Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

*)Четыре самые знаменитые филосовские школы: Академия Платона, Ликей (перипатетическая школа) Аристотеля, стоическая школа Зенона, эпикурейская школа («философы сада» Эпикура)

**) Автор имеет в виду пантеистический характер философии стоицизма: идеал философа - жить «согласно природе», а значит, согласно Разуму (Ло­госу, Бoгy, Зевсу), пронизывающему всю природу. Ср. Гимн Клеанфа Зевсу. 

  Взирая с улыбкой сожаления и снисходи­тельности на различные заблуждения простого народа, они все-таки усердно исполняли религиозные обряды своих предков, с благоговением посещали храмы бога и даже иногда снисходили до деятельной роли на театре суеверий, скрывая под священническим облачением чувства атеиста. При та­ком настроении ума философы, натурально, не были склон­ны вступать в споры касательно догматов веры или форм бо­гослужения. Им было все равно, в какую бы форму ни обле­калось безрассудство толпы, и они приближались с одинако­вым чувством тайного презрения и к алтарю Юпитера Ли­вийского, и к алтарю Юпитера Олимпийского, и к алтарю того Юпитера, которому поклонялись в Капитолии.

Трудно себе представить, каким путем мог бы дух пресле­дований проникнуть в систему римского управления. Выс­шие должностные лица не могли впадать в слепое, хотя бы и искреннее, ханжество, так как они сами били философами, а сенат руководствовался тем, чему поучали в афинских шко­лах; они не могли подчиняться голосу честолюбия или коры­столюбия, так как светская и духовная власть соединялись в одних руках. В первосвященники избирались самые знаме­нитые сенаторы, а обязанности верховного первосвященника постоянно исполнялись самими императорами. Они понима­ли и ценили пользу религии в ее связи с гражданским управ­лением. Они поощряли устройство публичных празднеств, смягчающих народные нравы. Они пользовались искусством авгуров предсказывать будущее как очень пригодным поли­тическим орудием и поддерживали, как самую прочную ос­нову общества, то полезное убеждение, что и в этой и в буду­щей жизни клятвопреступление не избегает мщения богов. Однако, признавая общую пользу религии, они вместе с тем были убеждены, что различные виды богослужения одинако­во ведут к одним и тем же полезным целям и что та форма суеверия, которая освящена временем и опытом, есть самая пригодная для климата страны и для ее жителей. Корысто­любие и любовь к изящным искусствам нередко отнимали у побежденных народов изящные статуи их богов и богатые украшения их храмов, но в отправлении религиозных об­рядов, унаследованных ими от предков, эти народы всегда пользовались снисходительностью и даже покровительством римских завоевателей. Галлия была, по-видимому, - и дей­ствительно только по-видимому - исключением из общего правила повсеместной религиозной терпимости. Под предлогом уничтожения человеческих жертвоприношений импера­торы Тиберий и Клавдий уничтожили опасное могущество друидов, но и сами жрецы, и их боги, и их алтари продол­жали в неизвестности свое мирное существование до оконча­тельного уничтожения язычества.

В Рим, как в столицу обширной монархии, постоянно сте­кались со всех концов мира римские подданные и инозем­цы, которые приносили туда вместе с собою и публично ис­поведовали там суеверия своей родины? Каждый город имея право поддерживать свои древние религиозные церемо­нии во всей их чистоте, и римский сенат, пользуясь этим об­щим для всех правом, иногда пытался приостановить наплыв стольких чужеземных культов. Египетские религиозные об­ряды, как самые низкие и отвратительные, нередко воспре­щались; храмы Сераписа и Исиды подвергались разруше­нию, а их священнослужителей изгоняли из Рима и из Ита­лии. Но усердие фанатизма одержало верх над хладно­кровными и слабыми усилиями политики. Изгнанники вернулись назад, число их приверженцев увеличилось, хра­мы были восстановлены в большем против прежнего велико­лепии, а Исида и Серапис в конце концов заняли места меж­ду римскими божествами. Впрочем, такая снисходительность не была отклонением от старых правительственных принципов. В те времена республики, когда нравы были са­мые чистые, к Кибеле и Эскулапу было отправлено торжест­венное посольство, чтобы пригласить их пожаловать в Ка­питолий, а когда предпринималась осада какого-нибудь го­рода, римляне имели обыкновение заманивать к себе богов-покровителей этого города обещанием более высоких почестей, чем те, которые им воздавались в их отечестве. Та­ким образом, Рим мало-помалу обратился в общий храм сво­их подданных и права гражданства были дарованы всем бо­гам человеческого рода.

