Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Первый вечер допрос носил вполне корректную форму. Но уже со второго дня он превратился в сплошное издевательство над чувствами гражданина СССР, мужа и отца. Будучи ограниченным местом, я не могу описывать все детали допроса. Для подтверждения характеристики, данной выше, приведу лишь две фразы. Одна из них была произнесена лицом, фамилии которого я не знаю, в начале допроса, следователь отрекомендовал это лицо начальником особого отдела. Вот что он мне заявил: «Глобус, мы вам шпилек под ногти запускать не станем, пятки прижигать тоже не будем, но вот у вас жена и ребенок, мы не постесняемся их посадить». Вторая фраза принадлежит следователю, этой фразой кончается первый период допроса. Часа в три 15 сентября 1936 г. следователь вызвал выводного и заявил ему буквально: «Заберите эту сволочь, к 10 часам приготовьте для него каменный мешок». Остаток дня я провел в ожидании каменного мешка. В 10 часов утра меня вывели. Лишь через час я очутился в арестантском вагоне и понял, что следователь мой «пошутил» со мною.
Следует обратить внимание на то, как Глобус задействовал автобиографический дискурс в тексте апелляции. Как ранее отмечалось, в советском обществе автобиография работала главным образом в качестве доказательства внутреннего преображения обсуждаемого партийца. Следователи НКВД использовали признание как итоговый довод в пользу морально-политического падения, перерождения субъекта. НКВД не имел формальных оснований требовать от подследственного откровений, но именно поэтому для органов получение признания или его видимости было столь значимо. Оно говорило в пользу безоговорочного принятия версии следствия. Несмотря на то что признательные показания НКВД и автобиографические нарративы, разбираемые на партийных собраниях, имели много общего, институциональные рамки, в которых эти нарративы создавались, как и цели их производства, различались.
Кроме уже упомянутого указания на нарушения следственной процедуры, приведенный абзац текста Глобуса интересен самопрезентацией статуса подследственного. Семья в советском обществе 1920–1930‑х годов была уже рассмотрена нами выше как отдельный институт, наряду с партией отвечавший за морально-политическое воспитание коммуниста, поэтому не случайно Глобус перечисляет свои статусы «гражданина СССР, мужа и отца» как независимые. Именно намерение следователя особого отдела «посадить» жену и ребенка Глобуса вызвало в нем взрыв негодования: следователь не различал вину Глобуса и его семьи. Более того, эта угроза предполагала, что следствие «посадит» семью Глобуса без рассмотрения вопроса об их виновности. Семья использовалась как инструмент давления на подследственного, что являлось грубым нарушением социалистической законности и оскорбляло Глобуса как гражданина СССР.
НКВД имел в дискурсе особый институциональный статус, порождавший свои особенности в автобиографическом повествовании. Как свидетельствует биография упомянутого Глобусом Якова Андреевича Пасынкова, особенностью работы в советских органах внутренних дел было повседневное насилие против врагов государства. На момент допроса Глобуса жизнь 36-летнего Пасынкова состояла из военных операций по физическому уничтожению контрреволюционеров. Массовые расстрелы были для него уже десять лет повседневным явлением, а Большой террор – лишь одним эпизодом из целого ряда операций по искоренению врагов режима.
Автобиография чекиста сообщала, что до войны он учился у мыловара и колбасника, а с конца 1915 года работал колбасником на заводах Манакова и Петрова в Новониколаевске (впоследствии – Новосибирск). 28 мая 1918 года красногвардеец Пасынков была арестован восставшими чехами в Новониколаевске. Через полгода его освободил отец за взятку в 50 рублей золотом. В 1919 году Пасынков – рядовой партизан на Алтае, а затем комиссар агитотдела Первой горной партизанской дивизии («один раз участвовал в бою»). «Пленных дивизия редко брала, большинству головы отрубали на „рукомойке“», – вспоминал он в автобиографии 1927 года. Взятым в плен казакам села Чарыш осенью 1919 года «устроили мясорубку». Вступив в Красную армию, Пасынков с 7 мая 1920 года работал в политотделе 26‑й стрелковой дивизии, затем служил уполномоченным по политпартиям и борьбе с бандитизмом Бийского политбюро Алтайской ГубЧК. Направленный в декабре 1921 года Чрезвычайной тройкой Бийского политбюро для ликвидации банды в пределы Шуранакского и Чойского аймаков (Ойротия, ныне Республика Алтай), Пасынков превысил власть – об этом он писал в автобиографии 1938 года. Барнаульский трибунал установил, что Пасынков, задержав с оружием «бандитов», «избивал их кулаком», забрал 2 лошади себе в виде «контрибуции» (1922 год)[1342]. В честь 5-летия Октябрьской революции Пасынкова амнистировали и назначили уполномоченным Алтайского и Тарского отделов ОГПУ. С февраля по март 1930 года он – основной следователь по делу 70 крестьян Коченевского района, из которых 59 человек были расстреляны. В 1930–1931 годах Пасынков был уполномоченным ОГПУ ЗСК по расследованию дела «Черные» (71 человек расстрелян). В 1933 году он – следователь по делам 51 человека, которых обвиняли в принадлежности к «белогвардейскому заговору» (из них 23 человека расстреляны). С 1933 года Пасынков – работник 2-го, а затем 5‑го отделения Особотдела ПП ОГПУ ЗСК, лейтенант госбезопасности[1343].
Второй этап следствия над Глобусом проходил в Новосибирске и продолжался до 16 октября 1936 года. «Сперва допрос вел Пасынков», – свидетельствовал арестант и жаловался на всевозможные издевательства и матерщину со стороны следователя. В хрущевские времена этого «почетного чекиста» допрашивали о его роли в этом деле (декабрь 1955 года), и приведенные им подробности проливают свет на положение следователей и давление, оказываемое на них начальством. Пасынков вспоминал: «Примерно летом 1936 г. для участия в расследовании дела на группу лиц, из числа профессорско-преподавательского состава госуниверситета, из управления НКВД Запсибкрая была командирована в Томск бригада оперативных работников во главе с заместителем начальника УНКВД Успенским». Пасынков принимал участие в допросе Глобуса, но его допрос до конца не довел, «т. к. через десять дней был откомандирован обратно в Новосибирск». Пожилой следователь затруднялся сказать, какими доказательствами Глобус изобличался в антисоветской деятельности, но припоминал, что «в отношении Глобус были компроматериалы в период его пребывания в Ленинграде в артиллерийской Академии, где он был исключен из партии за принадлежность к троцкизму. <…> Кроме того, на Глобус были оперативные данные Томского оперсектора».
Пасынков выгораживал себя: «Безусловно, при таком массовом попирании советских законов при рассмотрении дел о контрреволюционных преступлениях в органах НКВД, которое практиковалось в 1937–1938 гг., у меня были ошибки, <…> мог допустить арест по заведомо фальсифицированным показаниям арестованных, которые размножались печатным способом и рассылались в органы для производства арестов, но эти мои ошибки не являлись заведомо умышленными и не могли поэтому граничить с
