Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - Стивен Коткин
Поражённый осознанием того, что его политика обновления социализма привела к ликвидации всей системы, Горбачёв так или иначе смирился с произошедшим. В своих самоуверенных, избирательных и зачастую неточных воспоминаниях он изображает своё согласие принять случившееся тем, что оно было частью его собственной стратегии — неискренняя и, в конечном счёте, бессмысленная попытка! Кровавый распад Югославии и последующие карьеры Слободана Милошевича, Франьо Туджмана и всех их более мелких приспешников всегда будут вызывать содрогание при одной мысли о том, как могли бы повернуться события на одной шестой части суши.
Глава 5. Выживание и каннибализм в индустриальном поясе
Прошлое [советской экономики] запечатлено в структуре и размещении капитальных вложений, в состоянии дорог и железнодорожных путей, в размере и типе заводов, в распределении рабочей силы и видах использующегося топлива и руды. Сколь бы прекрасны ни были руководитель и реформы, они не в состоянии исправить за время жизни одного поколения то, на формирование чего ушло два.
Танэ Густафсон, специалист по России (1989)
«Я думаю, — сказал Иван Володе, — что у нас самая богатая в мире страна».
«Почему?» — спросил Володя.
«Потому что вот уже почти шестьдесят лет все что-нибудь воруют, и при этом ещё не всё разворовано».
Хедрик Смит. Русские (1976)
В конце «сказки» Джорджа Оруэлла «Скотный двор» (1945) происходят примечательные события. Вспомните: свергнув в ходе Великого Восстания мистера Джонса, животные с фермы «Усадьба» начали строить новый мир — мир без насилия и эксплуатации. Однако вскоре взявшие на себя руководство фермой свиньи объявили, что они отныне будут жить не в общем хлеву, а в бывшем господском доме. Они стали носить одежду и ходить на задних лапах. Всё это, уверяли свиньи, полностью соответствует духу Восстания и в любом случае просто необходимо, поскольку все окрестные фермы по-прежнему управляются настроенными крайне враждебно людьми. Вскоре на Скотный двор действительно напал соседний фермер, мистер Фредерик, со своими людьми. Заключив союз с другим соседом, мистером Пилкингтоном, обитателям Скотного двора удалось отразить это нападение.
Чтобы отпраздновать нелёгкую победу, свиньи пригласили на ферму своих союзников-людей. Исполненные любопытства, остальные животные, жизнь которых была очень нелегка, но полна чувства гордости (ведь они были обитателями единственной в мире фермы, которой владеют и управляют сами животные!), сгрудились у окон бывшего господского особняка. Заглядывая внутрь, они обнаружили, что между свиньями и людьми появилось какое-то сверхъестественное сходство. Подслушали они и комплимент мистера Пилкингтона главной свинье, Наполеону (во французском переводе — Цезарю), за образцовое ведение хозяйства, ведь у него «рабочий скот трудится больше, а потребляет пищи меньше, чем на какой-либо другой ферме в округе». Благодарный Наполеон прохрюкал, что животные только что приняли решение заменить революционное, но уже устаревшее название фермы (Скотный двор) и вернуться к прежнему (ферма «Усадьба»).
Оруэлл ярко изобразил предательство народа собственной элитой как важнейшую особенность советского режима, но он уловил лишь половину правды. Значительная часть коммунистической элиты, фактически обладавшей «общенародной» собственностью, действительно относилась к лозунгам о пролетариате и социальной справедливости не более чем с цинизмом. Однако даже спустя четыре десятилетия после публикации оруэлловского шедевра в советской элите было немало и тех, кто сопротивлялся любым попыткам отказаться от идеалов и норм Скотного двора. Лишь после того, как реформы Горбачёва выпустили всё из-под контроля, даже «свиньи»-идеологи бросились расхватывать общенародную собственность. Руководители КГБ и армии занялись торговлей казённым имуществом — от вооружения до компьютеров. Сам Центральный Комитет партии, по-прежнему выступая против введения свободного рынка, не брезговал частным бизнесом. Отдельные руководители оформляли в собственность за символические суммы или вовсе бесплатно госдачи, автомобили — всё, до чего они могли дотянуться. По словам одного проницательного аналитика, они «поспешили предъявить права на… имущество, пока не захлопнулись бюрократические ворота»[110]. На самом деле ворота, открывавшие путь к обогащению, только начали открываться. После того как республики оправили на свалку остатки Союза и стремительный поворот к рынку стал официальной политикой, процесс захвата государственного имущества начал развиваться бешеными темпами.
Большинство простых людей ожидало от введения рынка американского изобилия в сочетании с социальным обеспечением в европейском стиле. В конце концов, именно такие благостные картинки внешнего мира, транслировавшиеся во времена гласности, помогли разрушить то, что ещё оставалось от массовой приверженности социализму. Вместо этого люди получили экономическую деградацию и тотальное обнищание в сочетании с бурным распространением того, что ранее способствовало краху Советского Союза: ненасытным присвоением бывшей советской элитой государственных функций и государственной собственности. Некоторые из советских функционеров перед поспешным уходом из своих кабинетов прихватывали с собой телефоны, ковры и декоративные панели из ценных пород дерева. Но большинство вернулось к своим письменным столам или переместилось за другие и принялось использовать свои официальные обязанности — ставя подписи и печати, выдавая лицензии, начиная и прекращая расследования — для обогащения гораздо более беззастенчивого, чем при коммунизме. Так потерпел крах и погиб свинцовый дирижабль посткоммунистической эйфории и начался поиск виновных в этой катастрофе.
Многочисленные аналитики возлагали вину на догматические, как им казалось, монетаристские реформы, осмеянные как «тэтчеризм» или «рыночный большевизм»[111]. Но эти критики не могли показать, как именно Россия претерпела безжалостные неолиберальные реформы. Дело в том, что таких реформ никогда не было и не могло быть. То же самое можно сказать и о благих «альтернативах» этим реформам. Противники российского риторического неолиберализма не были в состоянии определить, кто же именно должен был воплотить в жизнь рекомендуемые ими «постепенные» реформы. Уж не миллионы ли чиновников, предавших советское государство и занятых самообогащением? Никакое российское руководство, придя к власти в результате нараставшего коллапса центральных (советских) институтов власти, не смогло бы предотвратить последовавшего за этим коллапсом полного разворовывания банковских счетов и собственности, которыми на бумаге владело государство, а на практике — ничем не ограниченные должностные лица. Разумеется, ближайшее окружение Ельцина и члены его правительства не только не были в состоянии остановить массовую
