Джон Мэн - Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы

Джон Мэн

«Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы»

ОТ РЕДАКЦИИ

Перед вами — не совсем обычная книга. Уже сама попытка европейского автора разработать тему, связанную с монгольской экспансией XIII века, достойна не только интереса, но и как минимум уважения. Ибо в сознании среднего европейца нет никакой принципиальной разницы между Чингис-ханом и Гитлером, а сами монголы официально именуются «tartars» — не просто транслитерация слова «татары», но впрямую исчадия ада. В свое время Л. Н. Гумилев, развенчивая «черную легенду о желтом крестовом походе», дал убедительное обоснование такому взгляду — уже в те времена пиар был огромной силой. Нынешний же обыватель (даже с ученой степенью) не склонен излишне задумываться, в самом ли деле так непреложно то, что он считает прописной истиной («казаки едят свечи» — если вспомнить Флобера).

Однако в представленной вниманию читателя книге деятельность Хубилая, внука великого Чингиса, да и самого Чингиса, описывается в весьма положительном ключе — и не только с интересом, но и с уважением. Тому есть несколько причин, лежащих в совершенно различных плоскостях.

Во-первых, для западной культуры само слово «Ксанаду» — искаженное название столицы Хубилая — является устойчивым культурным концептом. За ним встает мифологема не просто сказочного, но (в отличие, к примеру, от сказок «Тысяча и одной ночи») ирреально сказочного Востока. У нас в России Кольридж известен в основном выпускникам филфака да немногим исследователям англоязычной литературы, поэтому нашему уху название «Ксанаду» почти ничего не говорит. Но для англоязычного мира романтик Кольридж, которому пригрезился этот образ — поэт, входящий в обязательную школьную программу.

И во-вторых, есть слово, которое действует на европейский ум еще более завораживающим образом. Слово это — «прогресс». Всю деятельность и Чингиса, и Хубилая, Джон Мэн пытается рассмотреть именно в контексте прогресса — даруемых миру новых технологий, в том числе социальных и управленческих, а также как первую попытку глобализации — которой, выражаясь современным молодежным сленгом, можно поставить «зачет» (в чем, к примеру, отказано Римской империи). Таким обратом, держава Хубилая с точки зрения Джона Мэна в чем-то парадоксальным образом оказывается сродни нынешней Америке.

Именно с этой позиции и рассматривается вся деятельность Хубилая — что было сделано им для «увеличения суммы человеческого благоденствия», и какие культурные особенности стали препятствием на пути к мировой гегемонии Pax Mongolica…

Люди, знакомые с отечественной фантастикой последних лет, в этом месте понимающе улыбнутся. Действительно, именное преобразований, проводимых династией Юань, и началась Великая Ордусь — союз России и Китая в нашумевшем цикле романов Хольма ван Зайчика «Плохих людей нет». Если два столь по-разному мыслящих автора увидели одну и ту же возможность в одних и тех же исторических событиях, не значит ли, что к этим событиям следует приглядеться повнимательнее?..

Увы, потенциальная возможность получила реализацию лишь в альтернативной истории. Почему же так случилось? Пытаясь ответить на этот вопрос, Джон Мэн приходит к интересной и парадоксальной мысли: монголам было нечего дать этому миру. Иными словами, их культура, их экспансия не содержали элемента наднациональной сверхценности, способной преодолеть культурные разногласия.

Но если вдуматься, таких элементов не было и в культуре китайской. Рациональное управление — еще не все. В поисках сверхценности, которая могла бы стать объединяющей, Джон Мэн касается различных областей культуры — книгопечатания, историей которого давно занимается, литературы, театра… Однако к окончательному ответу так и не приходит.

Между тем, для человека того времени областью сверхценности оставалась исключительно религия, точнее — ее иррациональная составляющая. Китайское конфуцианство, увы, недотягивает до наднациональной сверхценности, ибо тоже касается лишь посюсторонних вещей.

У Европы же имелась такая сверхценность — христианство. И пусть европейцы давно отринули в повседневном бытии почти все его постулаты, но заложенная в него идея мессианства, несения во все углы света некого важного знания, никуда не делась, хоть и исказилась самым чудовищным образом.

Империи Хубилая было, что сказать миру. Не было у нее лишь одного — внутренней убежденности в том, что она обязана это сделать. И об этом у Джона Мэна тоже рассказано очень доходчиво.

