Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Как раз появилось удобное прикрытие – в это время Вегман собирал материалы по истории партизанского движения в Сибири. «Он вызывал нас и переписывался со всеми бывшими партизанскими командирами, собирая воспоминания. Каждый из нас, командиров крупных отрядов, считал, что он сыграл самую главную роль в борьбе с Колчаком и другими белыми генералами. Это создавало некоторую враждебность друг к другу. <…> Поэтому я предложил создать штаб из наиболее видных партизанских командиров-троцкистов, подчиненных непосредственно троцкистскому центру. Это условие и было нами принято». Районы деятельности были четко распределены: «Мы исходили из того, что каждому из членов штаба легче всего проводить работу на территории своей прежней партизанской деятельности. <…> Точного срока вооруженного выступления мы не намечали, т. к. согласно заявления Сумецкого, право назначения срока восстания сохранял за собой Сибирский троцкистский центр, являвшийся для нашего повстанческого штаба руководящим политическим центром»[1320].
Михаил Ильич Сумецкий был допрошен Мироновым и Пастаноговым 2 января 1937 года. «Шевелев-Лубков информировал меня о том, что летом 1929 года им организована руководящая партизанская группа. Говоря мне об этом, он назвал эту руководящую группу „партизанским повстанческим штабом“ и просил указаний, которыми этот штаб должен был руководствоваться в своей работе». Сумецкий поставил перед Шевелевым-Лубковым следующие задачи: «1. Как можно шире развернуть в крае сеть троцкистски настроенных партизанских групп. 2. Интенсивно готовить эти группы к вооруженному выступлению против Соввласти. 3. Стараться возглавлять все возникающие в районе деятельности этих групп крестьянские (кулацкие) восстания». Шевелев-Лубков, а затем Вегман сообщили Сумецкому, что многие партизаны принимали активное участие в большинстве кулацких «волынок». «Мы считали, что даже локальные вспышки подрывают доверие к сталинскому руководству как внутри СССР, так и за границей. Что соответственно этому возрастут наши акции в массах. В случае, если бы восстание приняло широкий характер, то мы открыто бы его возглавили и свергли сталинское руководство ЦК ВКП(б)». По указаниям Н. И. Муралова, дальнейшая связь троцкистского центра с партизанским штабом «мною осуществилась через Вегмана, связавшегося к тому времени под флагом изучения и популяризации истории партизанского движения в Сибири со всеми партизанскими авторитетами. <…> Необходимо отметить, что в целях популяризации членов руководящей партизанской группы или, как они себя называли, партизанского повстанческого штаба, нами было указано Вегману на необходимость при издании им литературы по истории партизанского движения особенно широко популяризировать в ней партизанских авторитетов-троцкистов»[1321].
Параллельно этим допросам в Москве готовился процесс правых, в центре которого должен был стоять Бухарин. В дело был замешан Василий Григорьевич Яковенко, член ВКП(б) с 1917 года, бывший наркомзем РСФСР, в последнее время директор Научно-исследовательского института Наркомзема СССР. Ежов докладывал Сталину 1 января 1937 года, что, по имеющимся в ГУГБ НКВД агентурным и следственным данным, В. Г. Яковенко является активным участником нелегальной оппозиционной организации. Ежов докладывал: «В 1925 году Яковенко В. Г. издал свои воспоминания о партизанском движении в Сибири, в которых отрицал руководящую роль партии в организации движения красных партизан Сибири; в мае 1928 года Яковенко распространял среди бывших красных партизан написанную им „декларацию“ на имя председателя ЦИК СССР тов. Калинина с требованием: отказа партии от чрезвычайных мер в хлебозаготовках, отмены ограничений в деле аренды земли и найма рабочей силы в сельском хозяйстве, о допущении в советы и кооперации кулаков, а также восстановления кулацких хозяйств». Арестованные командиры повстанческих отрядов Шевелев-Лубков и Буинцев показали о «существовании с 1929 года подпольного „партизанского повстанческого штаба“, действовавшего по директивам троцкистской организации в Сибири; „повстанческий штаб“ осуществлял организационную связь также с В. Г. Яковенко через председателя „штаба“ Шевелева-Лубкова»[1322].
На допросе от 22 марта 1937 года Яковенко рассказывал о своем давнишнем несогласии с деревенской политикой, «…потому что – скажу напрямик – эти мои настроения в течение долгого времени складывались под влиянием кулацкой части сибирской деревни. А с ней я был крепко связан. И вот когда в 1928 г. против линии партии стали выступать Бухарин, Рыков и Томский, когда появилась их платформа, когда я с ней познакомился, – я сказал себе: „Вот это действительно то, что нужно“». Посылая копию своей декларации Бухарину, Яковенко этим хотел дать ему знать, «что в своей борьбе против партии он, так сказать, не одинок, что он в этом отношении может рассчитывать на меня». Яковенко имел с Бухариным телефонный разговор, а затем две встречи: одну в конце 1928 года и другую в 1929 году. «Я хорошо помню, что одна из этих встреч, как мы предварительно сговорились с Бухариным, состоялась в Кремле. Мы прогуливались по панели около Большого Кремлевского дворца, временами присаживаясь на скамейке. <…> Бухарин многозначительно стал мне говорить о том, что мы не можем оставаться равнодушными свидетелями того, как страна катится в пропасть, что история, мол, возложит на нас, „в первую голову на Вас – людей, имеющих глубокие корни в деревне“, – ответственность, и тут, как бы невзначай, спросил меня: „Имеешь ли ты, Василий Григорьевич, по-прежнему вес в деревне, в Сибири?“. Я ответил примерно в том смысле, что известный авторитет у меня сохранился в Сибири до сих пор, что поддерживаю связь с авторитетными ребятами из б[ывших] партизан, что (как я выразился) „есть еще порох в пороховницах“, люди еще не выдохлись, есть кое-какие связи и т. д.» Яковенко рассказал, как беседы с партизанами, которые он проводил, «наэлектризировали» их связь: «Народ, что называется, „рвется в бой“». В ответ Бухарин развил такое положение: «Силища-то огромная, могучая! С нею не считаться никак нельзя! <…> Имея за спиной твоих сибирских партизан, мы бы с ЦК по-иному
