Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов
Калининградская правда. 1947. 1 февр.
Мария Григорьевна Жлобина вспоминает о своем приезде в 1949 году:
— Нас встречал председатель колхоза. Он был в таком рваном кожухе, что мы подумали: «Ничего себе председатель, какой же у него колхоз?».
На станциях переселенцы начинали разгружать вагоны, выносить вещи, выгонять скот, грузиться по машинам. Нередко приходилось самим расчищать себе дорогу: растаскивать бетонные заграждения, засыпать воронки. В тех случаях, когда коров, привезенных переселенцами, было много, их не перевозили на машинах, а гнали своим ходом.
— Из каждой прибывшей семьи один человек оставался, чтобы перегонять корову, а остальные — уезжали машинами. Стадо мы перегоняли со станции до поселка Постникен с вечера до четырех часов утра. С нами были три солдата-автоматчика, они показывали дорогу, — рассказывает Анна Ивановна Трубчанина.
О том, что проезд от станции до места жительства был сопряжен с опасностью, можно найти упоминания и в других интервью. Правда, такие свидетельства относятся в основном к первым месяцам после окончания войны. Одно из них дала Екатерина Михайловна Ковалева:
— Во второй половине августа сорок пятого года нас повезли из Кёнигсберга на машине в военный совхоз в Инстербургском районе. Ехали мы через Гвардейск. Около него начинались леса. Шоферы (было несколько машин) сказали: «Ложитесь вниз и крепко держитесь: будут обстреливать». И, действительно, как только машины на большой скорости въехали в лес, из-за деревьев нас обстреляли. Это были, как говорили водители-бывшие солдаты, недобитые фашисты. Проскочили мы удачно, никого не убило. Ехали без охраны.
... переселенческий отдел Брянского областного управления сельского хозяйства во многих случаях неправильно адресовал эшелоны, в телеграммах часто сообщал совершенно другие районы и станции назначения, а также засылал переселенцев в районы, не соответствующие планам привозки. Все эти недостатки дезориентировали отдел и создавали путаницу при встрече эшелонов, вследствие чего в некоторые колхозы приходилось вселять переселенцев в неподготовленные дома.
Из отчета переселенческого отдела Калининградской области за 1953 год
ГАКО. Ф. 183. Оп. 5.Д. 144. Л. 5-6
Не очень светлые воспоминания о первых днях пребывания на новой земле остались у Евдокии Ивановны Черкановой, которая сейчас проживает в Брянске.
— Нас погрузили на машины и повезли. Ночь уже была. Выгрузили где-то в лесу. Шофер говорит: «Мне приказано вас в этот район доставить, а тут уж вы сами разбирайтесь». И уехал. А темно уже, ничего не видно. Отец говорит: «Надо утра дождаться, там разберемся». Мама уже заговорила о том, чтобы ехать назад, домой. Построили шалаш из веток. Так мы и переночевали. Отец утром пошел осматриваться. Приходит, говорит, что метров за восемьсот от нас есть хутор, там живут наши брянские переселенцы, потом метров за триста еще один хутор. Дом там не очень хороший, стекол не было, дверей. А крыша почему-то крыта соломой. Везде дома крыты черепицей, этот — соломой. Рядом была большая конюшня и хороший сарай. И конюшня, и сарай покрыты черепицей. Отец говорит, мол, мы здесь долго жить не будем, поживем года два-три и уедем. Стали устраиваться. Двери откуда-то притащили, стекла по кусочкам вставляли. Отец еще говорил, что если в доме плохо будет, можно и в конюшне жить, так как там все отделано, забетонировано. Рядом был сад: и яблони, и другие какие-то деревья. Очень нам понравился. Это место мы так и называли по-немецки — Попелькен.
Удобнее всего, конечно, было тем переселенцам, которые приехали в область по целевым направлениям на конкретное промышленное предприятие или в учреждение. Тогда легче решались многие бытовые проблемы. Часто вначале приезжал глава семьи, обустраивался, а потом уже ехал за семьей. Анатолии Адамович Поплавский в новую область поехал по направлению министерства финансов РСФСР. В облфинотделе Куйбышевской области, где Анатолий Адамович тогда работал, ему предложили самому выбрать район вселения.
— Выбрал по карте Кройцбург. Это было личное желание. Я увлекался охотой, рыбалкой. А по карте видел, что у Кройцбурга и озеро, и лес рядом. За семьями мы хотели ехать сразу. Но нам сказали: «Что вы, как цыгане!». Боялись отпустить, чтобы мы не разбежались. Поэтому сразу — к месту работы, приказы о назначении суют в руки. А семье выслали вызов.
Первые впечатления
Первые впечатления зачастую бывают самыми яркими, самыми запоминающимися. Большинство переселенцев не имело ни малейшего представления о крае, в котором им предстояло жить. Они понимали, конечно, что после жестоких боев Кёнигсберг не может остаться нетронутым, но действительность оказалась страшнее самых мрачных ожиданий. Алексей Николаевич Соловьев вспоминает, что их грузовик ехал по фактически мертвому городу: «Первое ощущение удручающе жуткое. Это был август сорок восьмого, а люди навстречу не попадались. Завалы, остовы зданий. В центре города все разворочено. Удивились, когда увидели несколько неразрушенных зданий, встретили людей... Значит, не так уж страшно». «На стенах полуразрушенных зданий кое-где еще свисали остатки вывесок былых магазинчиков; были видны написанные черной краской прямо по штукатурке громадными буквами немецкие пропагандистские призывы: «Мы не капитулируем!», «Тсс! Враг подслушивает!» (Мария Павловна Кубарева).
Да, все переселенцы сходятся во мнении, что Кёнигсберг произвел на них впечатление обгоревшего, разрушенного до основания города, который давно покинули его жители.
Манефа Степановна Шевченко приехала из Челябинска в 45-м году по вызову своего жениха, который остался здесь после окончания войны. На поезд сесть не было никакой возможности, зато удалось попасть на самолет.
— Когда я прилетела, меня Саша встретил на машине. Мы из аэропорта поехали в Кёнигсберг. Мы так долго ехали, что я не выдержала: «Господи, когда же мы в город-то приедем?». Тогда Саша повернулся и сказал: «Мы уже десять минут по городу едем». Батюшки мои! Города не было! Одни развалины. Только кое-где вились дымки. Это были немцы. Они жили в этих развалинах. О водопроводе и электричестве
