Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Я, как секретарь, лицо не оперативное, или мой делопроизводитель Нечаев, также участвовали в этих операциях. Мне даже бывшим начальником окротдела Плаховым поручалось иногда оставаться на яме и быть старшим среди оперативных работников окротдела ОГПУ, дабы не допускать безобразий (не было бы у ямы пьяных сотрудников и т. д.)[1460].
Пастаногов, однако, отказался выполнить свою обязанность в отношении дяди, тем самым нарушив базовую чекистскую норму.
Защита:
Особоуполномоченный, видимо, не пожелал заглянуть в мое личное дело, хранящееся в отделе кадров НКВД по Новосибирской области. Во всех своих биографических документах, предназначенных для партийных органов, так и для отдела кадров УНКВД, я сообщал о своих дядях следующие данные:
1) Что у отца были два брата, Сергей и Михаил Пастаноговы, которые до Революции служили урядниками, Михаила Пастаногова я не видел с 1921 года, Сергея Пастаногова с 1926 года, связи с ними не имел.
2) Что я, принимая участие в 1925 или 1926 году в лишении избирательных прав Пастаногова А. С. как бывшего урядника, выгнал его из членов профсоюза.
3) Что Пастаногов М. В. в 1921 г. из Спасска выехал неизвестно куда, в с. Спасск вернулся в 1930 г., в том же году был выслан на север, куда в какой пункт – не знаю.
4) Что Пастаногов Сергей в 1930 г. был арестован за контрреволюционную деятельность и решением Особой Тройки ПП ОГПУ ЗСК – расстрелян.
Пастаногов настаивал, что указывал все эти факты на партийной чистке в 1929 году в городе Татарске Западно-Сибирского края и на партийной чистке в 1934 году в Новосибирске, и упорно отрицал, что унаследовал от отца кулацкую психологию. Он исходил из убеждения, что люди могут самостоятельно переделать себя: Пастаногов мнил себя чекистом до мозга костей, человеком большой силы воли. Другие члены его семьи не стремились быть полезными советскому обществу, кое-где даже саботировали деятельность Пастаногова, но он сам знаться с ними не хотел[1461].
В отношениях с начальством Пастаногов старался представить себя носителем чекистских идеалов, подчеркнуто отрицая язык семейной привязанности. Он постоянно клеймил классово чуждых членов семьи, разоблачал их в бесчисленных анкетах и автобиографиях. Чекисты, однако, подозревали, что это были только слова. На Константина Константиновича поступило несколько доносов, сообщавших, что он укрывал родственников, а в 1930 году уклонился от участия в наряде, который должен был расстрелять его родного дядю. Сослуживец Пастаногова Луньков неоднократно сигнализировал о малодушии ответчика, подчеркивая, что приговор над Пастаноговым-дядей в исполнение «приводил лично я». Когда в 1937 году из этих препирательств возникло «дело», Миронов взял своего подчиненного под защиту. Первый чекист Западной Сибири призывал не слишком увлекаться «разоблачениями» бытового свойства: «Приводить в исполнение приговор может не всякий чекист просто иногда по состоянию здоровья, поэтому выдвигать его как мотив прямого политического обвинения будет не совсем правильно, особенно имея в виду, что Пастаногов не был назначен в этот наряд. На его дядю первые материалы о контрреволюционной деятельности поступили от тов. Пастаногова. И если бы даже Пастаногов заявил, что ему неудобно идти расстреливать дядю, здесь, мне кажется, не было бы нарушения партийной этики». Пастаногов вышел сухим из воды, и чекисты даже отметили, что по отношению к нему не была проявлена должная «партийная чуткость»[1462].
Обвинение: двоюродный брат Пастаногова, Николай Михайлович, привлекался к уголовной ответственности по закону от 7 августа 1932 года. На судебном заседании Нарымского окружного суда он показал, что в 1924 году уходил за границу в Китай к своему дяде, имевшему чайную плантацию около Пекина, где прожил до 1930 года, затем вернулся нелегально в СССР и в 1930 году был сослан в Нарым.
Защита: «В отношении дяди, который имел в Китае чайные плантации, я совершенно не знаю». Из имеющегося в личном деле заявления видно, что в 1930 году Пастаногов К. К. получил от этого дяди письмо, в котором тот просил оказать содействие освобождению из тюрьмы, но этого содействия оказано не было.
Настоящий коммунист, Пастаногов держался особняком. Он не делал различия между членами семьи и остальными членами советского общества и умел отмежеваться от тех родичей, которых считал политически чуждыми. Если у Пастаногова и была семья, то это была партия или, скорее, НКВД. Этой инстанции он сообщал все компрометирующие факты, которые знал о родичах, и перед органами старался быть чист. Зов партии был гораздо сильнее, чем зов крови.
Главные претензии к ответчику относились к его службе в органах. В личном деле Пастаногова нашлись партийные взыскания, например в 1934 году за «безответственное отношение к следственному делу»: получил 5 суток ареста за побег бандита, которого сопровождал в Новосибирск. Гораздо более существенным был выговор в связи с «детским делом», возникшим в результате массового ареста в Ленинске-Кузнецком в феврале 1938 года участников «троцкистско-фашистской организации». Мальцев и Пастаногов утвердили обвинительное заключение, несмотря на то что одиннадцать его фигурантов оказались несовершеннолетними, и направили его военному прокурору. Новому руководству НКВД дело показалось неправдоподобным. Во время бесед московских прокуроров с обвиняемыми все дети отказались от признаний и свидетельствовали, что признания выбил Пастаногов. От Балуева-Клюева было получено совершенно вымышленное признание следующего содержания: «Находясь в лагерях и имея общение с заключенными за контрреволюционные преступления, последние в беседах со мной прививали мне ненависть к Советской власти <…> против вождей партии и государства. Эта почти повседневная связь с антисоветским элементом <…> положила во мне контрреволюционные закривления, и я по выходе из лагерей встал на путь проведения антисоветской деятельности». На вопрос, кто такие фашисты, дети отвечали: «Фашистов мы видели в кино, на экране, они ходят в белых шапочках». Относительно встреч с троцкистами отвечали: «Таких мы видели в тюрьме, где мы сами вместе с ними сидели»[1463].
«Детское дело» – это единственный на всю страну публичный процесс над «перегнувшими» чекистами, прошедший в Новосибирске с 20 по 22 февраля 1939 года. Газета «Советская Сибирь» печатала объемные материалы из зала судебного заседания, в которых говорилось о фабрикации политических обвинений против детей и подростков. «За проявленную политическую близорукость» Пастаногов получил взыскание по служебной линии – 10 суток ареста. По партийной линии ему
