Джон Мэн - Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы
Теперь мы поднялись на несколько сотен футов и находимся фактически на полуплощадке. Следующую сотню километров ехать легко. Дорожные знаки на английском предупреждают об опасностях, вызванных монотонностью езды: «Не пытайтесь ехать утомленным!», «Не ездите усталым!» Следующая остановка, Чжанцзякоу, прежде находилась в семи часах езды от Пекина; теперь ехать до нее всего два часа, если поток машин невелик.
Чжанцзякоу — город исторический, хотя об этом никак не догадаешься, глядя на потрепанные многоквартирные дома, которые ныне совсем заслонили кучку одноэтажных домиков и улочек старого города. Некогда этот городок отмечал границу между низинными землями Китая и расположенными на плато землями Монголии, поэтому монголы (и иностранные исследователи) называли его Калганом — от монгольского слова «ворота». Через эти ворота протекала торговля между Россией, Монголией и Китаем. Век назад тут действовало 7 тысяч торговых обществ; через узкие северные ворота городка проезжали сотни кибиток, запряженных волами, и проходили сотни тысяч верблюдов. Революция 1917 года в России убила это поселение, а вскоре его окрестности прославились разгулом бандитизма. Ныне город обрел новую жизнь в связи с усиленным продвижением Китая в свою пограничную провинцию, автономный район Внутренняя Монголия, в то время как монгольское влияние, насколько я мог видеть, совершенно исчезло. Ощущение его исторической роли дает только ландшафт, долгим зигзагообразным подъемом ведущий к фермам и деревням монгольского плато.
Затем мы сворачиваем на восток, и мобильный телефон с писком высвечивает сообщение: «Добро пожаловать во Внутреннюю Монголию». Надпись на огромном изваянии — руке, сжимающей монгольскую узду, — призывает нас всех защитить степь, которая определенно нуждается в защите, так как осталось от нее немного. В Чжэнлан-Ци построена новая железная дорога с целью привезти еще крестьян и цивилизовать этот пограничный район с помощью новых плугов и новых сел.
Однако сразу за полотном железной дороги есть еще открытые пространства, которые порадовали бы душу Хубилая. Этот край тоже богат историей, поскольку тут располагался лагерь Чингиса, когда тот двигался на юг, к Пекину, и когда возвращался из похода. Вероятно, именно поэтому Хубилай направил сюда внимание своих советников. Возглавляемая Лю Бинчжуном группа «Золотой Лотос», как называли мозговой трест Хубилая, выполнила предписанные ритуалы геомантики и определила, где находится место, которое сейчас известно в англоязычном мире как Ксанаду. Имя, которое дал ему Хубилай, звучало как «Шан-ду», Верхняя Столица — в противоположность Да-ду (Пекину), Великой Столице, какой он стал при монголах.
Существует легенда, что первоначально это место именовалось Лун Ган, Драконий Хребет, поэтому Лю и Золотому Лотосу пришлось навести чары, дабы изгнать этого дракона и воздвигнуть высокий железный вымпел, наделенный магическими силами, желая предотвратить его возвращение. Кроме того, посреди этой открытой равнины находилось озеро, которое пришлось осушить и засыпать.
Строить было, по большому счету, почти не из чего — кругом едва ли росло хоть одно дерево и не имелось никаких каменных карьеров. Главный дворец Ксанаду, храмы, правительственные здания, меньшие дворцы и дома чиновников — строительство всего этого пришлось начинать с нуля, с упряжек тягловых животных и верениц повозок, везущих лес и камень (и мрамор, как мы скоро увидим) из мест, лежащих за сотни километров от места строительства.
* * *Хубилай несколько остерегался называть свою новую резиденцию столицей, возможно, предпочитая делать вид, будто это всего лишь летний лагерь. Строить его пришлось три года, последующие три года он был известен под названием Кай-пин и переименован в Шан-ду только в 1263 году. Но столицей ему было предназначено стать с самого начала, хотя и предполагалось быть скорее резиденцией правительственной администрации и местом отдыха самого Хубилая, чем живым городом; скорее Версалем, чем Парижем.
