Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
Убежденная в том, что только непонимание собственной силы мешает партизанам двинуться на Туров, она обращается то к одному, то к другому, просит, объясняет, растолковывает, убеждает.
- Постой, постой, дивчина, - перебил ее Базыма. - Ты кто же тут такая? Уже командовать собираешься? Ты что - распоряжаться сюда пришла или в отряд поступать?
- Поступать в отряд! - поворачивается к нему девушка. - Воевать!
- Воевать! - протянул Руднев. - А ты как думаешь - вот так трах-бах и воюют? Это уметь надо.
Она смерила его насмешливым, презрительным взглядом.
- А откель ты знаешь, что я не умею? Во!
И вдруг выхватывает что-то из-под полы.
- Тю, скаженная! - бурчит, отодвигаясь от нее, Базыма. - Кой черт пустил ее сюда? Подорвет еще к дьяволу. А ну, дай сюда.
В поднятой руке Ганьки поблескивает круглая немецкая граната, похожая на черный апельсин, с нежной голубой головкой запала.
Девушка, подчиняясь суровому взгляду старика, нехотя отдает лимонку.
- Эх вы... Часовые винтовку забрали. А гранату - не доглядели. И зачем я, дурная, сама показала?.. Ну говорите, пойдете на Туров аль нет? - безнадежно, чуть не плача, спрашивает Ганька.
Комиссар поманил ее пальцем. Усадив на лавку рядом, стал расспрашивать, откуда у нее граната и винтовка. То, что она рассказала, было, пожалуй, обычное дело для этих мест. Если верить ее рассказу, то Ганька уже убила нескольких фашистов. Первого она зарезала серпом. Оттащила труп в болото и затопила. Добытым у первого оружием начала действовать смелее. Вместе с двенадцатилетним братишкой они нападали на немцев-одиночек и убивали их. Подкрадывались к хатам полицейских, швыряли в окна немецкие гранаты.
Это могло показаться неправдоподобным, но мы уже привыкли встречать на своем пути всяких людей; поэтому и верили и не верили дивчине.
- Займись, Петрович, по приему! Если стоит этого, зачисли в роту. Потом доложишь мне, - сказал комиссар, задумчиво похаживая по штабу.
После подробных расспросов я вызвал связного разведки.
- Ну, Ганька! Вот пока что твое начальство. Дальше жди распоряжений.
И тихо связному:
- Командиру передашь: распоряжение получит во время вечернего доклада.
Связной козырнул, повернулся и направился к двери. За ним пошлепала девушка. Уже на пороге повернулась и, нахмурившись, кинула Базыме:
- Гранату отдай...
Скрипевший пером начштаба повернулся вполоборота и, сдвинув очки на лоб, глянул на нее через плечо.
- Ладно. Иди, иди, вояка. Будут и гранаты, - не то сурово, не то одобрительно проворчал он вслед новой партизанке.
Она недовольно отвернулась и вышла из штаба.
Вслед понесся смешок и шутливые замечания связных, толпившихся в сенях.
Я стал систематизировать черновые пометки у себя в записной книжке.
Со слов девушки я получил представление о туровском гарнизоне. Рассказала она кое-что и о других припятских городках и крупных селах. Задумавшись, я глянул в окно. По улице шагал связной разведки. Рядом, пытаясь попасть в ногу, маршировала новая партизанка. Руднев отошел от окна.
- А что, хлопцы? Пожалуй, права эта курносая? Гарнизончик небольшой. Паника у них после Лельчиц порядочная... Запряжем пятьсот коней! И ударим... Эх, ударим! А? Начштаба?
Базыма неодобрительно покачал головой и показал глазами на дверь.
- Если уж замышлять операцию, то надо держать язык за зубами.
Комиссар заулыбался и поднял руки кверху.
- Ладно, ладно! Шучу, шучу! Конспираторы-операторы. Стратеги доморощенные.
Ганьку определили в разведку.
На Туров мы не пошли. В эти дни нас увлекала идея разгрома Сарнского железнодорожного узла, и нам было не до Турова. Но в разведку я посылал новую партизанку дважды. Оба раза с отделением Лапина. Она отлично знала местность, ловко проводила разведчиков по лесным тропам. Побывав с нею в городке, хлопцы каждый раз возвращались с "языками" и трофеями. Докладывая о выполнении разведки, на мой вопрос: "Как новая партизанка?" - хлопцы одобряли ее смелость, подтверждали знание местности, но все это как-то с холодком, официально. Я видел, что они чем-то недовольны.
Когда же я решил послать ее в третий раз с Лапиным, командир отделения отказался наотрез.
- Да ты сам ее хвалил, - и местность знает... и не дрейфит...
- Ну ее к дьяволу, товарищ подполковник! Уж больно она какая-то... настырная.
- Дела не знает?
- Да нет, дело она знает... Ловкая девка.
