История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин
Дружеская переписка продолжалась после фридрихсгамского свидания. Екатерина получила от Густава, между прочим, книги по истории Швеции, хвалила его ученость, когда он для неё составил обзор их содержания и уверяла его, что она смотрит на него, как на самого достойного члена нашей академии наук. Но при всем том ни Густав, ни Екатерина не забывали политических вопросов.
Екатерина дала знать своему представителю в Копенгагене, что если на Данию нападут, она будет защищать ее. Густав приказал разоружить эскадру, приготовленную в Карлскроне, а сам уехал в Италию искать субсидий и союзников. — «Говорят, — писала Екатерина Густаву в Венецию, осенью 1783 года, — что вы намерены напасть на Финляндию и идти прямо к Петербургу, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать. Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазии». «Вашего Величества добрая сестра-кузина, друг и соседка», — гласила подпись под этим письмом. Узнав, что король из Рима отправился в Париж, Екатерина сильно разгневалась. Теперь она иначе не называла его, как «Дон-Густав» и «Король-пик». — Дело клонилось к разрыву. Существовал еще шнурок, за который ухватилась повелительница России, желая избежать нападения со стороны Швеции, шнурок этот — право риксдага санкционировать наступательную войну, но времена изменились, её представитель в Стокгольме, Морков, не смог более создать прежней сильной оппозиции, а Густав смелой рукой обрезал последнее, сдерживавшее его, препятствие: в момент начатия войны он игнорировал риксдаг. «Нужна война, характеризующая мое царствование», — решил он, и стал готовиться к ней, как к заговору.
III. Финляндия конца XVIII в.
Вторая половина ХѴШ столетия довольно богата записками путешественников, посетивших Финляндию. Сопоставляя их свидетельства, получается следующая картина местного быта.
Крестьянские дома хорошо были построены. «Мужики живут очень изрядно, — писал князь А. М. Вяземский, — и мне кажется избыточнее чем наши». У крестьян виден достаток.
«Женский пол, — по мнению князя А. М. Вяземского, — беспримерно хорош, особливо ртом и зубами». Женщины одевались заботливо.
При езде на почтовых, лошади запрягались гусем. Путешественник видел сани, которые остроумно ставились, в случае надобности, на четыре колеса.
Главное их занятие составляли земледелие, гонка смолы, скотоводство, извоз, охота и рыбная ловля. Зимой финны занимались изготовлением сетей и колес, рубкой леса, приготовлением дров. Летом, кроме сенокоса, жатвы и т. п., финны охотились, стреляли деревянными стрелами из тяжелого лука. Чтобы не портить шкуры белок, конец стрелы закруглялся. Лук не подымали к глазу, а упирали его себе в бок. С большой отвагой велась ими охота на тюленей.
Джузеппе Ачерби — ученому итальянскому путешественнику, проехавшему на севере в 1798-1799 гг. и которого финляндский писатель назвал великим лгуном, — казалось, что финляндцы пользовались счастливой жизнью, проявляли склонность к музыке и поэзии. Их музыкальный пятиструнный инструмент (харпа — harpa) представлялся грубым подражанием цитре древних греков; на нем финн выражал все свои чувства; под его звуки он танцевал и декламировал. Их музыка своеобразна и подобие её не встречалось у других народов.
Женитьба не обходилась без свахи. Принятие подарка жениха означало согласие невесты. На свадьбе всегда присутствовало лицо, способное речисто говорить и импровизировать стихи. После введения реформации певцы импровизаторы исчезли.
Танцы состояли из прыжков и скачков женщины. Разнообразия в движениях не было, не проявлялось ни малейшей страстности, не менялось даже выражения лица. Они танцевали с таким сосредоточенным вниманием, как будто им платили за эти упражнения. Движения были неуклюжи, у женщин нельзя было наблюсти ни малейших признаков грации. Путешественник Кларк усмотрел в танцах финнов нечто заимствованное как у шведов, так и у русских; музыку их он сравнил с жужжанием и бормотанием. Стоявшее на столе пиво разбавлялось водой и потому вовсе не опьяняло. Красивых женщин Д. Ачерби не видал; черты лица их были грубы, туловище бесформенное; длинные кафтаны и короткие юбки не способствовали приятному впечатлению.
По наблюдению Кларка (Эдварда, Даниели), финны очень любили табак и вино и вследствие этого легко попадали в кабалу к купцам.
Число жителей Аланда путешественник Ачерби определяет на 1792 г. до 11 т. Многие из них доживали до преклонных лет (109 и 120 лет). По характеру аландцы описаны как народ живой, услужливый, с изобретательным умом, храбрый и ловкий. За 56 лет среди них оказалось только 7 убийств и 7 иных преступлений. Их одеяние и обстановка свидетельствовали о достатке. Их жилища — просторны и опрятны. Почти у каждого крестьянина имелась своя ветреная мельница.
Не столь доброжелательный отзыв дает путешественник Кларк. Он порицает аландцев за их нечистоплотность и стремление к вымогательству. Он же утверждает, что они давали водку своим грудным детям (?).
Штальмейстер Иосиф Маршал, — проезжавший по Эстерботнии и Саволаксу в 1769 г., — из разговоров с местными купцами в Вазе узнал, что многие жители, сманенные русскими, убегали в Россию. «Эмигранты уезжали не столько из-за нужды, как из-за вознаграждений, которые русские эмиссары обещали всем, кто пожелает поселиться в России». А. Ф. Шёльдебранд указывает, что отличительной чертой жителей кирхшпиля Кеми, являлся прекрасный рост и привлекательная наружность.
Князь А. М. Вяземский, проехавший по береговой полосе Финляндии в 1782 г., удивлен, что она не только имела достаточно хлеба для пропитания своего населения, но была еще в состоянии отправлять его в Швецию. Его поразила затем редкая честность жителей. В крае не слышно было о воровстве и грабежах по дорогам, хотя-по словам англичанина Кларка — наклонность финнов к преступлениям была значительна, во всяком случае, более чем у лапландцев и шведов.
Князь А. И. Вяземский отмечает необыкновенную нечистоту в Эстерботнии. Здесь замечалась большая бедность, чем в южной Финляндии.
Шёльдебранд отмечает заметное гостеприимство. «Известные или неизвестные путешественники всегда находят радушный прием особенно в пасторских домах,
