Анджей Иконников-Галицкий - Тридевятые царства России

В частности, в поволжских пределах куда спокойнее текут мысли и о распаде России. Всё в мире закономерно, как течение Волги. «Центр», сердцевина древа, гниёт и разрушается на наших глазах. Лишённые необходимых связей, отделятся друг от друга княжества-«регионы», чтобы, в свою очередь, распасться на районные уделы. Плотины, нарушившие естественную жизнь, размоются когда-нибудь, как разрушается всё на земле. Сойдёт вода с затопленных пойм. Через тысячелетия растворятся в окружающем мире отложения тяжёлых металлов и радиоактивных веществ, нанесённые великой державной индустриализацией. Мир Волги есть и сохранится, ибо жизнь продолжается, жизнь идёт всегда, как идут дожди, вечные родоначальники тысяч ручьёв и рек, стекающихся в единение Волги. Простая, земляная, растительно-биологическая жизнь. Надстройка – всё сложное и тонкое, культура, красота, духовность – исчезнут. И новая цивилизация вырастет когда-нибудь на этом единении небес, земли и воды. Спокойно думается об этом над спокойной волжской горизонталью. Мир Волги – выше нас.

Безумно красивые закаты сопутствовали мне на моём пути, и всюду они были разные. Залитый оранжевым горизонт между тёмной зеленью костромских лесов и тёмной синевой северорусских туч. Пунцовое солнце, круглое и чёткое, как вбитый в фиолетовое небо гвоздь над чёрно-белыми утёсами Жигулей. Ярко-алый шар, бросающий разводы и отражения по безграничной ширине воды, небес и ровных сочных берегов низовий. Чем так прекрасен закат? Тем, что он открывает двери в вечность. Так же – и устье реки, впадающей в великое море. Нечто неисчерпаемое.

Сказал автор «Слова о полку Игореве» великому князю Всеволоду, предку московских царей: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити». Но и тридцати поколениям потомков Всеволода за восемьсот лет не удалось вычерпать воду Волги вёслами российского державного корабля. И до сих пор приволжские края живы, и живее многих других углов и центров России. И потом, есть такая вещь: благословение. Господь с небес на землю призрел и благословил её водою, и стала земля плодоносна. Правы покровские мужики: надо Церковь строить. Недаром по всем берегам Волги, как вдоль царской дороги, строятся и строятся церкви. Надеюсь, построятся. Всё будет хорошо.

Царство третье. Каменное сердце Азии. Через Алтай, Туву и Саяны

Центральная Азия – обширная страна, сердцевина которой сложена горными массивами Алтая и Саян. В современной России это шесть регионов: предгорные углы Кемеровской области и Алтайского края, Горный Алтай, юг Красноярского края, Хакасия и Тува. Мир тут совершенно особый, не похожий ни на Европейскую Россию, ни на «классическую» Сибирь, ни на Монголию, ни на Китай – ни на что. В этих местах я вот уже двадцать лет бываю регулярно. Главным образом – по делам археологическим. Геродот, рассказывая о скифах и о родственных им неведомых народах, упоминает о каких-то «стерегущих золото грифах», живущих в горах далеко на востоке. Грифы в данном случае – не птицы, а люди, племя или группа племён. По-видимому, речь идёт о древних кочевниках Саяно-Алтая, оставивших множество замечательных археологических памятников. В 2001 году в Туве экспедиция Константина Чугунова совершила сенсационное открытие: богатейшее царское погребение в кургане Аржаан-2. В раскопках «золотого» кургана я принимал участие и надеюсь об этом рассказать – в отдельной книге.

В этой стране не только пространство устроено по-особому, не так, как у нас, но и время течёт по-особому. Прошлое и настоящее соединены неслиянно и нераздельно. От загадочных скифов к современным обитателям центральноазиатских гор, степей, городов и селений протянуты незримые, но неуничтожимые нити. Здесь даже когда просто дышишь, то кажется, что пьёшь из источника, в котором наше общее прошлое, вода живая и мёртвая. Недаром название кургана Аржаан переводится с тувинского как «священный источник».

Горы на горизонте. 2005 год

Тяжёлая, еле выносимая жара сгущалась в воздухе, когда мы подъезжали к Бийску. Жара стояла уже вторую неделю и с каждым днём делалась всё гуще. Грозу бы! Но тучи никак не могли собраться, расплываясь по небу туманной и влажной дымкой. От этого становилось вовсе тяжко. Позавчера – сорок три градуса, вчера – сорок пять… Вчера ещё спасало одно: пока едешь – ветерок обдувает; остановились – машина накаляется на солнце, как жестянка. Сегодня и ветерком не спастись: во все щели врывается горячий влажный воздух, как из бани. Одна надежда – Бийск, гостиница, холодный душ. Да ещё мечта о магазине с минералкой из холодильника…

Мы носимся по Алтаю три недели – осуществляем «археологический мониторинг». Дом наш на колёсах – героический уазик-«буханка». Тувинские номера уазика неизменно удивляют всех инспекторов алтайского ГИБДД.

