Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

ИССЛЕДОВАНИЯ ДЕ ВААЛЯ, К ПРИМЕРУ, ДЕМОНСТРИРУЮТ, ЧТО РАСШИРЕННАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ДОСТУПНОСТЬ САМОК РЕЗКО УМЕНЬШАЕТ ЧАСТОТУ КОНФЛИКТОВ МЕЖДУ САМЦАМИ, ЕСЛИ СРАВНИВАТЬ С ДРУГИМИ ПРИМАТАМИ, У КОТОРЫХ САМКИ ЗНАЧИТЕЛЬНО МЕНЕЕ ДОСТУПНЫ.

Те же условия действительны и в сообществах людей. Если отвлечься от «социальных традиций современного нам человека», то какие основания полагать, что моногамная парная модель человеческой эволюции, которая в таком почёте сегодня, лучше помогала приспособлению первобытных людей? Почему же она не подошла бонобо из Центральной Африки? Отбросьте культурные ограничения, и так называемая постоянная доступность самки у человека будет выполнять те же функции: предоставлять множественные сексуальные возможности самцам, тем самым снижая конфликтность в группе и увеличивая её размер, а это значит – усиление кооперации и повышение уровня безопасности сообщества. Антрополог Крис Найт выражает это так: «Хотя основной шаблон поведения приматов в сексе – это редкое „да“ на фоне постоянного „нет“, у людей [и бонобо] мы видим редкое „нет“ на фоне постоянного „да“»118. Здесь перед нами пример одинаковой поведенческой и психологической адаптации, уникальной для двух очень близких приматов. Тем не менее теоретики настаивают, что у каждого из них были свои пути адаптации, различные по происхождению и функциям.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ РАСШИРЕННОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ ДОСТУПНОСТИ САМОК У БОНОБО (И ЧЕЛОВЕКА?)

По де Ваалю и Лантингу [de Waal, Lanting, 1998]

Это усиление социальных связей фактически и есть самое простое объяснение мощной комбинации из сексуальной доступности и скрытой овуляции, имеющих место только у людей и бонобо119. Большинство учёных, однако, видят лишь половину этой логической цепочки, как явствует из этих слов: «Самки со скрытой овуляцией пользовались большим успехом, поскольку группы, где они жили, поддерживали мирную стабильность, что облегчало моногамию, равное распределение и кооперацию»120. Понятно, как сексуальная доступность самок могла облегчить распределение и кооперацию, но почему в списке должна быть и моногамия – вопрос, не только не находящий ответа, но почти никогда не задаваемый.

Антропологи, готовые признать реалии человеческой сексуальности, сразу видят их социальные плюсы. Бекерман и Валентайн указывают на то, что распределённое отцовство сглаживает потенциальные конфликты между мужчинами, отмечая, что такие антагонизмы склонны вредить долговременным репродуктивным интересам женщин. Антрополог Томас Грегор описывал 88 одновременных связей среди 37 взрослых в деревне Мехинаку в Бразилии, которую он изучал. По его мнению, внебрачные отношения «способствуют сплочению деревни» тем, что «консолидируют отношения между представителями разных [кланов]» и «усиливают отношения, основанные на взаимной привязанности». Он находит, что «любовники очень привязаны друг к другу и стараются не расставаться»121.

Нет смысла вываливать на вас десятки примеров сообществ, которые исповедуют такого рода сексуальность, укрепляющую коллектив и сглаживающую конфликты. Мы упомянем лишь ещё один, в заключение. Антропологи Уильям и Джин Крокер более 30 лет, начиная с конца 1950-х, изучали в Бразилии, в амазонских джунглях, племя канела. Вот их выводы:

«Для членов современного индивидуалистического общества трудно представить, до каких пределов племя для канела важнее личности. Щедрость и желание делиться – это идеал, а сокрытие, утаивание – социальное зло. Те, кто делится собственностью, почитаемы. Следствие из этого – желание делиться телом. Стремление к контролю над добром или самим собой расценивается как скаредность. В таком окружении легко понять, почему женщины удовлетворяют мужчин, а мужчины – женщин, испытывающих сексуальные потребности. Никто не считает себя настолько значимым, чтобы считать потребности товарища по племени менее важными, чем свои» (выделено в оригинале)122.

Если нерепродуктивный секс служит для налаживания и поддержания сети взаимовыгодных отношений, то не нужно искать ему никаких других объяснений. Гомосексуальность, к примеру, выглядит не таким запутанным феноменом, если она является, как пишет Э. О. Уильсон, «прежде всего формой связи… не отличающейся в основе от гетеросексуального поведения как способа укрепления взаимоотношений»123.

