Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса - Коллектив авторов
Жизнь нашей героини была яркой и полной событий и переживаний – жизнью длиной в советскую историю. Вслед за её повествованием мы остановимся на основных вехах, которые она сама посчитала важными, интересными и достойными записи. Александра Сергеевна дала нам интервью, но в своём рассказе чётко следовала своим записям и постоянно сверялась с тетрадью, чтобы не забыть ничего важного.
Александра Сергеевна Кодаш (в девичестве Лёгкая) родилась в станице Ясенская Ейского района в первые годы советской власти, за несколько лет до начала коллективизации. Семья Лёгких считалась зажиточной: у отца – Сергея Семёновича – был большой двор, «был колодец, очень глубокий, кирпичом выложенный, сруб над колодцем» [ЮЭЭ 2009], он держал скотину и даже нанимал работников во время уборки урожая, однако постоянно они в доме Лёгких не жили, работали только в сезон страды. Все члены семьи, включая пятерых детей, с раннего возраста активно включались в трудовую жизнь своего хозяйства. Сама Александра Сергеевна вспоминает, как пасла гусей и свиней:
Выгоню свиней, их много, а когда солнце, они тикают, разбегаются. Я бегаю, не знаю, за какой погнаться. Разбегутся, я иду плачу. Гусей пасли, уточек пасли, ну свое же все было, много было… [ЮЭЭ 2009].
То есть по меркам советской власти Сергей Семёнович Лёгкий был кулаком, за что и был раскулачен во время коллективизации. Сама Александра Сергеевна так описывает подобное выделение кулаков:
Вот и кулак был – работать надо, тогда человек и кулак. А если, конечно, водку пить, да гулять, да в холодке спать, да? Это не кулак, это нищий уже [ЮЭЭ 2009].
Стоит отметить, что это отношение к так называемым кулакам в целом характерно для многих старожилов не только Краснодарского края, но и других регионов России: во время полевой работы от стариков нам часто приходилось слышать присказки, что «кулак – это тот, кто на кулаке спит». То есть кулак много работает и спит в поле, в лесу, подложив под голову кулак, потому что никакой другой «постели» у него нет. Кулаки противопоставлялись тем, кто не был в состоянии прокормить себя и свою семью в силу собственной лени.
Александра Сергеевна с трепетом вспоминает времена до коллективизации, как дружно жили в семье и с соседями, устраивали праздники после сбора урожая:
На праздник собирались родственники, у папы было шесть братьев, племянники – все там свои. Ну, может и чужие были, я не помню. Пекли пироги, такие большие пироги, красивые, с курагой, с яблоками, с мясом, с яйцами. Но не напивались до свинячьего визга, как вот это сейчас пьют. Никогда пьяного не было, не видела никогда [ЮЭЭ 2009].
Обычным было для соседей помогать друг другу и просто угощать, если хозяйка готовила что-нибудь особенное:
Было, мама хлеб пекут, хлеб, пирожки <…> Как только напекли пирожков, так в тарелку накладывают, там, на меня, там, или брата, там, «Илюшка, а ну-ка, неси тете Фене», «А ты неси Усам» (Ус – фамилия – М. А., А. Т.), «Гаврюшка, а ты эту тарелку бери, неси Черным» (Черные – фамилия – М. А., А. Т.). Всех соседей обделют (т. е. поделятся – М. А., А. Т.), и соседи нам также: как пекут – приносят [ЮЭЭ 2009].
То есть в этом обычае можно наблюдать своеобразный этикет жителей станицы: угостить соседа было повседневной нормой, а не чем-то неординарным.
Внутри семьи также существовали свои нормы поведения, например, уважение к старшим – к матери и отцу дети обращались на «Вы». В семье Александры Сергеевны мать особенно строго следила за соблюдением религиозных обрядов: дети обязательно читали молитвы и ходили с родителями в церковь. При этом рассказчица особо подчёркивает, что и родители уважительно относились друг к другу и к своим детям: не ругались при них, не сквернословили, однако наказывали за проступки. А. С. Кодаш вспоминает, как отец однажды наказал её:
Сели мы кушать, и пацанам что-то мама – или вареники, не знаю, забыла – что положила. И мне. И мне показалось, у меня меньше. Меньше мне дали, чем пацанам. И я это блюдечко хватила, как кинула. А у нас висел «батожок» – мама называла «третейский судья». Кнутик маленький, сплетенный с кожи. Это для смирения, чтоб мы не баловались – мы боимся, чтоб не били. И папа взял этот кнутик и откнутил меня за блюдце – ну, что я кинула, разбила. А блюдце было – фаянсовым называли, не знаю, какое это. Такие, с позолоткой, ну, наверное, красивые. Я его как шуранула с варениками. Ну не знаю что, никогда этого не было <…> И меня отец побил, а ночью приехали и его забрали в тюрьму (как кулака – М. А., А. Т.). А потом как выпустили, пошел он и говорит: «Дочечка, Саня, бильше никогда пальцем не трону. Як я плакал – дурак был! За что? За блюдечко!» [ЮЭЭ 2009].
Можно предположить, что такое восприятие прошлого, тем более своего детства, легко объяснить ностальгическими чувствами рассказчицы, однако, как показано далее, другие эпизоды своей жизни А. С. Кодаш воспринимала уже не так позитивно.
В 1929 г. началась коллективизация, отца Александры Сергеевны признали кулаком и арестовали:
Вот бобик приехал ночью – называли «черный ворон». Забрали отца и повезли [ЮЭЭ 2009].
Отца вскоре отпустили, но, несмотря на то, что отец А. С. Кодаш не был арестован, и в итоге семья не подверглась ссылке, как это часто бывало, конфискации имущества ей избежать не удалось. Александра Сергеевна вспоминает, что после коллективизации её семья, ещё недавно состоятельная, стала жить гораздо хуже: у маленькой Саши Лёгкой не было даже одинаковых ботинок, чтобы ходить в школу:
Один галош глубокий<…> а другой какой-то ботинок<…> какой-то такой чудной (здесь вот так идёт как язычок, здесь рези-ночки, здесь резиночки висят, пальцы закладывать – такой чёрте что (смеётся – М. А., А. Т.) [ЮЭЭ 2009].
Всё хозяйство семьи перешло в пользу «Колхоза имени Ленина», образовавшегося в станице. Руководили конфискацией имущества кулаков специально созданные организации – «комсоды» (комиссии содействия), которые,
