Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - Стивен Коткин
Национальные деревья и обвал Союза
Хотя массовое сопротивление путчу со стороны вышедших на улицы людей было и в Ленинграде, начало официальному мифу о победе «демократов» над коммунистами было положено речью, которую Ельцин произнёс в Москве, забравшись на танк, перешедший на сторону защитников Белого дома. Этот миф — лишь полуправда, маскирующая истинный смысл произошедшего. Задолго до начала путча свобода СМИ и альтернативные выборы прочно вошли в политическую жизнь страны. Монополия Коммунистической партии пришла к концу, а переход к рынку волей-неволей становился неизбежным. Конечно, Горбачёв сопротивлялся безоговорочному введению рыночной экономики и упрямо цеплялся за партию[99]. Но те, кто обвинял его в сопротивлении неизбежному, забывают, что важным следствием приверженности обновлённому социализму было его нежелание применять всю мощь советского военно-репрессивного аппарата. Сдвиг Горбачёва вправо в ноябре 1990-го был вызван его дезориентацией и давлением со стороны КГБ и военных. Но его выжидательная позиция, в том числе неоднократные распоряжения спецслужбам и военному руководству готовиться к введению военного положения[100], по сути, парализовали тех и других вплоть до лета 1991-го, когда советская элита в Москве начала относиться к России и её президенту с заметной лояльностью.
Поначалу Ельцин разыгрывал против Горбачёва российскую карту без намерения разрушать Союз. То же можно сказать и о консервативном крыле Коммунистической партии, представители которого создали в июне 1990-го Коммунистическую партию Российской Федерации. Эти противники Ельцина поддержали российскую декларацию о суверенитете, увидев в ней возможность подорвать роль Горбачёва и тем самым (как они считали) сохранить Союз. В результате декларация получила поддержку подавляющего большинства российских законодателей. Даже ельцинская кампания за введение президентского поста в России в 1991-м предполагала, что российский президент не заменит союзного, а лишь заставит Горбачёва признать его приоритет. Естественно, новые институты (парламент и президент России, но не КПРФ) фатальным образом повлияли на судьбу Союза. И как только успех Ельцина в создании новых, республиканских институтов власти стал очевидным, он обрёл в среде элиты поддержку не только крохотной группы наивных и неопытных «демократов», но и представителей многочисленной советской бюрократии, увидевших шанс сохранить или даже укрепить свою власть[101].
Подобную эволюцию можно было наблюдать и на Украине. Накануне своего избрания председателем Верховной рады Украины в середине 1990 года Леонид Кравчук объявил о своей поддержке нового союзного договора, отметив, что «оказаться вне Советского Союза — значит потерять очень многое, если не всё». Однако уже к осени, после начала голодовки выступавших за независимость Украины студентов (ссылки на которую помогли отправить в отставку некомпетентное украинское правительство) Кравчук начал заявлять, что любые связи с Москвой должны соответствовать декларации о суверенитете Украины. А в ноябре 1990-го было заключено двустороннее российско-украинское соглашение, согласно которому две республики признавали взаимный суверенитет. Когда весной 1991-го началось обсуждение второго варианта союзного договора, Кравчук, нацелившийся на участие в кампании по избранию первого президента Украины, полностью отверг его. И чем более успешно он эксплуатировал националистические лозунги в борьбе за голоса с маленькими, но активными националистическими группами, тем больше сплачивалась вокруг него озабоченная собственным выживанием украинская элита[102].
То, что распад Союза стал «национальным по форме и оппортунистическим по содержанию», было столь же очевидно и в Казахстане. В июне 1989-го Нурсултан Назарбаев стал первым секретарём компартии Казахстана, а в апреле 1990-го был избран председателем республиканского Верховного совета. В конце этого года он получил предложение выдвинуть свою кандидатуру на пост вице-президента СССР, но взял самоотвод. Назарбаев и поддерживавшая его часть казахстанской элиты использовали национализм для консолидации власти в республике, хотя даже во время своей кампании по выборам на пост первого президента Казахстана в конце 1991-го он высказывался против полной независимости. Действительно, глубокие проблемы, созданные развалом плановой экономики и растущей несостоятельностью союзных министерств, заставляли республиканские элиты, несмотря на все их сопротивление, брать на себя все большую ответственность за борьбу с экономическим кризисом, работу коммуникаций, таможен и многое другое. Однако «вплоть до последнего момента, — согласно выводу одного исследователя, — почти все среднеазиатские руководители надеялись, что Союз сохранится, хотя бы и в новом обличье»[103].
Таким образом, роковым для судьбы СССР стал не национализм как таковой, а структура государства (15 национальных республик) — прежде всего потому, что ничего не было сделано, чтобы помешать использовать саму структуру Союза для ослабления центра. «Реформы» включали в себя намеренное перераспределение власти в пользу республик, но этот процесс был непреднамеренно радикализирован решением не препятствовать распаду Варшавского блока в 1989-м и выступлением России против Союза. Но даже несмотря на все эти факторы, распад Союза не был неизбежным. В Индии в 1980–1990-х годах во имя сохранения целостности государства от рук центральных властей погибли многие тысячи сепаратистов, но на демократическую репутацию страны это почти — или совсем — не повлияло[104]. Индийское правительство постоянно и недвусмысленно давало понять, что некую черту нельзя переступать, и без колебаний использовало силу против тех сепаратистских движений, которые игнорировали эти сигналы. Советское руководство при Горбачёве не только не смогло провести такую черту, но и само непреднамеренно способствовало распространению национализма. Нерешительное и ничего не решающее пролитие крови в Грузии в 1989 году и в Литве в начале 1991-го стало прекрасным оружием в руках сепаратистов, помогая им привлекать на свою сторону тех, кто всё ещё сомневался, и при этом ставило Москву в положение обороняющейся стороны, деморализуя КГБ и армию.
Решающим образом на распад Союза повлияла элита в центре, а не националистические движения на её окраинах. Если бы путчисты добились успеха, они, несомненно, сплотили бы значительную часть среднего и высшего эшелонов многочисленной советской элиты вокруг идеи сохранения хотя бы ядра Союза. Но потрясающе бездарно организованная ими силовая акция вместо этого лишь углубила раскол внутри элиты, начало которому положила президентская кампания Ельцина и формирование отдельных «Министерства обороны России» и «КГБ России». После провала путча Ельцин отдал приказ арестовать около полутора десятков чиновников и вынудил Горбачёва отправить в отставку ещё какое-то их количество по подозрению в сочувствии заговору. Но многие сотни тысяч советских должностных лиц и руководителей сумели найти своё место в госаппарате Российской Федерации. Так что истинный смысл произошедшего в 1991-м заключался в том, что «триумф демократии» привёл к переходу власти в руки российского руководства, к которому на разных уровнях присоединились многочисленные патриоты и оппортунисты из общесоюзной элиты. Тот же процесс параллельно происходил в Казахстане, на Украине и в других национальных республиках. Если почва уходит у
