Мамед Ордубади - Тавриз туманный
* * *
15 апреля Джумшид, несший караул ночью, сообщил, что в одиннадцать часов вечера из дома Сардар-Рашида вышла неизвестная женщина и уехала. Я немедленно позвонил туда. К телефону подошла Махру.
- Где Сардар-Рашид?
- Его нет. Час тому назад он сказал, что поедет в русское консульство.
- Говорят из вашего дома вышла женщина и, сев в фаэтон, уехала?
- Ни сегодня, ни вчера у нас в доме никакой женщины не было.
- Хорошенько осмотри весь дом. От вас вышла женщина в чадре и уехала в неизвестном направлении. Это точно. Жду у телефона.
- Хорошо, сейчас проверю!
Около пятнадцати минут я ждал ответа Махру. Наконец, она вернулась.
- Этот изменник, предатель удрал, - взволнованно сказала она. - Он закутался в мою чадру и скрылся, захватив с собой английские и американские деньги. На столе негодяй оставил письмо. Пошлите фаэтон за мною, я привезу его вам.
Я тут же отправил Асада на фаэтоне Мешади-Кязим-аги в дом Сардар-Рашида. Вскоре он вернулся вместе с Махру. Вот что писал подлый предатель:
"Дорогая Махру!
Никогда и ни при каких обстоятельствах не оставил бы я тебя на произвол судьбы и не уехал бы отсюда. Но меня окружили враги, и ты примкнула к ним. Заодно с ними ты готовишь мне гроб и стараешься меня уничтожить, поэтому оставаться в Тавризе я не могу. Я захватил с собою только немного денег. Все остальное завещаю тебе. За кого хочешь выходи замуж, но ни в коем случае не за этого грабителя. Ни его, ни его друзей я не оставлю в покое. Они лишили меня счастья, сана и положения, и я уничтожу их. Если хочешь счастья, не выходи за Асада. Учти, его ждет неминуемая гибель. В Тегеране я найду сторонников. Следи за домом и имуществом. Нукерам-ардебильцам не доверяйся! Скоро получишь от меня письмо, тогда решится и твоя судьба".
Все было ясно: Сардар-Рашид удрал в Тегеран. Необходимо было срочно снарядить погоню. Я вызвал Джумшида и Фарамарза. Оба они могли с успехом выполнить приговор. На прощание я сказал им:
- Если Сардар-Рашид успеет доехать до Тегерана, вы должны покончить с ним в самом городе!
Лошади были оседланы. Все было готово. В половине первого они уже мчались по Тегеранской дороге.
* * *
Впервые за долгое время Махру легко и свободно вздохнула. Я никогда не видел ее такой оживленной и в то же время взвинченной. Вдруг она заплакала. Прижимаясь к Нине и всхлипывая, она говорила:
- О боже, неужели я свободна?
- Да, да, дорогая, верь этому. Сегодня кончились твои долголетние переживания, Махру-баджи! Ты сама освободила себя. Надеюсь, и впредь ты будешь активно бороться за счастье всех женщин, за свободу твоих сестер-соотечественниц.
Махру никак не могла успокоиться. Даже когда умер ее муж Смирнов, которого она любила, и тогда, когда она впервые подвергалась оскорблениям Сардар-Рашида, она не плакала так. Весть о свободе словно прорвала плотину, и слезы хлынули рекой.
Нина ни на секунду не отходила от Махру. Она гладила ее черные, как смоль, волосы и тоже тихо плакала. Тутунчи-оглы стоял рядом, задумчиво глядя на любимую.
От этой картины щемило сердце. Я решил разрядить атмосферу.
- Хочешь остаться в этом доме? - спросил я Махру.
- Сегодня или вообще?
- В будущем. Я говорю о твоем устройстве. Какие у тебя планы?
- У Сардар-Рашида есть наследники. Претендовать на его имущество у меня нет прав.
- Тогда ты должна быть готова ко всему.
- Нет сомнения, что его наследники потребуют моего ухода из его дома.
- Я хочу вот что тебе посоветовать: не позже завтрашнего дня рассчитай всех слуг и отпусти по домам. Если они останутся, ты ничего сделать не сумеешь. Ты поняла меня?
- Да.
- Сейчас же с Тахминой-ханум садитесь в фаэтон и поезжайте туда. Пока слуги там, Тахмина-ханум будет с тобой, потом решим, как быть дальше!
САРДАР РАШИД ПРОДАЛ НАС
За два часа до своего побега в Тегеран Сардар-Рашид записал полковнику Березовскому письмо.
"Господин полковник!