В городе имелось три сектора, сплошь квадратных, вмещенных один в другой в стиле китайских столиц. Размеры Внешнего Города — 2,2 км с каждой стороны, почти 9 км в целом — и близко не дотягивают до упомянутых ненадежным Марко Поло 16 миль, однако достаточны, чтобы вместить кучку домов из дерева и глиняных кирпичей для массы простого народа, теснящихся в углу меньше квадратного километра величиной и заботливо отделенных от северного сектора. Там располагался прямоугольный парк, именуемый Императорским Садом. Здесь, согласно надписи у нынешнего входа на площадку, «царило благоденствие». Марко Поло оставил его описание — олени щипали луговую траву, бродя среди куп деревьев, пили из ручьев и фонтанов. Это была Аркадия Хубилая, искусственная версия монгольской степи, где он мог подстрелить одного оленя из лука, а на другого натравить ручного снежного барса, либо спустить сокола на певчих птиц. Здесь также стоял бамбуковый павильон около 15 метров в поперечнике, крытый, словно черепицей, уложенным внахлест расщепленным камышом, откуда хан мог наблюдать за демонстрацией искусства верховой езды. В этом мирном окружении Хубилай также воздвиг свою Большую Юрту-Дворец — центральную точку ансамбля в монгольском стиле.
В юго-восточном углу Внешнего Города находился Императорский Город — 1,4 квадратных километра, окруженных четырехметровой кирпичной стеной, за которой располагались правительственные учреждения, мастерские ремесленников и несколько храмов, даосских и буддийских, аккуратно выстроившиеся вдоль сетки улиц.
Сердце столицы, Дворцовый Город, располагалось внутри Императорского Города. На самом деле квадрат, содержавший в себе дворец, был не совсем квадратом, имея размер 570 на 620 метров, чуть больше двух километров в окружности. Шесть залов заседаний — залы Хрусталя, Благоденствия, Мудрости, Ясности, Благоухания и Правящего Неба — были собраны у подножия самого дворца, Зала Великого Постоянства, построенного, как и все другие здания, в китайском стиле, с изогнутыми кверху краями крыш и глазурованной черепицей. Рашид ад-Дин говорит, что дворец был построен прямо над озером, на платформе из щебня и расплавленного олова, в результате чего вода позже вырывалась повсюду, создавая ручьи и ключи.
После того, как в 1368 году монгольская династия пала, Ксанаду оказался заброшен. За 600 лет он совершенно развалился, его великий дворец, дворы, здания и стены разрушались, пока не превратились в жалкие руины, едва различимые во всхолмленной степи. Один из врачей английской дипломатической миссии в Пекине, Стивен Бушелл, в 1872 году случайно наткнулся на эти развалины и сообщил, что видел мраморные блоки, остатки больших храмов, «лежащих повсюду разломанных белых львов, драконов и остатки других резных монументов». Когда в 1930-е годы японцы оккупировали Внутреннюю Монголию, то вели в этом районе какие-то работы, после которых мало чего осталось. И до, и после прихода к власти коммунистов в 1949 году Китай не проявлял к этому месту ни малейшего интереса, так как монгольская династия, установленная варварами из-за Гоби, была главой в истории страны, которую современные правители предпочли бы забыть.
Именно здесь, как знает каждый английский и американский школьник, Хубилай повелел воздвигнуть для своих удовольствий величественное здание со сводчатой крышей, как пригрезилось однажды летним днем 1797 года Сэмюелу Тейлору Кольриджу, прежде чем его грезы нарушил незваный гость. Но видение Кольриджа и его поэма — плод фантазии; поэтому открытие, что это место и это великолепие действительно существовали и что посетив одно, можно ощутить другое, становится большим сюрпризом.
* * *Когда я впервые побывал в Ксанаду, на подъездных дорогах не было никаких указателей. Моего гида это ничуть не взволновало. «Под носом есть рот», заметил он с мудростью веков и доказал это, спросив дорогу у пары крестьян. Мы смогли въехать прямиком на место, в восхитительно дикую местность, где из колышущихся трав и красивых луговых цветов плавно поднимались разрушенные стены. Это место не окружала никакая ограда, ничего не требовалось платить за вход, никакие музейные смотрители не блокировали подъезд по дороге, прорезавшей внешнюю стену. Небо отливало чистой монгольской голубизной, дул легкий ветерок, и единственные звуки издавала одинокая кукушка.
Но мы были тут не одни. С полдюжины людей измеряли тут все, с помощью бечевы разбивая участок на квадраты. Это были археологи из Хух-Хото, начавшие наконец подхватывать нити исследований. Один из них, Вэй Цзянь, помощник профессора в Институте Археологии, вкратце просветил меня через гида. Вот здесь находились стены, а вон там дворец. Вся эта низина некогда называлась Равниной Золотых Цветов — легко понять, почему, видя изобилие лютиков в смеси с лилово-белыми цветами, названия которых я не знал.
