Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Корниенко, бодрясь, подошел к возившемуся у мотора механику:
- Скоро полетим?
- Минут через сорок, - ответил, отворачиваясь от ветра, механик.
Корниенко подошел к радистам.
- Минут через сорок. Пошли греться, ребята. Да вас как звать-то, молодцы?
Первый угрюмо ответил:
- Молчанов.
- А тебя? - повернулся старик к другому.
- Меня? Катей звать...
Корниенко оторопело посмотрел:
- Так, так... Что ж, пойдем греться, хлопцы и... девчата.
В Даниловой балке уже не одну ночь горели три костра. Вокруг одного из них, сладко затягиваясь дымом самокрутки, сидели бойцы роты Карпенко. В эту ночь особенно скучно казалось партизанам.
- Напрасно маемся мы, ребята, - сказал Шпингалет, подставляя спину к теплу.
- Даром вся эта канитель, не будет никаких самолетов, - поддержал его Намалеванный.
Откуда-то из-за дыма раздался смех Мудрого.
- Ты даром просидеть боишься? Ну что ж, давай я тебе немецкими карбованцами заплачу.
Он вытащил из кармана крупную пачку денег и хлопнул ею по голенищу:
- Получай зарплату.
Намалеванный отвернулся.
Мудрый серьезно сказал:
- Нет, ребята, не даром. Скажу я вам, хлопцы, много я хлебнул, пока к отряду не прибился. Два раза за проволокой был. Бежал - опять ловили, а уж сколько по окружениям шлялся... и вспоминать удивительно... Уж бегали, бегали мы с вами по всей Украине... А почему, я вам скажу. - Он вдруг заговорил быстро, как будто торопясь высказать давно пережитые и продуманные слова. - Хочу я вам объяснить, откуда у меня, Кольки Мудрого, смелость берется...
Намалеванный плюнул в костер.
- Да при чем тут смелость? Тут ноги на морозе задубели - вот и все.
Мудрый подошел к нему.
- А вот я тебе сейчас объясню.
- Объясняй не объясняй, а все равно не прилетит самолет. Намалеванный поднялся и хотел отойти.
Карпенко, дремавший до сих пор, сказал тоном приказа:
- Прилетит не прилетит, а сидеть надо. Дисциплина.
Намалеванный отошел от костра, послушал:
- Нет, не слыхать... А может, он и до фронта не дошел, старый хрыч...
Карпенко укутал ноги немецкой плащ-палаткой:
- Все может быть... милок... садись лучше, погрейся.
А в это время в звездном фронтовом небе, загребая лопастями винтов морозный воздух, летел к Ковпаку самолет, посланный Хрущ?вым. Это была старая машина ПР-5, с кабиной на четырех пассажиров. В кабине находились Молчанов, Катя, штурман и Корниенко.
Через полчаса полета штурман крикнул в трубку мегафона летчику:
- Подлетаем к фронту... давай полный газ...
Пассажиры переглянулись, подтянулись. Громче заревел мотор. В небе зашарили прожекторы. Луч скользнул по плоскости... Прошел мимо. Затем поймал машину.
Штурман крикнул в мегафон:
- Костя, обмани его... На крыло, на крыло...
Звездное небо долго, казалось бесконечно, переворачивалось под крыло машины. Прожектор цепко держал ее в своих щупальцах. Быстрые пунктиры пулеметных очередей проходили, казалось, сквозь плоскости. Мотор ревел на полном газу. Но вот машина вошла в пике, взвыла мотором и выскользнула из лучей прожекторов.
Штурман снял шлем, вытер вспотевший лоб и проговорил в мегафон:
- Молодец, Костя... Теперь газуй.
Радистка Катя выглянула из открытой кабины. Замелькала внизу белая снежная земля.
Рядом со штурманом сидел Корниенко. Он весь как-то вытянулся, прижался спиной к парашютному мешку и ни на кого не смотрел, закусив губу. К нему лицом сидели Молчанов и Катя. Мотор самолета ровно зажужжал, набирая потерянную высоту. Корниенко сунул руку под фуфайку. Когда сидящий рядом штурман бликнул фонариком, освещая большой планшет с картой, Корниенко взглянул тайком на свою руку. Она казалась вся черной.
Старик вытер руку о ватные брюки и снова откинулся на спину, закрыв глаза, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя.
Вскоре в мегафоне штурмана послышался металлический голос пилота. Штурман оживился.
- Ага... Дошли. Приготовиться. Заходи, Костя, с севера.
Несколько секунд ожидания. Самолет сбавил газ. Штурман крикнул пассажирам:
- Пошел!
Первым должен был прыгать Корниенко. Но он сидел с закрытыми глазами. Штурман взглянул на него, покачал неодобрительно головой. Снова крикнул, громче, чем требовалось:
- Костры проходим... Пошел...
Корниенко открыл глаза и, судорожно цепляясь за края дверцы, вывалился в люк. За ним один за другим выбрасывались радисты.
