Михаил Заборов - Папство и крестовые походы
К концу XII в. Средиземное море приобрело важное значение в экономической жизни многих стран Западной Европы. Оно сделалось великой торговой дорогой, связывавшей Запад с Востоком. Молодые феодальные государства, сложившиеся или складывавшиеся в это время, в первую очередь, Германская империя Гогенштауфенов, англо-французская держава Плантагенетов, французское королевство Капетингов, да и другие наперебой старались взять под свой контроль восточную (левантийскую) торговлю, утвердив свое влияние и даже гегемонию на Средиземном море. Стремление феодальных государств Запада к господству в Средиземноморском бассейне стало с конца XII в. одним из главнейших побудительных стимулов к крестовым походам. А взаимное столкновение реальных политических интересов западных государств, происходившее на почве этой средиземноморской экспансии[54], все чаще приобретало столь острый характер, что обрекало на провал старания римских пап сохранить за крестовыми походами хотя бы видимость общеевропейского религиозного дела.
Третий крестовых поход (он продолжался три года — с 1189 по 1192 г.), как и второй, провалился самым позорным образом. Немецкие крестоносцы, с грабежами прошедшие болгарские и византийские земли[55], большей частью вообще не достигли Палестины: они повернули назад после того, как император Фридрих I утонул, переправляясь через горную речку в Сирии. Французы и англичане на протяжении всего похода враждовали между собой: Филипп II в разгар военных действий уехал из Палестины и, вернувшись в Европу, вступил в союз с противниками английского короля. Ричард Львиное Сердце, отважный боец, но скверный военачальник, терпел почти одни неудачи. В результате провала третьего крестового похода Иерусалим остался под властью Египта. Английский король сумел выторговать у Саладина только небольшие уступки: паломники и купцы в течение трех лет могли посещать «священный город»; за крестоносцами сохранялась узкая прибрежная полоса от Тира до Яффы.
С точки зрения апостольского престола такой- результат был совершенно недостаточным. Папство не желало мириться с утратой Иерусалима. Теперь, помимо всего прочего, это был уже и вопрос престижа. Миновало еще несколько лет, и на Западе в четвертый раз раздался папский призыв к крестовому походу.
Основная проблема истории четвертого крестового похода и ее значение. Четвертый крестовый поход занимает особое место в истории крестоносного движения. Некоторые ученые считают этот поход, завершившийся разгромом Византии и образованием Латинской империи, каким-то недоразумением. В действительности, именно в четвертом крестовом походе с исключительной рельефностью выявились как раз те устремления феодалов и католической церкви, которые составляли главную пружину крестоносных предприятий вообще.
Хрупкая религиозная скорлупа, в которую церковники все время облекали захватнические предприятия рыцарей на Востоке, оказалась полностью разбитой в четвертом крестовом походе. Вместо того, чтобы добиваться освобождения. Иерусалима, крестоносцы, первоначально отправившиеся в поход на мусульманский Египет, захватили столицу Византийской империи — Константинополь.
Каким же образом случилось, что, двинувшись за море под религиозными знаменами, в качестве «спасителей христианской веры» от поруганий мусульман, французские, немецкие, итальянские и другие феодалы завоевали и разграбили христианское государство? Явился ли такой поворот событий чистой случайностью, как это старался представить в своих записках один из руководящих деятелей крестоносного предприятия, французский феодал, историк Жоффруа Виллардуэн? Или же превращение антиегипетского крестового похода в завоевательную экспедицию против Византии произошло в результате чьих-то преднамеренных действий? И если последнее верно, кто же виновники того, что крестоносцы, по словам папы Иннокентия III, «уклонились с пути»? Быть может, это — хитрые венецианские торгаши, питавшие давнюю ненависть к Византии? Так изображают положение вещей византийский историк Никита Хониат, сирийский хронист Эрнуль, анонимный папский историограф (составитель «Деяний Иннокентия III») и некоторые другие. Или же главная вина лежит на непосредственных предводителях похода, таких, как итальянский маркиз Бонифаций Монферратский (на него возлагает ответственность другой французский бытописатель и участник похода, рядовой воин-рыцарь — Робер де Клари, автор мемуаров «О завоевании Константинополя»)? А может статься, что странная судьба крестоносной экспедиции была обусловлена вмешательством каких-либо посторонних политических сил, действовавших из-за кулис и незаметно для самих участников похода толкнувших их на константинопольскую авантюру? — Современники высказывали и такие суждения. Некоторые летописцы, в том числе и безвестный русский автор, рассказ которого о событиях похода, содержащийся в Новгородской летописи, является ценным историческим источником, отводят, например, большое место в «уклонении крестоносцев с пути» проискам германского короля Филиппа Швабского, с которым был связан Бонифаций Монферратский.