- Ну, так чем ты недоволен?
- Дисциплины не понимает. Лезет, куда не надо. В прошлый раз я из-за нее отделение чуть не угробил.
- Что, неужели струсила?
- Да нет... Разведку мы кончили, из города она нас вывела. А на огородах что-то ей в голову взбрело. Гранаток у хлопцев набрала: "Ожидайте меня здесь", - говорит и опять в город шмыгнула. Ждал я, ждал, уже светать начинает. Уйти вроде совестно, все-таки свой же товарищ. А ее все нет и нет. Потом слышим: стрельба, взрывы. Смотрим бежит. Ну, прикрыли огнем автоматным... В лес отошли благополучно...
- Но могло быть и хуже?
- Вот этого я и опасаюсь. Не возьму ее с собой. Теперь ей вожжа под хвост попала, как понесет...
- Куда же она ходила?
- А леший ее поймет! В хату полицая какого-то понадобилось ей бросить гранату. Обидел он ее, что ли. Не возьму я ее больше в разведку! Дисциплины не понимает!
Я так и не мог его убедить. Затем началась боевая страда. Мы забыли о Ганьке, занявшись более важными делами.
Недели через две как-то проходил я по улице Глушкевичей. На улице тихо. Базыма утром разослал приказание прекратить движение - день был ясный, опасались немецкой авиации. Изредка, скрываясь в воротах, проходили партизаны. Одинокий всадник мчался галопом по улице. Полы кавалерийской шинели развевались, как крылья большой дикой птицы. Всадник тряс плетью над ушами коня, изредка подогревая его ударами. Только снег летит за копытами.
- Гоняет, скаженная! - недовольно и завистливо сказал часовой.
Только тогда я узнал кавалериста. Это была белорусская дивчина Ганька. Но что за странная перемена в фигуре и одежде!
"Надо вызвать ее, узнать, как освоилась она в отряде".
Через полчаса в штаб вошла Ганька.
Женщины, о женщины! Даже на войне вы любите наряды. Даже в самых примитивных условиях жизни вы остаетесь верны своей природе. И ухитряетесь быть кокетливыми, даже выполняя воинские уставы.
- По вашему приказанию!.. - гаркнула Ганька на весь штаб.
Привычные ко всяким рапортам писари и те подняли головы от своих бумаг.
Базыма ахнул.
Перед ними стоял небольшого роста казачок. Лихая прическа под бокс, кубанка с малиновым донцем, кавалерийская шинель, волочившаяся по полу, синие галифе, сапоги - все это делало Ганьку неузнаваемой. Вот только голос - несмотря на все усилия говорить хриплым баском, выдавал девушку.
- Как живешь?
- Спасибо, товарищ начштаба!
- В разведке?
- Так точно, товарищ начштаба.
- По дому скучаешь?
- Никак нет, товарищ начштаба!
- Так... Солдат хоть куда... Ну а как воюешь?
Ганька молчит.
- Что, заело язычок?
- Нет, не заело... Какая это война? Так...
- Ого! А начальство что? Не обижает?
- Никак нет. Премного благодарна, товарищ начштаба.
- Солдат получился из девки хоть куда! - Базыма даже прищелкнул пальцами.
Поговорив еще немного, мы отпустили ее в роту. Но на этом дело не кончилось.
Разведчики невзлюбили Ганьку. Они просто не могли примириться с ее лихостью. Командиры упорно отказывались брать ее на задания, а все старались пристроить к уходу за ранеными или по хозяйственным делам. У нас до сих пор если и ходили девушки в разведку, то в одиночку, без оружия. Это считалось делом женским. Но в боевую разведку, по глубокому убеждению старых разведчиков, женщины не годились. Больше того, слыхал я от них какие-то суеверные намеки: "Баба в разведке добра не жди".
Хлопцы мои, по своему укладу мыслей, кое в чем походили на моряков времен парусного флота.
Но не на ту напали.
Ганька упорно домогалась своего. Иногда, вопреки желанию командира взвода или отделения, все же выпрашивалась в поиск. Внешне подчиняясь дисциплине, она изредка все же выкидывала свои боевые номера. Понимая, что если так будет продолжаться, ее рано или поздно вытурят из разведки, дивчина нашла выход из положения: стала "покупать" разведчиков. Прекрасно зная окружающие села, говоря на местном наречии, она, как никто, умела проникать в тайны отнюдь не военного значения, но оберегавшиеся полещуками не менее военных. Совершенно секретные сведения о дислокации, производственной мощности самогонных аппаратов, о качестве и количестве их продукции и были объектом этой самогонной тактики. А конспирировались самогонные дела от партизан не меньше, чем от немцев. Ганька вызвалась разыскивать аппараты и так ловко справлялась с этим делом, что разведывательные командиры, скрепя сердце, принуждены были признать ее авторитет.
