Политическая история Финляндии 1809-2009 - Осмо Юссила

порядке подготавливаются и издаются законы, касающиеся только Финляндии. В том, что касалось общегосударственных законов, у финляндского сейма было только право на заключение, ни к чему не обязывавшее российские органы, так как, по мнению центральных властей, у одной из частей государства не могло быть права вето в том, что касалось всего государства. Отрицательное заключение финляндского сейма не могло помешать вступлению в силу закона также на территории Финляндии. Грань между общими и местными, финляндскими, законами не была определена, что финны особенно порицали и чем были обеспокоены; они говорили, что без такого разграничения любой закон Финляндии могли издать как общегосударственный. Русские утешали финнов, говоря, что в этом отношении ничего не изменилось: и раньше императору принадлежало право решать, действие какого закона, принятого в Финляндии, распространялось на всю империю. Равным образом сам император в манифесте уверял финнов, что в собственном законодательстве Финляндии ничего не изменилось.

До Февральского манифеста по поводу общегосударственного законодательства было принято только два постановления или предписания. Первым было распоряжение, содержавшееся в последнем параграфе регламента Канцелярии статс-секретаря финляндского (1826), которое было также доведено до сведения должностных лиц России в качестве отдельного указа на русском языке. Согласно этому распоряжению, в том, что касалось законодательных дел, должностным лицам России надлежало обращаться к министру статс-секретарю финляндскому, если они хотели ввести в действие также в Финляндии какой-либо закон, изданный или подготавливаемый в России. В течение столетия этот параграф успели применить десятки раз. Дополнение к распоряжению 1826 г. было сделано только в 1891 г., и оно предписывало министру статс-секретарю финляндскому всегда до представления императору подаватьпа заключение соответствующего государственного министра такие исходившие из Финляндии законодательные инициативы, которые касались также России. Таким образом, как распоряжение 1826 г., так и дополнение к нему 1891 г., оставляли за министром статс-секретарем финляндским право решать, какое дело являлось общегосударственным. По мнению российских должностных лиц, это было большим недостатком системы, и позднее они выдвигали многочисленные обвинения в адрес министров статс-секретарей в том, что те не представляли на заключение министров все общегосударственные дела. Но этим обвинениям финны противопоставили свое учение о государстве.

После того как основное положение этого учения — Финляндия является отдельным от России государством, хотя и не суверенным, — обрело отчетливые формы, финны не признавали общегосударственное законодательство. Они считали, что законы, общие для Финляндии и России, следует издавать на договорной основе, так, как это происходит в отношениях между суверенными государствами. Если бы в процессе подготовки законов не удалось прийти к единому мнению, то лишь император имел бы право принять окончательное решение, но предпочтительнее при возникновении разногласий было бы закрыть дело. В качестве конкретного примера такого образа мыслей в самом сенате Финляндии можно привести одно из его заявлений 1882 г., в котором он отклонил издание общего закона на том основании, что таким образом российское законодательство оказалось бы зависимым от решения финляндского сейма. В противовес финляндской точке зрения есть повод заметить, что в России даже либералы поддерживали и защищали общегосударственное законодательство. После Февральской революции 1917 г. П.Н. Милюков столкнулся с трудностями, пытаясь убедить своих товарищей по партии в том, что общегосударственное законодательство следовало бы вовсе отменить, а не только временно приостановить его действие.

По мнению русских, в числе прочих слабых сторон упомянутых распоряжений 1826 и 1891 гг. было то, что в них не говорилось, какую роль мог играть финляндский сейм в общегосударственном законодательстве. Финны опять-таки считали это излишним, поскольку она была той же, что и в законодательстве Финляндии. На практике эта проблема была устранена в процессе издания общих законов (около 200, считая постановления) путем согласований, в частности, в смешанных комитетах и на совещаниях министров статс-секретарей, а также генерал-губернаторов. Комитет при статс-секретаре финляндском был одним из форумов, на котором проходили согласования. Но в 1890-е годы в процессе согласований обнаружились трудности, и министрам все чаще приходилось прибегать к нажиму на депутатов сейма для проведения своей точки зрения. Представления делались министрами вновь и вновь, и так до тех пор, пока депутаты не приходили к осознанию того, что всего разумнее было уступить, «наступить на горло собственной песне», как тогда говорили. Последний удавшийся, хотя и нелегкий натиск, предпринятый до Февральского манифеста, касался закона о приведении в исполнение на территории Финляндии решений российских судов по гражданским делам, утвержденного в 1898 г.

На фоне всего этого неудивительно, что военный министр А.Н. Куропаткин и генерал-губернатор Н.И. Бобриков не верили в то, что через сейм Финляндии удалось бы провести новый закон о воинской повинности при помощи ранее практиковавшихся методов, в особенности после того, как они получили достаточно сведений о готовящемся сопротивлении со стороны сената. Необходимо было новое средство. И тогда вспомнили о мнении, высказанном российской частью так называемого комитета Бунге, которое «положили под сукно» в 1894 г. В 1892 г. учредили комитет для рассмотрения предложений по кодификации законов как конституционного комитета Финляндии, так и генерал-губернатора Гейдена. В повестке дня комитета первоочередным был вопрос об общегосударственном законодательстве, который поднимался уже в начале 1840-х годов в связи с кодификацией законов. В целом попутно с вопросом о кодификации постоянно поднимался вопрос о соотношении законодательств Финляндии и России или об общегосударственном законодательстве. По мнению статс-секретаря Плеве, вынесение этого вопроса на рассмотрение Государственного совета привело бы к излишней шумихе, и, таким образом, по его предложению под руководством председателя Государственного совета Великого князя Михаила был учрежден комитет, узкому кругу которого предстояло подготовить вопрос. Комитет, основываясь на мнении русского большинства комитета Бунге, быстро подготовил манифест с так называемыми положениями по применению.

Поскольку, с одной стороны, после 1863 г. в России получило развитие учение о «едином и неделимом» российском государстве, частью которого являлась также Финляндия, и одновременно в Финляндии распространилось учение о финляндском государстве как части Российской империи, но не Российского государства, конфликт, подобный Февральскому манифесту, возник бы рано или поздно. Как было выше отмечено, он мог разразиться и раньше, но его удавалось избежать путем проведения согласований. В 1898 г. Куропаткин и Бобриков пришли к мнению, что согласования более не имели бы успеха. Исходя из такой перспективы, манифест, таким образом, не был неожиданностью, или, иначе, его не следовало бы считать таковой. Неожиданным был лишь момент его появления. Манифест также не был «внезапным ударом молнии», но столкновением двух процессов развития, в течение долгого времени шедших встречным курсом.

Всеобщая забастовка 1905 г.

Всеобщая забастовка, вспыхнувшая как следствие русско-японской войны,