно плюет на пол.
Руднев, наблюдавший за девушкой, подходит к ней.
- Постой, постой. Тебя как звать-то?
- Ганька звать. Да вы что? Зубы мне заговариваете? Кажите - пойдете на Туров или нет? Что, не верите? Я проведу. Ей-богу, проведу. И одним махом, немца разгоним, побьем полицманов...