– Это что за регион такой – семнадцатый?

– Тува.

– Вы что же, из самой Тувы едете?

– Из самой.

– Вот на этом?

И инспектор с недоверчивым изумлением тычет жезлом в серое тельце машины. В его глазах – многоточие.

Да, на этом. Уже три с лишним тысячи километров, если считать от Кызыла, столицы Тувы. Объездили Степной Алтай, Рудный Алтай, забирались в предгорья и горы.

Для читателя, не искушённого в географии, поясню. Есть два субъекта Российской Федерации, совершенно несхожих между собой: Алтайский край и Республика Алтай. Алтайский край – это степная, сельскохозяйственная Предалтайская равнина, пронизанная реками – притоками Оби, и рудные предгорья. Республика Алтай – страна горных красот, ущелий, долин и нагорий. Туда мы поедем, но позже.

Знакомство с Алтайским краем начинается с Барнаула. Город динамичный, шумный, растущий и молодой. Хотя он моложе Петербурга лишь на двадцать лет, но по сравнению с Северной столицей, у которой на лбу написано «Всё в прошлом!», выглядит совершенно юношески. Конечно, многолюдством, супермаркетами, транспортными потоками и пробками на главных улицах нас не удивишь. Только водитель наш Юрий Семёныч Пищиков, житель Кызыла, напрягается на каждом перекрёстке. Совершая рискованный разворот, бормочет над рулём:

– Эт-такую мать, расступись все, видишь – деревня едет! (Чувствуется, как его верный друг уазик тоже напрягается при этом.)

Нас, питерских, удивляет Барнаул какой-то непривычно деловитой бодростью жизни. Не суетой, не коловращением вокруг столичных пустот, не светским праздношатайством, не нагло лезущим в глаза неправедным богатством. А именно деловитой бодростью.

В чём секрет позитивной динамики Барнаула? Его нельзя назвать промышленным гигантом, и подавно – столицей нефтедолларов. Конечно, свою роль играет культурная традиция. Город возник как центр металлургии, рудного дела. Здесь даже монету свою чеканили в XVIII веке из местных серебра и меди. Два имелось монетных двора на всю Россию: один в Петербурге, другой в Барнауле. В Барнаульском обществе тон задавали горные инженеры, а это – сливки технической интеллигенции тех времён. Здесь работал Иван Ползунов, создатель отечественной паровой машины. Сотворённый им котёл начал двигать пресс на Барнаульском сереброплавильном заводе за двадцать лет до того, как аналогичную штуковину в Англии запустил Джеймс Уатт. Как всегда у нас бывает, ползуновское создание в России оказалось невостребованным, а изобретатель умер в молодых годах. Но дети алтайских механиков и рудознатцев образовали круг любознательной и подвижной Барнаульской интеллигенции. Свидетельство тому, в частности, появление здесь краеведческого музея, самого старого к востоку от Урала.

Кстати говоря, в этом музее, вообще-то небольшом, наиболее интересная и неповторимая экспозиция – подлинные заводские машины XVIII–XIX веков. Правда, от значительной коллекции осталась малая часть: все эти железяки кому-то показались неинтересными и их выкинули ещё до революции. Теперь мы стоим в зале и с благоговением смотрим, как сотрудник музея поворачивает в уцелевшем ветеране ползуновской эпохи какие-то блестящие ручки и вентили. Всё в рабочем состоянии, хоть сейчас запускай. Помещается музей в здании дирекции завода, того самого, где когда-то чеканили монету. Два века на его двор свозили серебро и золото со всей Сибири – на апробацию. Говорят, в почве этого двора драгоценной металлической пыли столько, что несколько лет назад какие-то новые русские приценивались: купить весь участок, а потом из земли добывать драгметаллы.

Архитектура городского центра по преимуществу советская и даже сталинская, но старинные, характерные для Сибири двухэтажные домики, кирпичные и деревянные, попадаются часто. Примечательно тоже: здесь никто ничего целенаправленно не разрушал. В 1917 году, роковом для России, стихия обрушилась на Барнаул: в пламени случайно возникшего пожара сгорела половина города. Поэтому старина сохранилась малыми островками. Уцелевшее, однако, в большинстве своём ухожено. Деревянные строения украшены замысловатой резьбой. По всему чувствуется, что линия жизни здесь не прерывалась ни революциями, ни великими войнами.