Вопрос о причинах, по которым четвертый крестовый поход принял несколько неожиданное направление и закончился тоже неожиданным результатом, является довольно сложным и запутанным не только в силу разноречивых сообщений источников. И современникам захвата Константинополя крестоносцами —писателям средневековья, и тем более позднейшим историкам, искавшим разрешения этой загадки, была чужда беспристрастность. Влияние политических и религиозных взглядов ученых сказывалось и на результатах исследований проблемы четвертого крестового похода в XIX—XX вв., затрудняя ее подлинно научное решение.
Захвату Византии крестоносцами посвящено огромное количество исследований. В книгах, статьях, комментариях к документам выдвинуты самые разнообразные версии относительно причин изменения направления четвертого крестового похода. История этой крестоносной экспедиции в целом и ее отдельные эпизоды не раз служили предметом жаркой полемики историков. Трудно даже представить себе, сколько труда вложено исследователями, начиная с 60-х годов прошлого века, в разрешение запутанного вопроса об обстоятельствах перемены курса крестоносцами, сколько усилий затрачено на то, чтобы разъяснить перипетии четвертого крестового похода. Ученые собрали и изучили огромный фактический материал источников на латинском, греческом, старофранцузском, армянском, русском и других языках. Им удалось заполнить много белых пятен в истории четвертого похода. Крупная заслуга в этом отношении, наряду с западноевропейскими историками (П. Риан, Н. де Вайи, Г. Ганото, К. Климке, Л. Штрейт, Ж. Тессье, В. Норден, Э. Герланд и др.), принадлежит русским историкам, особенно византинистам В. Г. Васильевскому и Ф. И. Успенскому, которые наметили правильный путь для уяснения многих важных моментов в развитии событий 1202—1204 гг.
Следует, однако, иметь в виду, что на всех без исключения работах буржуазных историков лежит отпечаток большей или меньшей тенденциозности в освещении событий. За чисто научными, казалось бы, спорами ученых скрывались определенные идеологические и политические (осознанные либо неосознанные) интересы тех или иных общественных групп. Не вдаваясь в длинную историю полемики о четвертом крестовом походе, в которой порой высказывались и крайне скептические взгляды[56], ограничимся в качестве иллюстрации несколькими примерами они довольно показательны.
В середине 70-х годов прошлого века французский ученый П. Риан в книге «Иннокентий III, Филипп Швабский и Бонифаций Монферратский»[57] в объяснение истории захвата Византии крестоносцами выдвинул теорию «германской интриги». Сущность ее заключалась в том, что все решающие события четвертого крестового похода, отклонявшие его участников от первоначальной цели, были объявлены плодом германского вмешательства. Опираясь на свидетельства некоторых летописцев и на другие документы, основным виновником поворота крестоносцев на Константинополь Риан признавал германского короля Филиппа Швабского (сына Барбароссы); по мысли ученого, этот представитель Гогенштауфенов намеревался добиться отклонения крестового похода от его прямой цели для того, чтобы нанести удар престижу папства — врага Германской империи — и тем самым укрепить положение последней.
Это была довольно односторонняя теория, отражавшая рост националистических настроений, которые захлестнули после франко-прусской войны 1870—1871 гг. французскую (равно, как и немецкую) историческую литературу: отсюда вытекало стремление Риана «обвинить» Германию в перемене направления четвертого крестового похода и в захвате Константинополя. Ярко националистическая окраска теории «германской интриги» сочеталась у Риана еще с одной тенденцией. Он всячески старался обелить папу Иннокентия III, подчеркнуть якобы отрицательное отношение главы католической церкви к походу крестоносцев на Константинополь. Эту сторону взглядов Риана также нетрудно понять, если учесть, что он был усердным католиком, к тому же аристократом, а, как известно, в дворянско-аристократических кругах Франции после разгрома версальцами Парижской коммуны усилилась тяга к сближению с Ватиканом.
