Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Провинции империи (описанные нами в предшествующей главе) не имели никакой политической силы, никакой кон­ституционной свободы. И в Этрурии, и в Греции, и в Галлии первой заботой сената было уничтожение тех опасных конфедераций, которые были способны поведать всему миру, что своими военными успехами римляне были обязаны внут­ренним раздорам врагов и что побороть их можно только сое­диненными силами. Случалось, что римское правительство, прикрываясь личиной признательности или великодушия, на время оставляло тень верховной власти в руках побеж­денных государей, но оно свергало их с престолов, лишь только была исполнена возложенная на них задача - приу­чить покоренный народ к наложенному на него ярму. Свободные государства и города, принявшие сторону Рима, на­граждались за это номинальным титулом союзников, но по­том незаметным образом впадали в настоящее рабство. Пра­вительственная власть повсюду находилась в руках высших должностных лиц, назначавшихся сенатом и императорами, и эта власть была абсолютна и бесконтрольна. Но те же са­мые благотворные принципы управления, которые упрочили спокойствие и покорность Италии, были распространены на самые отдаленные из завоеванных стран. В провинциях ма­ло-помалу образовалась римская национальность* двояким путем: путем поселения римских колоний и путем допуще­ния самых преданных и достойных жителей провинций к пользованию правами римского гражданства.

  *) Правильнее было бы сказать "римский народ". Для историографии ХVIII - XIX в.в характерна модернизация терминологии, в частности вольное упот­ребление термина "нация" вместо таких понятий, как "племя", "народ , "на­родность" и т.п. (Примеч. ред.)

Римлянин поселяется повсюду, где он совершил завоева­ние - верность этого замечания Сенеки подтверждается ис­торией и опытом. Италийский уроженец, увлекаясь приман­кой удовольствия или интереса, спешил воспользоваться вы­годами победы, и здесь не лишним будет припомнить, что почти через сорок лет после покорения Азии восемьдесят ты­сяч римлян были безжалостно умерщвлены в один день по приказанию Митридата. Эти добровольные изгнанники за­нимались большей частью торговлей и земледелием или бра­ли на откуп государственные доходы. Но после того как им­ператоры назначили легионам постоянные места пребыва­ния, провинции стали заселяться семействами солдат: вете­ран, получивший в награду за свою службу денежную сумму или земельный участок, обыкновенно поселялся со своим се­мейством в той стране, в которой он с честью провел свою молодость. Во всей империи, но преимущественно в ее за­падных частях, самые плодородные земли и самые выгодные местности отводились для колоний, из которых одни имели гражданский характер, а другие военный. По своим нравам и по своему внутреннему управлению эти колонии были вер­ным изображением своей метрополии; они скоро успевали привязать к себе местное население узами дружбы и родства и, распространяя между туземцами уважение к римскому имени, внушали им желание добиться связанных с этим име­нем отличий и выгод, - желание, которое редко оставалось неудовлетворенным. Муниципальные города незаметно сравнялись с колониями положением и богатством, так что в царствование Адриана существовали различные мнения на­счет того, какое положение лучше - положение ли обществ, вышедших из недр Рима, или же положение обществ, приня­тых в его недра. Так называемое jus Latii (право латинян) доставляло городам, которым оно было даровано, особые преимущества. Одни только высшие должностные лица по истечении срока своих служебных обязанностей получали звание римских граждан, но так как они назначались только на один год, то это звание очень скоро сделалось достоянием главных родов. Те жители провинций, которым было до­зволено служить в легионах, те из них, которые исполняли какую-нибудь гражданскую должность, одним словом, все те, которые несли какую-нибудь общественную службу или отличались какими-нибудь личными достоинствами, пол­учали в награду подарки, ценность которых постоянно уменьшалась по причине чрезмерной щедрости императоров. Однако даже в век Антонинов, когда значительная часть их подданных получила права гражданства, эти права все еще были связаны с очень значительными выгодами. Это назва­ние давало право пользоваться римским законодательством, что было особенно выгодно в делах о браках, завещаниях и наследствах; вместе с тем оно открывало блестящую карьеру для честолюбия, опиравшегося на протекцию или на личные достоинства. Внуки тех самых галлов, которые осаждали Юлия Цезаря в Алезии, командовали легионами, управляли провинциями и могли заседать в римском сенате. Их чес­толюбие не только не нарушало в государстве спокойствия, но и было тесно связано с его безопасностью и величием.