Гарантия отцовства, по общепринятому взгляду, универсальная и доминирующая забота мужчин везде и во все времена, скорее всего, вообще не была вопросом для тех, кто жил до прихода земледелия. Лишь она породила заботу о передаче собственности наследникам по отцовской линии.

Глава 7

Дражайшие мамочки

Ваши дети – не ваши дети. Они сыновья и дочери страстного желания жизни к себе самой.

Такое распределённое чувство родительской ответственности, возникающее в результате запутанных нитей сексуальных взаимоотношений, распространяется не только на отцов, но и на матерей. Антрополог Дональд Поллок рассказывает, что члены племени кулина, верящие в формирование плода из совокупного семени, приписывают рост младенца после рождения женскому молоку. «Кормить ребёнка может сколько угодно женщин, – пишет он. – Обычно группа сестёр… распределяет обязанности по кормлению; ничего необычного, если мать матери даёт грудь младенцу; даже если у неё уже нет молока, это поможет успокоить малыша, пока мать занята». Когда Поллок спросил, являются ли эти женщины матерями ребёнка, ему ответили: «Это же очевидно»124.

Вспоминая своё детство среди дагара, в Буркина-Фасо, писательница и психолог Малидома Патрис Соме вспоминает, как свободно дети ходили из дома в дом по всей деревне. Соме объясняет, что это «даёт детям сильнейшее чувство общности» и что «каждый вносит свою лепту, чтобы помочь растить ребёнка». Кроме очевидной пользы для родителей, Соме видит психологические выгоды для детей. «Редко когда ребёнок чувствует себя одиноким или имеет психологические проблемы. Каждый или каждая прекрасно осознают свою принадлежность»125.

Взгляд Соме может показаться ностальгической идиллией, но то, что она описывает, по сию пору является обыденной реальностью деревенской жизни в большинстве районов сельской Африки. Дети в деревне свободно посещают дома взрослых, даже не родственников. Хотя материнская любовь, без сомнения, уникальна, женщины (и некоторые мужчины) любят повозиться с чужими детишками, не только с собственными.

Такое поведение характерно для других социальных приматов, которые, кстати, не моногамны. Это глубокое чувство – желание заботиться о чужих детях – продолжает жить и в современном мире. Несмотря на мучения, связанные с преодолением бюрократических препон по усыновлению, которые зачастую оказываются утомительнее и дороже родов, миллионы пар стараются добиться того, что может оказаться сомнительным благом.

Учёные, которым интересна лишь нуклеарная семья, упускают основную роль распределённого родительства у человеческого вида[8]. Сара Блаффер Хорди, автор книги «Матери и другие», жалуется:

«Освещение вопроса общности детей у других приматов и в многочисленных племенных сообществах никогда не занимает подобающего места в антропологической литературе. Многие даже не знают, что это явление существует по сей день. Тем не менее… последствия совместной заботы – в смысле выживания и биологической выносливости матери и ребёнка – исключительно положит ельные»126.

Дарвин осмелился допустить возможность того, что связь ребёнка с матерью менее значительна, чем его связь с группой, у некоторых примитивных «варварских» сообществ. Комментируя повсеместное употребление таких знакомых слов, как мать, отец, сын, дочь, по отношению ко всем членам группы, он предполагает, что «употребляемые термины, уменьшая роль матери, выражают только связь с племенем. Наверное, связь между членами варварского племени, подверженного всем опасностям, может быть гораздо более важной, чем между матерью и ребёнком, поскольку племя – это необходимая взаимная защита и помощь…»127.

ДАРВИН ОСМЕЛИЛСЯ ДОПУСТИТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ТОГО, ЧТО СВЯЗЬ РЕБЁНКА С МАТЕРЬЮ МЕНЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНА, ЧЕМ ЕГО СВЯЗЬ С ГРУППОЙ, У НЕКОТОРЫХ ПРИМИТИВНЫХ «ВАРВАРСКИХ» СООБЩЕСТВ.

Миссионер-иезуит XVII столетия Поль Ле Жён как-то читал нравоучение индейцу монтанье-наскапи об опасностях повсеместной супружеской неверности индейцев, коей он стал свидетелем. Но в ответ получил урок настоящей родительской любви. Миссионер вспоминает: «Я сказал ему, это бесчестно, когда женщина любит кого-то ещё, кроме мужа, и что это зло среди них; он сам не может сказать наверняка, что его сын, стоящий рядом, – это действительно его сын. Он ответил: „Ты глуп. Вы, французы, любите лишь своих детей, а мы все любим всех детей племени“»128.