Но тогда получается, что именно православная Русь у ван Зайчика и сообщила Ордуси ее устойчивость?

На этот вопрос ответа нет. Но книга Джона Мэна — лишний повод задуматься о том, знает ли история сослагательное наклонение…

Замечания к написанию имен и названий

Существуют две основные системы транслитерации китайских слов Уэйда-Дайлса и пинь-инь, которые все еще местами противоречат друг другу. Хотя в настоящее время стало стандартным употреблять систему пинь-инь, в каждом конкретном случае я использовал ту систему, которая показалась мне наиболее уместной. Кроме того, я сохранял старые варианты написания в тех случаях, когда они стали традиционными и более привычны для западного читателя, знакомого с ними в широком историческом контексте.

Написание личных имен также имеет множество вариантов — «Кублай» (Kublai), «Хубилай» (Khubilai), «Кубилай» (Qubilai) или «Кубла» (Kubla); Дженгиз (Genghis) и Чингис (Chingis). Для облегчения чтения я предпочел использовать в этой книге наиболее распространенные в литературе формы.

Следуя этим принципам, редакция русского перевода также предпочла использовать более традиционные для отечественной литературы варианты написания имен и названий. К сожалению, в ряде случаев от этого принципа пришлось отступить — так, волшебный город Занаду, воспетый в поэме Кольриджа, пришлось переименовать в Ксанаду — поскольку именно так оно звучит в двух наиболее известных переводах этой поэмы. Написание китайских имен, как правило, дается в соответствии с традицией отечественного востоковедения — фамилия, состоящая из двух иероглифов, пишется через тире.

Благодарности

Я благодарю: Чарльза Бодена, с которого все началось; Энн Куллен, познакомившую меня с Чжао Мен-фу; Чулуун Далая из Монгольской Академии наук; Пола Денни и Джулию Дугласс, открывших для меня мир метательных машин; Юфан Ден из Стоуниброкского университета, Нью-Йорк; Люка Квантена и Лилли Чен из Шанхая; Сидзую Нисимура, почетного профессора из университета Хоси, Токио; Бенджамина Жэня — за гостеприимство в Шань-Ду (Занаду); профессора Яо Да-ли с исторического отделения Фуданского университета в Шанхае; Юан-чу Руби Лам из китайского отделения Уэлсли-колледжа, МА; Игоря де Рашевилца, Школа тихоокеанских и азиатских исследовании Австралийского национального университета, — за жизненную мудрость и маршрут в тумане незнания; Рэндолла Сасаки из Техасского университета — за первый шаг на борт потерянного флота Хубилая, а также Кендзо Хайясиду, который великодушно показал мне остатки Японской стены в Фукуока и продемонстрировал находки, сделанные им и его коллегами в Такасиме; «Уильяма» Шоу (Вей Цзянь) и Шиюн Чен — за путешествие в Ксанаду; Хелен Тан — великолепного учителя китайского; Джека Уитерфорда из Макалистер-колледжа в Миннесоте; Дуга Яна, Симона Торогуда и многих других; Джиллиан Сомерскейл — за великолепную редактуру; и как всегда, Фелисити Брайан и Мишель Топхэм — за всё.

Пролог

ЧИНГИСУ — ВНУК

В 1215 году мир не был единым. И люди, и животные передвигались по нему на своих двоих или четырех. До соседнего города требовалось добираться несколько дней, а чтобы пересечь всю страну — несколько недель. Огромные пространства континентальной суши представляли собой изолированные вселенные, почти ничего не знающие друг о друге. Никто не ездил из Азии в Австралию за исключением немногих обитателей Сулавеси, пересекавших Тиморское море ради сбора морских огурцов — деликатеса, который в те времена, как и сегодня, пользовался большим спросом в Китае. Никто в Евразии не посещал Америк — за исключением немногих инуитов[1], плававших на своих каяках через Берингов пролив. Селения норвежцев в Гренландии процветали в период долгого потепления, на несколько месяцев оставлявшего моря свободными от льда, — но даже эти отчаянные мореплаватели никогда не пытались повторить сделанных их праотцами два века назад недолгих попыток колонизировать американский материк. Корабли плавали, держась берегов, и кроме полинезийских каноэ, кочующих от острова к острову по всему Тихому океану, пока мало кто связывался с открытыми океанами.