Римляне очень хорошо понимали, какое сильное влияние имеет язык на народные нравы; поэтому они очень серьезно заботились о том, чтобы вслед за успехами их оружия рас­пространялось и употребление латинского языка. Древние италийские наречия - сабинское, этрусское и венетское - вы­шли из употребления, но что касается провинций, то Восток был менее Запада послушен голосу своих победоносных на­ставников. Это резкое различие обозначало две противопо­ложные части империи с такой яркостью красок, которая хо­тя отчасти и прикрывалась блеском благоденствия, но мало-помалу становилась более поразительной, по мере того как мрак ночи стал окутывать римский мир. Западные страны получили цивилизацию из тех самых рук, которые их пора­ботили. Лишь только умы варваров примирились с мыслью о покорности, они стали охотно воспринимать всякие новые для них впечатления знаний и образованности. Язык Верги­лия и Цицерона - хотя и с некоторой неизбежной примесью испорченности - вошел в столь всеобщее употребление в Аф­рике, Испании, Галлии, Британии и Паннонии, что слабые остатки пунических или кельтских наречий сохранились только в горах или между крестьянами. Воспитание и об­разование незаметным образом приучили уроженцев тех стран думать так же, как думали римляне, и провинции ста­ли заимствовать у Италии моды, точно так же как они заим­ствовали у нее свои законы. Они стали с большей настойчи­востью просить и с большей легкостью получать граждан­ские права и отличия, поддерживали национальное достоин­ство на поприщах литературном и военном и, наконец, да­ли в лице Траяна такого императора, которого даже Сципио­ны не отказались бы признать за своего соотечественника. Положение греков было совершенно иное, чем положение варваров. Они давно уже были цивилизованны и нравствен­но испорченны. У них было так много изящного вкуса, что они не могли отказаться от своего родного языка, и так много тщеславия, что они не могли принять какие-либо иноземные учреждения. Сохраняя предрассудки своих предков, после того как они утратили их добродетели, они делали вид, будто презирают грубые нравы римских завоевателей, а между тем поневоле должны были преклоняться перед их высокой муд­ростью и перед их могуществом. Впрочем, влияние грече­ского языка и греческих нравов не ограничивалось узкими пределами этой когда-то знаменитой страны. Путем разви­тия колоний и путем завоеваний оно распространилось от Адриатики до Евфрата и Нила. Азия была усеяна греческими городами, а продолжительное господство македонских царей произвело без всяких потрясений переворот в нравах Сирии и Египта. В роскошной обстановке своего двора эти государи соединяли афинское изящество с восточной роскошью, а вы­сшие классы их подданных следовали их примеру в более скромных размерах. Таково было общее разделение Римской империи относительно языков латинского и греческого. К этим двум разрядам следует прибавить третий, к которому принадлежали жители Сирии и в особенности Египта. Привязанность этих народов к их старинным диалектам, препят­ствовавшая их сближению с другими народами, была причи­ной того, что они оставались в прежнем невежестве. Праз­дная изнеженность первых из них внушала их победителям презрение, а мрачная свирепость вторых - отвращение. Эти народы подчинились римскому господству, но редко ис­кали и редко удостаивались прав гражданства; и не прежде, как по прошествии более двухсот тридцати лет после паде­ния Птолемеев, одному египтянину удалось попасть в рим­ский сенат.

Всем известна избитая истина, что сам победоносный Рим должен был преклониться перед искусствами Греции. Те бессмертные писатели, которыми до сих пор восхищается новейшая Европа, скоро сделались любимым предметом изуче­ния и подражания и в Италии, и в западных провинциях. Но то, что служило для римлян приятным развлечением, не могло иметь влияния на здравые принципы их политики. Сознавая всю привлекательность греческих образцовых про­изведений, они все-таки поддерживали достоинство латин­ского языка, который неизменно оставался исключительным языком и гражданского и военного управления. Каждый из этих двух языков имел по всей империи свою особую сферу: греческий язык был естественным языком науки, а римский - легальным языком для всех общественных дел. Тот, кто со­единял литературные занятия с деловыми, был знаком с ни­ми обоими, и между жившими в провинциях образованными римскими подданными едва ли можно было найти хоть одно­го, который был бы не знаком ни с греческим, ни с латин­ским языком.