Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Еще один пример действенности жалоб: жена Фрумкина окончила ИКП и в конце 1936 года была направлена в Новосибирск на работу в крайком ВКП(б). Вместе с ней приехал в Новосибирск и супруг. После ареста Фрумкиной муж отправил Сталину телеграмму, в которой заявил «о неправильности ареста Фрумкиной» и просил дать указание проверить материалы, послужившие поводом для ее ареста, «так как они являются клеветническими». Через несколько дней после отправки телеграммы он был арестован. Силантьев повторил просьбу Садовского: «За несколько дней до смерти Силантьев мне сказал, я, наверное, скоро умру, и начал просить меня, что если я выздоровею и мне представится когда-нибудь возможность, то он просит меня, чтобы я написал в ЦК тов. Сталину все то, что он мне рассказал о своем деле и примененных к нему пытках»[1419].
Сойфер испытал безнадежность такого хода на своем опыте: «Жену мою Пастаногов арестовал только за то, что она <…> написала тов. Сталину письмо о моем аресте. Оно было из почты изъято и не направлено тов. Сталину». Но это не значило, что следователи были равнодушны к жалобам. «Враги Мальцев, Ровинский и Пастаногов боялись заявлений», – отмечал Сойфер. Они требовали от Силантьева «написать тов. Сталину, что в показаниях его заставили подписать, что он телеграмму тов. Сталину хотел послать, чтобы якобы дискредитировать органы НКВД»[1420].
Харьков письма не писал. Он придумал менее очевидную схему сопротивления. «Под диктовку следователя и по своей инициативе записал в протокол <…> пару десяток человек, им якобы лично завербованных в контрреволюционную правотроцкистскую организацию, а в камере Харьков говорил, что нужно как можно больше записывать коммунистов в протоколы, что они контрреволюционеры, чтобы было больше арестовано, тогда в ЦК быстрее обратят внимание на арест коммунистов и их освободят»[1421].
В камеры к арестантам, как рассказывал Сойфер, специально подсаживали завербованных следователями людей, так называемых «уток» или «наседок». В их задачу входила «разработка» заключенного, то есть попытка установить его отношение к следствию, добыть какие-нибудь сведения, запугать. Таких агентов следователи подкупали, «выдавали деньги и обещали выпустить на свободу», лишь бы «угробить» обвиняемых. Агентом-«наседкой» стал приговоренный к высшей мере бывший троцкист, инженер Семен Ефимович Франконтель, 1903 года рождения, уроженец местечка Хаум Люблинской губернии (Польша). В шестнадцать лет он вступил в Красную армию. В 1929 году «за контрреволюционную троцкистскую деятельность» был осужден на 3 года заключения, но, освободившись досрочно в 1931 году, окончил Московский энергетический институт, получив специальность инженера-электрика. Был отправлен в ссылку, до 1933 года жил в Иркутске, работая главным механиком на строительстве завода № 97, затем обосновался в Новосибирске, где и был арестован 26 апреля 1936 года по делу «троцкистской группы» и осужден на 10 лет ИТЛ. Со слов Сойфера, Пастаногов не этапировал Франконтеля в далекие края отбывать наказание, «…а договорился с ним и оставил его с конца 1936 г. до марта 1939 года в ДПЗ, чтобы он ему помогал обрабатывать имевшихся среди арестованных и невиновных коммунистов, чтобы они писали заявления и показания, что они и другие коммунисты являются контрреволюционерами троцкистами. Для этого Пастаногов в ДПЗ хорошо оборудовал Франконтелю камеру с постелью, устроил ему питание из ресторана по выбору в меню, давал ему деньги, литературу, газеты, свидания и переписку с женой и т. д. Этот махровый контрреволюционер троцкист-провокатор являлся основным помощником Пастаногова по уничтожению отдельных невиновных коммунистов, даже в камеру ему было Пастаноговым предоставлена возможность проводить контрреволюционную троцкистскую работу, клеветать на партию и ее вождей». Под диктовку Франконтеля с предварительным инструктажем его Пастаноговым арестованные «коммунисты, не хотевшие писать неправду, обманывать партию и подписывать клевету на себя и других коммунистов, сажались к нему в камеру и писали заявления и показания о контрреволюционной правотроцкистской деятельности, выдуманной Франконтелем и Пастаноговым, чтобы больше арестовывать и судить невинных людей». Любопытно, что в рассказе Сойфера Франконтель только подтвердил ранее присвоенный ему следователями ярлык троцкиста. Троцкистом, однако, Франконтеля делало не сопротивлению следствию, а, наоборот, желание из чувства самосохранения сотрудничать с ним. Отличить виновных от невиновных зачастую даже Сойферу было непросто[1422].
Сойфер продемонстрировал всю полезность Франконтеля на примере дела Силантьева: когда выводные под руки ввели Силантьева из кабинета Большакова в камеру, т. к. он не мог ходить уже, ноги от выстойки были опухшие, кровь из легких лилась, то Франконтель снял Силантьеву сапоги, разрезал голенища, потому, что ноги были такие опухшие, что сапоги не слазили с них, и он начал обрабатывать Силантьева, чтобы он начал писать показания, иначе он умрет здесь в камере от кровотечения, а так он будет лечиться в больнице и т. д. и т. п., дал Силантьеву бумагу и карандаш, продиктовал ему содержание заявления, и Силантьев написал под диктовку Франконтеля заявление о якобы своей виновности в контрреволюционной правотроцкистской деятельности и заявил, что согласен об этом писать показания». В этот же день он написал под диктовку «при излиянии крови и кашля показания, после чего ему преподнесли готовые написанные протоколы, отредактированные Пастаноговым, и он их подписал»[1423].
Агентом Франконтель пробыл три года, а в марте 1939 года его «куда-то спрятали». На данный момент известно, что агент Франконтель «отремонтировал», как он выражался, более 100 арестантов Новосибирской тюрьмы. Во время расследования «нарушений соцзаконности» в Западно-Сибирском отделе НКВД Франконтель говорил о своих нанимателях:
Как я работал, какие методы употреблял, никто никогда не спрашивал, и я никому не говорил. Для Попова и для других моих начальников был важен результат, чтобы человек дал показания. И давали всегда мне самых упорных.
С Поповым я в основном работал по разоружению троцкистской организации и организации троцкистов в Зап. Сиб. ВО. Через меня прошли члены центра: сначала Яковлев, потом Падарин и Кузьмин. <…> С Поповым я еще начал