В своем первом письме, я вам сообщал об одном члене подпольного Революционного комитета, действующего против царского правительства. Если бы вы его своевременно арестовали, вы могли заставить его назвать всех членов этого комитета. Почему-то вы пошли на уступки одному из подпольщиков, Абульгасан-беку. Но я таким добрым не буду. В Тегеране я добьюсь приема у его превосходительства царского посла и расскажу ему обо всем. Со времени Саттар-хана Абульгасан-бек работает в революционной организации. Все манифестации, направленные против царского правительства, организованы им. Рафи-заде, Рза-бала были казнены по его приказу. Во всех консульствах у него есть шпионы. Он вовсе не купец, а профессиональный революционер. Это он, Абульгасан-бек, подослал людей, которые выкрали вещи Рахнума, представителя шейха Абуль-Азала. Это он, осквернитель мечетей, разоблачил самого шейха. Это его люди крадут и скрывают противников подпольной организации. Несколько лет назад он увез куда-то мою законную жену Ираиду, и с тех пор никто не знает, где она.
Все это я пишу вам вкратце. Чтобы пересчитать все злодеяния Абульгасан-бека, нужно много времени. Я надеюсь, что пока я успею сообщить о нем и его организации в Тегеране, вы переловите их всех и накажете по заслугам. Если не примете меры, отвечать придется вам..."
В таком духе было написано еще десять страниц. Получив это письмо, полковник Березовский вышел из себя. Он трясся от злости, не зная, как быть, что делать. Несколько минут он нервно шагал по комнате, потом упал в кресло, опустил голову на руки, задумался. Так сидел он довольно долго. Потом решительно выпрямился, подошел к телефонному аппарату и хотел звонить в штаб полка, чтобы приказать немедленно арестовать меня и Тутунчи-оглы.
Несколько минут он держал трубку в руках, поднес ее к губам, но потом опустил, снова поднял и, наконец, решительно бросил на рычаг. Сколько мыслей пронеслось в его голове за эти несколько минут!
Он хорошо знал, что царская жандармерия вот уже семь лет бьется, лезет из кожи вон, но обнаружить подпольный Революционный комитет не может. Если он раскроет эту организацию, то получит высокую награду от правительства, его повысят в чине...
С другой стороны, он не мог забыть о моем благородстве, о том, как я заботился совершенно бескорыстно о его семье. Он взвешивал все за и против ареста меня и Тутунчи-оглы. Он знал, что я не только давал деньги, содержал его семью, но спас его жену и дочерей от позора, бесчестья и распутства, сохранил его честь и достоинство.
Березовскому казалось, что голова его раскалывается на части. Сколько бы он ни думал, он не находил выхода из этого трудного и щекотливого положения. Воздержаться и не арестовать меня, значило не раскрыть подпольную организацию. Он мог потерять не только большое вознаграждение, но и свою должность, положение. Хорошо, если этим дело и кончится, а то его могут и наказать. Он ставил на чашу весов человеческую совесть и жандармские обязанности. Последние перетягивали. Он убеждал самого себя:
"Могу ли я рисковать своим чином, своим положением, добытыми в течение всей своей жизни из-за какого-то восточного человека? Какой дурак хладнокровно может пройти мимо такого успеха?" Он опять взял трубку, но не нашел в себе смелости дать приказ, слова застряли у него в горле. Снова он сел на свое место и задумался.
"Абульгасан-бек - сын Востока. Мы считаем их дикими и некультурными. И этот дикий азиат спасает европейскую семью, барахтавшуюся в тисках нужды. Спасает без всякой корысти. Тратит на эту семью тысячи. А как должен реагировать на это европеец? Как он должен поступить в таком случае? Чем он должен его отблагодарить? Арестовать его? Смогу ли я потом смотреть ему в глаза? Смогу ли считать себя человеком после такого предательства? Не будет ли совесть мучить меня всю жизнь?"
Он вспомнил свои слова, сказанные мне при первой встрече: "Я хотел бы жить столько, чтобы суметь отплатить вам за все ваши благодеяния, за вашу человечность!"
Березовский застыл в кресле. Потом медленно достал из кармана часы (было двадцать минут первого), так же медленно положил их обратно и решительным движением снял телефонную трубку.
- Абульгасан-бек дома? Это вы? Говорит полковник Березовский. Сейчас же приезжайте ко мне, нам нужно поговорить по очень важному и неотложному делу. Скорее! - и со вздохом облегчения он положил трубку.
* *
Я немедленно отправился к Березовскому. О моей поездке знали только Мешади-Кязим-ага и товарищ Алекпер. Когда зазвонил телефон, мы сидели втроем, мирно беседуя. По дороге я заехал к Аршаку, рассказал ему об экстренном вызове Березовского и просил на всякий случай быть готовым.
Не успел я войти в дом, как почувствовал, что обстановка накалена до предела. Когда Березовский пожал мне руку, я заметил, что он трясется, как в ознобе. Его деланный смех и нервный разговор показывали, что он почти в невменяемом состоянии.
