Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Не отставал и взявший слово С. Н. Миронов. Начав с признания «большой виновности сибирских чекистов перед партией», он отметил: «Мы заболели общей болезнью с вами – болезнью успокоенности». И далее:
Западносибирский партийный чекистский коллектив искупил несколько свою вину перед партией во второй половине 1936 года вскрытием троцкистского сибирского центра, кемеровским делом, вообще всем разворотом борьбы с японо-немецкими, троцкистскими агентами. Тем не менее, вина чекистов Западно-Сибирского края от этого не уменьшается. Не уменьшается она потому, что мы, по существу, лишь начали разгром. <…> Западная Сибирь была местом союзной ссылки. Здесь находились в ссылке почти все члены ЦК меньшевиков, эсеров и так далее. С 1928 года здесь находились в ссылке все лидеры троцкистов – Радек, Сосновский, Муралов, Раковский и другие. <…> Если к этому прибавить, что после 1930 года в край прибыло 250 тысяч кулаков, высланных в порядке ликвидации <…>, что на нашей территории находится база конвойных лагерей, большая контрреволюционная ссылка, – мы, чекисты, должны сделать вывод.
Враг, добавил Миронов, проник и в НКВД. Предстояла чистка чистильщиков: «Борьба, товарищи, еще не кончена. <…> Мы посадили 28 человек своих сотрудников, связанных с троцкистами, непосредственно троцкистов или правых. Они оказались обработанными классовым врагом[1355].
В Западно-Сибирском НКВД происходила обширная кадровая пертурбация. В декабре 1936 года Владимир Михайлович Курский был отозван на повышение в Москву, а новым начальником в Новосибирске стал другой выходец из «евдокимовского гнезда» – бывший начальник УНКВД по Днепропетровской области Сергей Наумович Миронов. Назначения в руководящем составе органов являлись следствием борьбы между кланами в НКВД: «люди Ежова» вытесняли «людей Ягоды». Чекист С. Ф. Реденс показывал на следствии 29 июля 1939 года, что о Ефиме Георгиевиче Евдокимове, возглавлявшем органы ОГПУ Северо-Кавказского края, Ежов отзывался как об «…очень волевом человеке и великом организаторе, говорил, что подбирает в аппарат НКВД лично преданных ему лиц и, в частности, из кадров Евдокимова. <…>. Со слов Ежова я знал, что он сам подбирал личный состав органов НКВД и на периферии, где было им расставлено много людей, которые долго работали с Евдокимовым»[1356].
Начальник УНКВД по Западно-Сибирскому краю Григорий Федорович Горбач был «евдокимовец», к этой же группировке имели отношение начальник УНКВД по ЗСК Иван Александрович Мальцев, начальник КРО Михаил Иосифович Голубчик, начальник СПО Серафим Павлович Попов, начальник ДТО Александр Павлович Невский (заместитель Андрей Васильевич Шамарин) и начальник отдела кадров Г. И. Орлов[1357].
Подход чекистов новой генерации к внутренним врагам стал бескомпромиссным: от стадии эпизодических ударов по бывшим оппозиционерам они перешли к широкой, чуть ли не поголовной зачистке. Механизм осуществления репрессий был изъят из-под контроля партийных комитетов и прокуратуры. НКВД был подотчетен лишь высшему руководству страны[1358]. Ежов говорил летом 1937 года, что чистка органов идет к концу: «Сменены люди, и он теперь за аппарат спокоен, еще придется заменить в ряде мест, и он сейчас подбирает людей. Вот [вос]создам ЧК, все будут дрожать перед ней. Пусть знают, что такое ежовская разведка. Он часто любил говорить, что он Марат. <…> Начальники [управлений НКВД] на местах сейчас имеют огромную власть, во многих местах они сейчас первые люди. <…> Сказал, что он готовит большую операцию по всему Союзу, будут сведены „тройки“, которым будут даны большие права, вот тогда мы еще более авторитет ЧК поднимем»[1359].
Этот поворот в роли внутренних органов нашел непосредственное отражение в оценке новым, «евдокимовским» кадровым составом работы своих предшественников. Как следует из протокола собрания партийной ячейки НКВД, его работники активно критиковали старое руководство за недостаточное рвение, проявленное в борьбе с врагом. В то же время они утверждали, что достаточный материал для арестов, следствий и приговоров у сибирских чекистов был на руках. Бдительность сотрудников НКВД, проявленная в выявлении заговоров против советской власти, однако, не могла в должной мере быть реализована из‑за юридического формализма начальства. Теперь, когда органы перестали отчитываться перед кем-либо еще, кроме высшего руководства партии, можно было рассчитывать, что цель окончательного избавления страны от внутреннего врага будет достигнута.
Партийное собрание СПО УГБ УНКВД по Запсибкраю от 21 марта 1937 года заявляло, что подход к врагу надо ужесточить. Тон задал начальник отдела С. П. Попов:
Наши враги убивали рабочих, разрушали хозяйство и охотились за лучшим большевиком – тов. Эйхе. Прежде всего в этом виноват я, который в течении 5-ти лет находился на этом участке работы. <…> По агентурному делу «Цепочка» были определенные данные о том, что Муралов, проживая в Новосибирске, ведет контрреволюционную троцкистскую деятельность. Мы неоднократно ставили вопрос об аресте Муралова, но его нам арестовать не давали. <…> Наше старое руководство вообще отяжелело. Оно больше сидело в кабинетах, чем ходило и смотрело, как мы работаем с агентурой.
Вот, например, дело Слепкова. Еще в 1932 г. у нас имелись сведения о том, что в Советском Союзе существует контрреволюционная организация правых, что в сентябре 1932 г. правыми была проведена конференция, на которой обсуждались вопросы дворцового переворота, т. е. по существу стоял вопрос о терроре как о методе борьбы. Мы дней 10 не сообщали об этом в Москву. Боялись об этом сообщать. Слепков и Кузьмин на допросе показали, что существует подпольный центр правых в составе Бухарина, Рыкова, с участием Угланова. Когда я отобрал эти показания и пришел <…> к Алексееву и Ильину, то они сделали большие глаза, накинулись на меня: «Почему ты отобрал такие показания?». Все-таки эти показания пошли в Москву, [а] я сидел и ждал, что меня посадят. Снова допрашиваю Слепкова и Кузьмина. Они снова подтверждают, что центр правых есть. Я пишу обвинительное заключение по делу правых, в котором указываю фамилии Бухарина и Рыкова. Дал это обвинительное заключение на подпись Алексееву и Ильину. Последние вычеркнули из обвинительного заключения фамилии Бухарина и Рыкова. Этот оригинал обвиниловки с вычеркиваниями хранится в деле разработки правых.
Попов, таким образом, утверждал, что, если бы не помехи, чинимые Алексеевым и Ильиным, шпионско-вредительскую деятельность Бухарина и Рыкова можно было бы пресечь пятью годами ранее. Отправлял Попов материалы о заговоре правых в Москву или нет, имеется ли дело с вычеркиванием фамилий в обвинительном заключении – здесь это второстепенный вопрос. Наличие такого дела в архиве могло бы помочь ответить на вопрос о подготовке Большого террора, однако важнее здесь дискурсивная логика заявления Попова: Бухарина и Рыкова можно было обвинить еще в 1932 году, потому что, как было показано ранее, дискурс о враге