2. Близорукая политика, основанная на желании сохра­нить без всякой иноземной примеси чистоту крови своих первых граждан, остановила развитие и ускорила падение Афин и Спарты. Но властолюбивый римский гений принес тщеславие в жертву честолюбию: он нашел, что более благоразумно и более почетно усваивать добродетели и достоинст­ва отовсюду, где бы они ни нашлись, - от рабов, от инозем­цев, от врагов и от варваров. В самую цветущую эпоху Афинской республики число граждан мало-помалу умень­шилось с почти тридцати тысяч до двадцати одной тыся­чи. Напротив того, изучая развитие Римской республики, мы находим, что, несмотря на войны и выселение колони­стов, число граждан, доходившее при первой народной пере­писи Сервия Туллия только до восьмидесяти трех тысяч, возросло перед началом войны с италийскими союзниками* до четырехсот шестидесяти трех тысяч человек, способных носить оружие.

  *) То есть за пять столетий - от VI в. до н.э., времени правления шестого царя, Сервия Туллия, до конца 90-х годов I в. до н.э. (Примеч. ред.)

 Правда, когда союзники Рима потребовали для себя равной доли участия в почестях и привилегиях, се­нат предпочел случайности войны постыдной уступчивости. Самниты и луканы тяжело поплатились за свою опрометчи­вость, но другие италийские народы, по мере того как они возвращались к своему долгу, принимались в лоно республи­ки и вскоре вслед за тем содействовали уничтожению об­щественной свободы. При демократической форме правле­ния граждане исполняют функции верховной власти, а когда эта власть попадает в руки громадной народной массы, не способной держаться одного определенного направления, ею сначала злоупотребляют, а затем ее утрачивают. Но когда народные собрания были уничтожены императорами, побе­дители были отличены от побежденных народов только тем, что образовали из себя высший и самый почетный класс под­данных, и, хотя число их увеличивалось довольно быстро, оно уже не подвергалось таким же опасностям. Впрочем, са­мые благоразумные императоры, придерживавшиеся принципов Августа, с величайшим старанием охраняли достоин­ство римского имени и раздавали права гражданства с боль­шой разборчивостью.

До того времени, когда привилегии римлян успели мало-помалу распространиться на всех жителей империи, между Италией и провинциями существовало важное различие. Италия считалась центром государственного единства и твердой основой государственных учреждений. Она горди­лась тем, что была местом рождения или по меньшей мере местом пребывания императоров и сенаторов. Земли ита­лийцев были свободны от налогов, а их личность - от самоуправства магистратов.  Их муниципальным корпорациям, ор­ганизованным по превосходному образцу столицы, было вве­рено исполнение законов под непосредственным наблюдением верховной власти. От подножия Альп до крайних пред­елов Калабрии все италийские уроженцы были римскими гражданами по праву рождения. Их местные отличия сгла­дились, и они незаметным образом слились в один великий народ, связанный единством языка, нравов и гражданских учреждений и способный выдерживать на своих плечах всю тяжесть могущественной империи. Республика гордилась та­кой великодушной политикой и нередко была вознаграждаема за нее достоинствами и заслугами усыновленных ею де­тей. Если бы почетное имя римлянина оставалось принад­лежностью древних родов внутри городских стен, это бесс­мертное имя лишилось бы некоторых из своих лучших украшений. Вергилий был родом из Мантуи; Гораций не был уве­рен в том, должен ли он считать себя уроженцем Апулии или уроженцем Лукании; в Падуе нашелся такой историк, кото­рый был достоин описывать величественный ряд римских по­бед*.

  *Речь идет о Тите Ливии (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.), который родился в италийском городе Патавии (совр. Падуя), авторе большого историчес­кого труда "От основания города” (Ab urbe condita) в 142 книгах.

Патриотический род Катонов вышел из Тускула, а ма­ленькому городку Арпину принадлежит двойная честь быть родиной Мария и Цицерона, из которых первый удостоился, после Ромула и Камилла, названия третьего основателя Ри­ма, а второй спас свою Отчизну от замыслов Катилины и дал ей возможность оспаривать у Афин пальму первенства в красноречии.