Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей
Сталин как предприниматель
Советско-американские отношения медленно, но развивались. По крайней мере так казалось в январе 1932 года. Политбюро тщательно за ними следило. Его мотивировали торговые соображения, основанные на информации, полученной от Богданова, и на рекомендациях Розенгольца. Когда нью-йоркский «Нэшнл Сити Банк» предложил кредит в обмен на урегулирование претензий, Сталин оживился. Этот банк не первый раз делал предложения[108]. Если условия были недостаточно хорошими, Сталин предлагал другие, крайне невыгодные и нереалистичные с учетом экономического кризиса в США. «Мы можем пойти на частичное удовлетворение претензий частного банка, — сказал он, — лишь при условии получения большого займа»[109]. Сталин торговался как кулак, когда речь шла о торговле, но даже кулаки соглашались заключить сделку на приемлемых условиях. Если Сталин и правда хотел договориться, то стоило поручить такое дело Литвинову или Розенгольцу. Когда американские посредники приезжали в Москву в надежде заключить контракт, Сталин мог вести себя заинтересованно, но цинично. Даже самым важным гостям оказывался грубый прием. Например, полковнику Хью Л. Куперу, инженеру-строителю, работавшему на Днепровской плотине, где работы были завершены в 1932 году. За участие в строительстве самой большой плотины в мире Купер получил орден Трудового Красного Знамени. Эта награда не была простой безделушкой. Ее присваивал ЦИК СССР за важные заслуги перед государством. «Купер — большой нахал, — писал Сталин из Сочи (где проводил ежегодный отпуск), — и избалован легкостью приемов у советских деятелей». Он хотел встретиться с Политбюро, что значило, что он представляет важные деловые круги в США. Как писал Сталин, конкретных предложений у Купера не было. Он просто искал себе новое дело. «Не следует его баловать, — писал Сталин. — Тем не менее его надо принять вежливо, выслушать внимательно и записать каждое слово, доложив обо всем ЦК»[110]. Как выяснилось, у Купера в самом деле было предложение для Москвы от «Дженерал моторе»: 100–200 тысяч подержанных грузовиков и автомобилей с гарантией, что они проедут еще по крайней мере 150 тысяч километров, с «полной комплектацией» в виде новых шин. Средняя цена — примерно 200 долларов на условиях десятилетнего кредита. Каганович и его коллеги в Москве спросили Сталина, что он думает[111].
«Дело о подержанных автомобилях “Дженерал моторс” очень подозрительное, — ответил Сталин. — Нас могут надуть и постараться сбыть всякий хлам». Тут читатели могут посмеяться, вспомнив анекдоты о продавцах подержанных автомобилей, особенно если речь о тех, что были плохо сделаны в США. В этом случае это были хотя бы не «форды». «Тем более что наши приемщики никогда не отличались добросовестностью». Тут в Сталине вновь проснулся непобедимый кулак: «Тем не менее следует попытаться купить не более 50 тысяч штук автомобилей, если цена будет более низкой, скажем, 100 долларов и кредит не менее 10 лет. Если соглашение на 50 тысяч даст хорошие результаты, — добавил Сталин, — и машины окажутся действительно годными, можно будет купить еще такое же количество машин. Обязательно надо выяснить вопрос о запасных частях, и сделку надо понимать так, что машины продаются с запчастями. Нам нужны главным образом грузовики. Поэтому из 50 тысяч машин следует взять 45 тысяч грузовых и 5 тысяч легковых»[112].
Когда в Москву с предложением приехал еще один американец, Сталин посмеялся. На этот раз это был Лестер Барлоу, который хотел начать работу с Богдановым — продать ему чертежи бомбы, которая была интересна «Амторгу», чтобы покрыть свои расходы. Сталин тоже заинтересовался, но цинизм взял верх. «Я бы не советовал, — писал он из Сочи, — просто и “вежливо” выпроваживать из СССР Барлоу. Все буржуазные иностранные спецы являются или могут быть разведчиками. Но это не значит, что надо их “вежливенно” выпроваживать. Нет, не значит! Советую: не разрывать связей с Барлоу, быть к нему внимательным, подбросить ему кое-какие деньги, взять чертежи, но своих достижений не показывать ему (можно сказать, что мы — люди отсталые и готовы учиться у Барлоу, конечно, — конечно! — за деньги)»[113]. Сталин был по-прежнему в своем стиле: циничен и груб в личном общении, но при этом, как грузинский кулак, готов заключить сделку на выгодных условиях.
Но Барлоу был важен не только из-за чертежей бомбы. Он был связан с Франклином Делано Рузвельтом, политиком-демократом, а впоследствии губернатором Нью-Йорка, выдвинувшим свою кандидатуру на должность президента США. Когда Барлоу вернулся в США, Франклин Рузвельт позвал его к себе, чтобы обсудить переговоры с СССР. По словам Лестера, Рузвельт сказал, что не будет делать «русский вопрос» частью своей кампании, но, если его изберут, он «предпримет меры, чтоб быстро его решить»[114]. Иногда «вежливость» с иностранными спецами приносила свои дивиденды.
После мрачных и тусклых отношений предыдущих двух лет наконец впереди появились лучики света. У Сталина улучшалось настроение, когда он изучал мировую арену. На Дальнем Востоке японцы годом ранее оккупировали Маньчжурию, что вызвало беспокойство в Вашингтоне. А в Германии дела обстояли все более нестабильно и тревожно. Веймарское правительство Генриха Брюнинга рухнуло в конце мая 1932 года. На его