Хлопцы Карпенко при первом звуке долгожданного самолета плеснули в огонь бензину и подбросили сухой хвои. Костры запылали радостно и ярко, словно Карпенко хотел ими согреть все зимнее украинское небо.
Вдали от костров опускались два парашюта. Почти одновременно с ними - у самого костра - третий. К нему первому побежал Карпенко. Шпингалет и Намалеванный подняли белое полотно парашюта, накрывшее Корниенко. Карпенко опустился на снег рядом с ним. Он осветил его лицо карманным фонариком, взял за руку. Она была темной от запекшейся крови. Карпенко расстегнул стеганку, приник ухом к груди старика. Затем встал и строго посмотрел на Намалеванного:
- Как же ты смел говорить - не пройдет старик через фронт... Прошел... И обратно к своим вернулся.
Он взял из рук Намалеванного полотнище парашюта и тихо накрыл им лицо Корниенко. Костер вспыхнул, раздуваемый ветром, ярче и осветил лицо Намалеванного, по которому одна за другой бежали слезы.
- Выполнил свое задание Корниенко.
Шифровальщик Молчанов сам подошел к костру. Подскакали Ковпак и Руднев. Долго искали Катю-радистку. Когда же нашли, Молчанов обрадовался так, что бросился ее обнимать. Она вскрикнула:
- Ой, больно, я, кажется, руку вывихнула.
Ковпак озабоченно подошел к ней. Он осторожно взял ее за правую руку и провел по ней от плеча к локтю.
- Э, дивчино, да тут перелом.
Катя испуганно посмотрела на незнакомого деда.
- Как перелом? А мне сегодня же связь установить надо, сеанс у меня в два ноль-ноль.
Девушка ожидала всего, готовясь к вылету в тыл врага. Была готова и к тому, что, может, понадобится применить оружие, и к тому, что можно погибнуть, но к такой "случайности", как перелом руки, она готова не была. И это как-то надломило ее силы, и она тихо, по-детски всхлипнула.
Ковпак участливо склонился над ней.
- Теперь, дивчино, твой сеанс один - в лубках лежать.
- Что вы говорите, дедушка?
- Не дедушка, а командир отряда Ковпак.
Катя свалилась на руки партизан без чувств, и ее положили поближе к костру.
Руднев озабоченно спросил Молчанова:
- Связь мы дадим?
Тот помялся.
- Пока трудно сказать. Если рука всерьез у нее переломлена...
- А вы?
- Я на рации не работаю. Я - шифровальщик.
- Так на какого черта тебя прислали? - вскипел Ковпак.
- Как мираж какой-то. Рацию выбросили, а работать на ней некому, сказал возмущенно Руднев.
Они отошли в сторону, в морозную ночь, и долго ходили по снегу в отчаянии.
Без четверти два Молчанов подошел к Катюше и показал ей часы. Она встала, порываясь идти. Рука у нее была уже на перевязи в самодельной шине из древесной коры. С ней повозилась партизанский врач Дина Маевская. Дина подошла к комиссару и заговорила быстро и резко:
- Я не могу так, товарищ комиссар! Раненая только что после перевязки. Внутреннее кровоизлияние, перелом. Два раза в обмороке. А тут ее волнуют, - она показала на Молчанова.
Катя бормотала быстро-быстро, здоровой рукой раскрывая рацию.
- Сеанс у меня через четверть часа, понимаете - сеанс. Если не выйду на связь, на Большой земле будут считать, что мы все погибли. И ваш старик тоже.
- Но не может она, не может работать на ключе! - твердо и властно сказала Маевская. В вопросах медицины ее слушались все в отряде.
Катя поняла это и подняла к молодой женщине глаза, полные слез.
- Ну, пожалуйста, я очень прошу. Может быть, рацию раскинут товарищи; я покажу, как. Наушники наденьте, я хотя бы позывные послушаю и хоть чем-нибудь знак подам.
Молчанов уже распаковывал рацию, тянул антенну на поднятое дышло саней.
Ковпак подошел к врачу и отвел ее в сторону.
- Слушай, доктор. Ты почему солдату мешаешь свою службу нести? Ты що у меня тут - профессор-хирург, чи невропсихопат какой?
Маевская обиделась:
- Зачем же так, Сидор Артемьевич? Вы же сами знаете, я когда в отряд пришла, говорила вам, я физкультурный врач. Понимаете, институт специальный я кончила перед войной. Физкультурный врач.
- Не тарахти, знаю, слыхал. А раз слыхал, значит помню. А операции ты делала? Руки и ноги людям столярной пилкой резала?
- Так выхода ж другого не было. Хирургов у нас нет, вот и приходилось мне...
Казалось, Ковпак только и ждал этих слов.
- А що ж, у нас радистов тут много? Зачем же ты девушку обижаешь? Значит, как ты физкультурный врач, так ты можешь выше своей головы прыгать, а как она радистка, так ей уже и нельзя? Стой сзади нее со своей валерьянкой и не мешай, а помогай, понятно?
